Страница 6 из 14
Мы целуемся, а я все равно нервничаю.
Из-за своей песни.
Из-за Хейуорд.
Нервы, нервы, нервы.
Половина шестого утра. Тихонько прикрыв за собой входную дверь, я тут же спотыкаюсь о Еву, которая сидит на крыльце с чашкой кофе в руках. Можно считать, повезло. Вот наткнись я на Кэрол, вторую маму Джейсона, тогда мне бы не поздоровилось. Ева хотя бы понимает, что девушки – явление неотвратимое в жизни молодых людей.
Она поворачивается ко мне с хитрой ухмылочкой, какую не увидишь на лице ни у одной мамы на свете. У Евы темно-коричневая кожа и серые глаза, а ее скрученные в дреды волосы одинаково улетно смотрятся и с деловыми костюмами, которые она надевает для выступлений в ООН, и с камуфляжными штанами, в которых копается в навозе. Ее имя приводит других ученых в благоговейный трепет, а вот обычные люди, которые в таких вопросах не ориентируются, видят в ней не эксперта по (среди прочего) генной инженерии, болезням растений и мировой стратегии борьбы с голодом, а умелого садовода-любителя.
Не случайно Джейсон такой мозговитый. Ева любого скептика закидает научными фактами, а потом окончательно собьет с толку, вручив ему гигантскую органическую тыкву в подарок. Об огороде Кервинов ходят легенды.
Ева непринужденно так спрашивает: «Ночевала у Джейсона, Бесс?»
А я непринужденно так отвечаю: «…»
Если быть точной, я не ночевала у Джейсона, а всего лишь провела с ним первые утренние часы. Но, судя по выражению лица Евы, не избежать мне Серьезного Разговора.
– Презервативами пользуетесь? – интересуется Ева. Я внутренне содрогаюсь. «Предохраняться» – вот общепринятый родительский эвфемизм!
– Да, – говорю. – Само собой. Защита, ответственность и так далее и тому подобное. И ТЭ-ДЭ! И ТЭ-ПЭ!
Ее взгляд задерживается на моем лице чуть дольше обычного, и тут я понимаю, что выдала типичный ответ в стиле Азы Рэй. Нацепив свой лондонский акцент, я продолжаю:
– В смысле… о нет, про резинки мы не забываем, так что…
О господи! Неужели эти слова и правда вылетели из моего рта? Откуда они только взялись? Мало того что я сказала «резинки», так еще и «о нет» вставила! Почему по запросу «британский сленг в области контрацепции» мой мозг выдал такое?
Еву, похоже, посетили те же самые мысли. Всем своим видом она как бы говорит: «Вы нарушили правила общения с родителями бойфренда, барышня. Теперь вас ждут дальнейшие расспросы».
В шкафу в прихожей Кервинов уже КОТОРЫЙ ГОД стоит огромная банка с презервативами, которым они, упаси боже, не ведут счет. Ну разумеется. Мы с Джейсоном к ней даже не притрагиваемся: заказываем свои собственные через интернет.
– «Резинки»? – повторяет Ева. – Вы там жвачки жуете, что ли? Мне прочитать тебе лекцию о контрацепции?
Я медленно умираю.
Тем временем Ева продолжает смотреть на меня в ожидании более адекватного ответа.
– Мы используем ТОННЫ презервативов, – говорю я. И снова мимо. Я складываю губы в некое подобие убедительной улыбки, которой не поверит ни один родитель на свете. – Никаких незапланированных малышей не будет!
Другие родители на их месте устроили бы скандал. Но мамы Джейсона, похоже, решили, пусть уж молодежь занимается этим дома, чем, скажем, в оранжевом «камаро».
– Всенепременно, – говорит Ева, сильно напоминая Джейсона.
– Всенепременно, – вторю я.
Она приподнимает кофейную кружку, как бокал с шампанским, и провожает меня подозрительным взглядом. По дороге домой я строчу Джейсону смс.
Как и следовало ожидать, приходит довольно безрадостный ответ: ОБЕ МАМЫ ТУТ. ПОДРОБНАЯ ЛЕКЦИЯ О СЕКСЕ С ПРИМЕЧАНИЯМИ И СПИСКОМ ЛИТЕРАТУРЫ.
В этот миг мы чувствуем себя самыми обыкновенными влюбленными подростками, которых подозревают в самых обыкновенных для влюбленных подростков прегрешениях. Знакомый сценарий. Мы оба чувствуем себя спокойнее, когда все идет по знакомому сценарию.
Перед тем как зайти домой, я в последний раз бросаю взгляд на небо. И хотя сегодня день рождения/смерти Азы Рэй, утро не предвещает ничего необычного.
Так почему же каждый нерв в моем теле дрожит в ожидании перемен?
ГЛАВА 4
{ДЖЕЙСОН}
Прежде чем заехать за Азой и ее сестрой, я сканирую небо с помощью мобильного приложения для анализа погодных аномалий. Все чисто – во всяком случае, так считает мой телефон. И все равно с самого утра я как на иголках. Где же праздничный настрой?
Дело в том, что именно так он у меня и проявляется.
Из года в год дни рождения Азы пролетали, как мильные столбы на пути к неминуемой катастрофе. Из года в год я пек торты и развешивал гирлянды. Лишь на одном из этих праздников, на самом первом, в честь ее пятилетия, я еще питал какие-то надежды, да и те были рождены неведением. К тому времени, как нам исполнилось по шесть лет, я уже знал о смерти, о том, что она попытается украсть у меня Азу. Когда нам стукнуло по семь, я начал писать свое письмо с извинениями, а к пятнадцатилетию Азы оно разрослось до сорока страниц. Я никогда не читал ей это письмо. Она и не знала о его существовании.
Из года в год я скрывал свои страхи за напускным весельем, а после каждого праздничного ужина возвращался домой, чтобы в очередной раз прошерстить интернет в поисках лекарства от неизлечимой болезни легких.
В некотором смысле теперь, когда бояться нужно только погоды, жить стало легче. Я часами изучал старинные бульварные газеты и результаты современных медицинских исследований, читал об экспонатах кунсткамер и цирковых уродцах. Сколько всего кошмарного произошло с людьми, которые родились со странными, необъяснимыми, завораживающими отклонениями…
Совсем как моя девушка. Бывает, таких ужасов начитаешься, что хочется поскорее все это забыть. Выхваченные с неба магонские суда. Эксперименты в секретных правительственных лабораториях посреди пустыни. Вскрытие трупов небесных жителей во имя науки. Кого-то из них выкинули с небесных кораблей просто для того, чтобы стало одним ртом меньше. Как подумаю об этих несчастных, больно сжимается сердце.
С тех пор, как Аза вернулась из Магонии, у нее всегда такое выражение лица, будто каждая наша встреча может стать последней. Каждый раз она на всякий случай безмолвно говорит мне «прощай». И думает, будто я ничего не замечаю. Мне начинает казаться, что она готова в любую минуту ухватиться за сброшенный с неба канат и залезть наверх.
Да, поводов для беспокойства предостаточно. И их не так-то просто выбросить из головы.
Когда твоя возлюбленная объявляет: ах да, есть один парень, Дай, он со мной запечатлен, потому что судьба предначертала нам быть вместе и петь дуэтом – сложно стоически выдержать такой удар. Я вообще-то не из ревнивых, но…
Ладно, чего скрывать, я готов на стенку лезть от ревности, даже когда держу Азу Рэй в своих объятиях.
Заль и Дай хотят забрать Азу наверх. Я хочу, чтобы она осталась внизу.
Аза хочет…
Аза хочет всего и сразу.
Вдруг «всего и сразу» не сыскать ни на небе, ни на земле?
– Вид у тебя чудной, – говорит Илай, садясь в машину. – Аза отправилась в школу пешком. Ты опоздал.
– У тебя тоже вид чудной, – говорю я.
– Я тебя умоляю, – фыркает она.
Весь внешний облик Илай отличается строжайшей симметрией, а одежда выглажена и застегнута на все пуговицы. Ничего общего с беспорядочной, хаотичной Азой-то-есть-Бесс. Теоретически они и не сестры вовсе. А на деле – конечно же, сестры. Чудны́е сестры. Вещие сестры[2].
– Сегодня важный день, – говорю.
Илай меня понимает. Она была со мной в последний день земной жизни Азы, в те самые последние минуты в машине «скорой помощи». Она была со мной на похоронах. Ровно триста шестьдесят пять дней назад я притащился в школу в костюме аллигатора, а Илай – в помятых шмотках и с обкромсанными волосами. И конечно, у обоих были разбитые сердца.
Пожав плечами, Илай дотрагивается до моей руки, ведь в глубине души она добрая и отзывчивая, и пристально на меня смотрит.
2
Возможно, аллюзия на сестер-ведьм из пьесы У. Шекспира «Макбет».