Око за око

– Лил! Мне надо в душ! – кричит она. – Лилли-и-и!

Я беру щетку для волос, тянусь к двери и отпираю ее. Надя вбегает и включает воду. На ней свободная спортивная футболка, а ее блестящие черные волосы спутались на затылке. Она садится на край ванны и смотрит, как я расчесываюсь.

– Ты очень красивая! – говорит она охрипшим от сна голосом.

Правда? По крайней мере, снаружи ничего не изменилось.

Я продолжаю расчесываться. Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, готово. Я расчесываю волосы двадцать пять раз каждое утро. Я делала так с самого детства.

Сегодня будет обычный день.

– Но я думала, что после Дня труда белое не носят, – добавляет Надя.

Я смотрю на свой новый свитер из белого кашемира: он мягкий и уютный. Я надела его с белыми короткими шортами.

– Никто больше не соблюдает это правило, – говорю я ей, отворачиваясь от зеркала. – К тому же белый – цвет зимы.

Я шлепаю ее по попе щеткой.

– Скорее забирайся в душ!

– Я успею накрутить волосы до того, как приедет Ренни? – спрашивает меня сестра.

– Нет! – отвечаю я, закрывая за собой дверь. – Пять минут!

Вернувшись в комнату, на автопилоте начинаю складывать школьные принадлежности в коричневую сумку. Новая ручка и кожаный ежедневник, который мама подарила мне в честь начала нового учебного года. Леденцы, вишневая гигиеническая помада. Я пытаюсь вспомнить, не забыла ли чего, но ничего не приходит в голову, так что я беру белые сандалии и спускаюсь по лестнице.

Мама на кухне в халате пьет эспрессо. Папа подарил ей на Рождество одну из дорогих новомодных кофе-машин, и она старается угодить ему, варя кофе хотя бы раз в неделю, хоть и предпочитает чай, а отца все равно почти всегда не бывает дома, и он даже не видит, как она этой машинкой пользуется. Мой отец – врач-исследователь. Все время, что я его помню, он работал над новым препаратом для лечения рака. Часть месяца он проводит в лаборатории в Бостоне и ездит по всему миру, чтобы представить свои открытия. Этим летом он даже попал на обложку какого-то научного журнала, название которого я все время забываю.

Показывая на тарелку с маффинами, мама говорит:

– Сядь и поешь перед уходом, Лилли. Я испекла твои любимые, с сахаром.

– Ренни вот-вот приедет! – возражаю я, но, увидев разочарование на мамином лице, беру маффин и заворачиваю его в салфетку. – Поем в машине.

Гладя меня по волосам, мама говорит:

– Поверить не могу, что ты уже в выпускном классе! Еще год – и ты уедешь в колледж. Моя девочка-красавица совсем взрослая!

Я прячу взгляд. О да, теперь я взрослая.

– Ну хоть одна малышка у меня еще осталась. Надя уже собирается?

Я киваю.

– Теперь вы с Надей в одной школе, так что тебе нужно за ней приглядывать. Ты же знаешь, как она на тебя равняется, Лилли.

Мама сжимает мою руку, и я тяжело вздыхаю. Я должна лучше присматривать за Надей, а не так, как в эту субботу, когда оставила ее на вечеринке у Алекса. И неважно, что она была с подругами.

Я должна была остаться.

С улицы доносится гудок машины Ренни, и я встаю.

– Надя! – кричу я. – Ренни приехала!

– Еще минутку! – кричит Надя в ответ.

Я обнимаю маму и выхожу через гараж.

– Возьми маффин для Ренни! – кричит мама, но я уже закрыла за собой дверь. Ренни все равно бы его не съела. В начале каждого сезона тренировок группы поддержки она полностью отказывается от углеводов. Хотя ей никогда не удается продержаться больше месяца.

В гараже я надеваю сандалии и направляюсь по подъездной дорожке к «джипу» Ренни.

– Надя сейчас придет, – говорю я, забираясь внутрь.

Ренни наклоняется ко мне и обнимает, как делает каждое утро. Я мысленно приказываю себе: «Обними ее!» – и только тогда мне удается обнять ее в ответ.

– Твоя кожа шикарно смотрится на контрасте с белым! – восклицает она, рассматривая меня с головы до ног. – Хотела бы и я быть такой же загорелой!

На Ренни обтягивающие джинсы и еще более обтягивающий кружевной топ с глубоким вырезом, под ним – топ телесного цвета. Она такая худенькая, что видны все ребра. Похоже, на ней нет бюстгальтера. Ей он и не нужен. У нее спортивная фигура.

– Ты тоже хорошо загорела, – замечаю я, пристегиваясь.

– Это бронзер, детка! – она надевает солнцезащитные очки и начинает тараторить со скоростью сто слов в минуту. – У меня есть идея для следующей вечеринки. Тема мне сама вчера ночью приснилась, и это будет… Ты готова? Ревущие двадцатые! Девушки оденутся как флэпперы, ну, знаешь, с перьями на голове, длинными бусами, а парни – в костюмы с длинными пиджаками и шляпы-федоры. Отпадно, да?

– Не знаю, – говорю я, глядя в окно. Ренни болтает так быстро и так много, что у меня голова тяжелеет. – Ребятам это может не понравиться. Где они найдут такую одежду на острове?

– Ау! Есть такая штука, как Интернет! – Ренни стучит пальцами по рулю. – Почему Надя так долго? Я хочу приехать раньше всех, чтобы застолбить парковочное место на весь год.

Она жмет на гудок – один, а потом два раза.

– Хватит! – говорю я. – Ты всех соседей разбудишь!

– Ой, да брось! Ближайший дом в километре отсюда.

Входная дверь распахивается, и Надя сбегает по ступенькам. Она кажется совсем крошечной на фоне нашего громоздкого белого дома. Он отличается от большинства построек на острове: современные линии и много стекла. Мама помогала его проектировать. Изначально это был наш летний дом, но, как только я перешла в старшую школу, мы насовсем переехали на Джар Айленд. Это я упросила родителей жить здесь круглый год, чтобы не расставаться с Ренни и всеми моими летними друзьями.

Мама машет нам с крыльца. Я машу в ответ.

– Ну так что? Ревущие двадцатые! Ты «за» или «против»? – спрашивает меня Ренни.

Если честно, мне все равно, но я знаю, что мой ответ для нее важен, и поэтому мне хочется сказать, что я «против».

Но я не успеваю, потому что Надя садится в машину. Ее волосы еще влажные после душа. На ней новые джинсы и черный топ, который мы купили втроем, когда в июле вместе ходили по магазинам. Это было будто бы вечность назад.

Она забирается на заднее сиденье. Я оборачиваюсь и говорю:

– Надо было высушить волосы, Надя! Ты же знаешь, что всегда простужаешься, когда выходишь с мокрой головой.

Запыхавшись, она отвечает:

– Я боялась, вы уедете без меня.

– Мы бы тебя не оставили! – восклицает Ренни, поворачивая руль. – Мы твои старшие сестры и всегда за тобой присматриваем, крошка!

Мерзкие слова вертятся у меня на кончике языка, и я сжимаю зубы, чтобы не произнести их. Если я это скажу, все изменится навсегда, станет даже хуже, чем сейчас.

Мы выезжаем на дорогу.

– Тренировка чирлидеров в четыре часа, – напоминает мне Ренни, пританцовывая на месте. – Не опаздывай. Нам надо оценить свежее мясо. Посмотрим, с чем придется работать. Ты не забыла взять мини-камеру, чтобы всех записать?

Я открываю сумку и ищу, хотя уже знаю, что ее там нет.

– Забыла.

– Лил! Я хотела пересмотреть их сегодня вечером в хорошем качестве! – Ренни недовольно вздыхает, как будто она во мне разочарована.

Я пожимаю плечами.

– Как-нибудь справимся.

Ведь именно этим мы сейчас и занимаемся, да? Мы справляемся. Но Ренни это явно удается лучше, чем мне.

– Надя, кто из твоих подружек самая красивая? – спрашивает Ренни.

– Патриция! – отвечает Надя.

Ренни поворачивает налево, и мы проезжаем мимо сдаваемых в аренду коттеджей, которыми пестрит Кэноби Блафс. Я сосредоточиваю внимание на одном. Дом опустел, и снаружи смотритель закрывает его до следующего сезона. Думаю, это отец Рива. Он опускает ставни на окнах первого этажа. До хозяйской спальни смотритель еще не добрался, и ее окна широко раскрыты.

Я отворачиваюсь и краем глаза смотрю на Ренни. Мне интересно, думает ли она о том же, о чем и я. Но ее лицо не выражает ни узнавания, ни тревоги – ничего.

– Надя, ты гораздо красивее Патриции. Имей в виду, для сборной старшей школы я выбираю наилучших, – говорит Ренни. – Дай мне знать, если хочешь поддерживать кого-то одного, и я это устрою.