Нелюдь

Сперлинг прижала электронный ключ к панели замка, дверь открылась, и из комнаты повеяло холодом. Вспыхнули лампы, освещая ряд металлических ступенек, ведущих вниз в темноту.

Видя, что я замялась, директор пояснила:

– Мы пройдем под стеной. – Она начала спускаться вниз, продолжая говорить и даже не оглядываясь, следую ли я за ней. – Так вот, я начала копать и обнаружила еще много ценных картин здесь, на Западе. Полотна Матисса, Ван Гога, Ренуара – все из чикагского Института искусств, и все значились как «оставленные за линией карантина».

Лампы вдоль лестницы включались по мере того, как мы заворачивали за очередной угол. Казалось, что я чувствую застарелый запах боли и страха в спертом воздухе:

– Но почему вы решили, что именно мой отец привез эти картины?

– Я знаю, что это был он.

Я сглотнула, вспомнив в очередной раз судьбу последнего добытчика. В самом низу лестницы оказалась еще одна тяжелая металлическая дверь. Сперлинг провела своим ключом по замку, и дверь с шипением открылась. За ней царила беспросветная холодная тьма, и ужас волной прокатился по моему телу.

Сперлинг жестом пригласила меня войти первой.

Глава 3

Ничего не видя в темноте, я замерла в дверях комнаты, надеясь, что это не ловушка, что Сперлинг не захлопнет дверь, как только я сделаю шаг вперед, оставив меня в кромешной тьме. Наконец я сделала глубокий вдох и переступила порог. К моему облегчению, немедленно вспыхнул свет, и я увидела, что нахожусь в огромном помещении, выложенном белым кафелем. Воздух был затхлый, слой пыли покрывал немногочисленную мебель: несколько столов, стульев и соединенные цепями стойки, образовывавшие проходы, похожие на лабиринт.

– Что это за место? – Я смотрела на две стальные двери в дальней стене, похожие на ту, через которую мы вошли. Под самым потолком, как буйки, висели плавающие камеры.

– Когда-то это был пропускной пункт. Один из десяти пунктов доступа на Западные территории. – Директор Сперлинг указала в сторону левой двери: – Там тоннель длиной в шестьсот футов, как раз под основанием стены, но, учитывая все проверки, людям требовалось несколько дней, чтобы дойти до этой комнаты. Тех, кто не прошел медицинские проверки, отправляли назад на Восток через правую дверь.

Поежившись, я отвела взгляд и вдруг заметила стоящую на стуле рядом со мной потрепанную кожаную сумку.

– Узнаешь? – ласковым голосом спросила Сперлинг.

Я резко втянула воздух и тут же пожалела, что выдала себя этой реакцией, хотя директор и так знала, что сумка принадлежала моему отцу. Она разыгрывала какую-то свою пьесу, и я вынуждена была играть отведенную мне роль.

Сперлинг подняла сумку и вывалила ее содержимое на стол. Любопытство заставило меня подойти поближе. Некоторые из предметов могли принадлежать кому угодно: фонарик, смотанный бинт, пузырек с йодом, спички, карта. Но я сразу узнала отцовское мачете с костяной рукояткой. А из бокового кармана сумки торчал длинный, свернутый в трубку холст. Я не знала, что там за картина, но я и прежде видела у отца такие свертки.

Директор развернула холст:

– Если честно, я всегда считала, что Тулуз-Лотрек сильно переоценен. Слишком уж кричащая живопись.

Она повернула картину лицом ко мне.

Это была сцена в кабаре. Цилиндры и вечерние платья, грубовато-яркие лица на переднем плане, характерный «тяжелый контур», как сказал бы мой отец, – это, без всякого сомнения, был Тулуз-Лотрек.

– Может, это просто копия, – я и сама поняла, насколько по-идиотски прозвучали мои слова.

– Не думаю, что Мак стал бы рисковать жизнью из-за копии. – Сперлинг свернула холст.

Я вздрогнула, услышав, как она называет отца одним из его прозвищ, словно старинный друг:

– Если все, что у вас есть против отца, это его сумка, то…

Вместо ответа она включила свой планшет и прикоснулась к экрану. Верхний свет померк, и помещение заполнилось призрачным голубоватым свечением – включилось голографическое воспроизведение записи с камеры в комнате, где мы сейчас находились. Директор провела пальцем по экрану, пока изображение дверей в дальней стене не совпало с настоящими дверями. Я невольно сжала руки, приготовившись к худшему.

– В последнее время я была уверена, что твой отец подкупил кого-то из охраны, и его переводили через стену. Так делает большинство добытчиков. Но никаких доказательств не было. А потом я вспомнила про исходные тоннели.

Голограмма походила на тень, но изображение было достаточно четким, чтобы увидеть, как открылась дверь на противоположной стороне комнаты.

– После того как доступ на Запад был закрыт, тоннели засыпали двадцатифутовым слоем гравия и земли. Но если кому-то очень нужно…

Луч фонарика прорезал комнату, и в помещении сразу стало светлее. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять, что это по-прежнему была голографическая запись.

У Сперлинг было самодовольное выражение лица.

– Я установила здесь камеру на прошлой неделе, но даже не ожидала получить результат настолько быстро.

Я в смятении смотрела на призрачное изображение отца. Он вошел в дверь, держа сумку в одной руке. Я невольно отодвинулась, когда его изображение прошло совсем рядом, и тут же поймала насмешливый взгляд Сперлинг. Когда отец был уже на середине комнаты, внезапно замигала красная лампочка, и дверь за его спиной начала закрываться. Отец развернулся и бросился назад в тоннель, изображение пробежало прямо сквозь меня. В последнюю секунду он успел протиснуться в дверь, но сумка была слишком велика, и он бросил ее.

Сперлинг нахмурилась и остановила запись.

– Датчик движения должен был закрыть дверь и запереть его здесь, чтобы я могла поговорить с ним лично. А вместо этого у меня полное досье документов, куча доказательств и исчезнувший добытчик. Это не входило в мой план.

Я почувствовала, как сжалось сердце. Холодное тяжелое чувство все усиливалось, пока не охватило меня целиком. Зачем она показала мне эту запись? Отец был единственным родным существом в моей жизни, и она это знала:

– Что вам нужно?

Сперлинг выключила проектор и сунула планшет под мышку:

– Как я уже сказала, я хотела бы побеседовать с Маком лично, но в данный момент это невозможно.

Под «побеседовать» она наверняка имела в виду «арестовать». Почему бы не сказать об этом прямо?

И тут я с ледяной ясностью поняла, что она не хотела арестовывать отца. Ей нужно было кое-что другое. Сперлинг молча смотрела на меня, как будто ожидая, что я сама все соображу.

Я судорожно вздохнула. Что ей может быть нужно? По ее собственным словам, побеседовать с Маком с глазу на глаз. Но не только это. Нет, директор Сперлинг хотела побеседовать с глазу на глаз с добытчиком. Причем именно с тем, которому уже приходилось бывать в Чикаго…

Внезапно я ощутила всплеск надежды. Может, судьба отца еще не была предрешена.

– Вам нужно, чтобы он принес что-то для вас. Что-то, что вы оставили в Чикаго.

– А ты у нас умница. – Сперлинг достала из кармана конверт кремового цвета. – Если Мак принесет то, что мне нужно, я сотру эту запись и уничтожу его досье. Здесь вся информация, которая ему нужна, – она протянула мне конверт.

Я напряглась, увидев ловушку:

– Но я не могу передать ему конверт: я не знаю, где он сейчас.

– Знаешь, – она кивком указала на две стальные двери.

Я похолодела:

– Вы хотите, чтобы я отправилась в Дикую Зону?

– Нет, конечно. Реку ты пересечь не сможешь. Тебе нужно только добраться до Арсенального острова.

Мир передо мной сузился до точки. Сперлинг, конверт, комната – все исчезло, пока я думала над ее словами. Но она предложила возможность спасти отца, так что долго думать мне не пришлось. Я готова была сделать все что угодно, даже пересечь линию карантина.

Острые глаза женщины следили за мной:

– Ты же хочешь помочь отцу, не так ли?

Я молча кивнула, боясь, что голос у меня сорвется.