Страница 1 из 6

Потерянный и возвращенный мир. Маленькая книжка о большой памяти (сборник)

Лурия Александр Романович

Александр Р. Лурия

Потерянный и возвращенный мир. Маленькая книжка о большой памяти

Предисловие, научный комментарий А. Ш. Тхостова, М. С. Ковязиной

Уважаемый читатель!

Вы открыли две самые особенные книги советского психолога и невролога Александра Романовича Лурии, отличающиеся от всех его научных трудов по жанру, стилю и содержанию, – «Маленькая книжка о большой памяти» и «Потерянный и возвращенный мир».

Они необычны и тем, что являются образцами редкого жанра научно-художественной медицинской и психологической литературы, в которых хорошим литературным языком с минимальным использованием специальной терминологии описаны история болезни и жизнь людей, удерживающих внимание не просто как «случаи», а как люди, проживающие необычную, сложную жизнь и преодолевающие свои недуги. По содержанию – это подробный анализ личности героев, сделанный на основе многолетнего наблюдения, так называемая «клиническая казуистика».

Обе книги служат убедительным доказательством того, что психику человека лучше всего можно понять и изучить только в контексте его конкретной жизни и культурного опыта. Такой подход к научным исследованиям, к пациентам А. Р. Лурия называл, вслед за М. Ферворном, «романтическим»: «Имея дело с больным, мы никогда не должны забывать, что речь идет о человеческой жизни, а не о статической абстракции, которая подтверждает или опровергает теорию». Классические ученые – это те, которые рассматривают явления последовательно по частям. Шаг за шагом они выделяют важные единицы и элементы, пока, наконец, не сформулируют некие абстрактные общие законы. Затем эти законы рассматриваются как сила, управляющая явлениями в изучаемой области. Один из результатов такого подхода – сведение живой действительности со всем ее богатством деталей к абстрактным схемам… Иными чертами, подходами и стратегией отличаются романтические ученые. Они не идут по пути редукции реальности к абстрактным схемам… Романтики в науке не хотят ни расчленять живую реальность на ее элементарные компоненты, ни воплощать богатство конкретных жизненных событий в абстрактных моделях, которые теряют свойства самих явлений. Величайшее значение для романтиков имеет сохранение богатства конкретных событий как типовых…»[1]

На этом моменте стоит остановиться поподробнее. Сейчас использование термина «романтическая наука» по отношению к наследию А. Р. Лурии стало общим местом, однако совсем не самоочевидно его обращение к этому научному стилю, ограничения которого он очень хорошо осознавал: «Романтическая наука обычно не отличается логичностью, и она не идет по пути последовательно продвигающегося шаг за шагом доказательства, что характерно для классической науки, она с большим трудом дает четкие формулировки и общие законы. Иногда логический, последовательный анализ не дается романтическим ученым, и тогда в их работе преобладают художественные наклонности и интуиция»[2]. Тогда почему же его тянет к романтике, притом что основной корпус его работ вполне классический? Зачем он, ученый с мировым именем, возвращается к этим случаям через много лет и публикует их, хотя эти тексты лежат совсем не в русле его очевидных интересов? Почему, наконец, он упоминает их в отдельной главе своей научной биографии?

В его объяснении сквозит нескрываемое разочарование в классической науке, которой он сам столь плодотворно занимался, но не мог не замечать ее механистичности: «С появлением нового технического оснащения… классические формы медицинской процедуры были оттеснены на задний план. Врачи нашего времени, располагая батареей вспомогательных лабораторных средств и тестов, часто игнорируют клиническую реальность. Наблюдение больных и оценка синдромов начали уступать место десяткам лабораторных анализов, которые затем комбинируются с помощью математической техники в качестве средства диагностики и рекомендаций для лечения. Врачи – великие наблюдатели и мыслители – постепенно исчезают. Теперь редко найдешь действительно хорошего врача, равным образом искусного и в диагностике, и в оценке заболевания, и в лечении. Я не собираюсь недооценивать роль инструментальных средств медицины, но склонен решительно отказаться от такого подхода, когда эти вспомогательные средства становятся главными в медицине, вытесняя клинические наблюдения настолько, что клинический анализ слепо следует за инструментальными данными. В прошлом веке, когда вспомогательные лабораторные методы встречались редко, искусство клинического наблюдения и описания достигло своей вершины. Читая классические наблюдения великих врачей Дж. Лорда, А. Труссо, П. Мори, Ж. Шарко, Вернике, С. Корсакова, Хэда и А. Майора, нельзя не видеть красоту этого искусства, этой науки. Теперь это искусство наблюдения и описания почти утеряно»[3].

Здесь довольно подробно формулируются основания неудовлетворенности строго объективистской наукой, упоминаются великие имена, кроме одного, которое на самом деле наиболее важно – Зигмунда Фрейда. Это умолчание значимо, поскольку скрывает одну из важных причин тяги к «романтической» науке, связанную с личной историей. В студенческие годы Александр Романович проявляет активный интерес к учению З. Фрейда, который в то время занимается поиском и разработкой метода, способного выявлять и объяснять сложнейшую клиническую психологическую действительность, создает «психоанализ»[4] как вариант тончайшей «аналитической психологии» по аналогии с аналитической химией и долгое время пытается совместить объективистский и «романтический» подход. А. Р. Лурия настолько заинтересован новым направлением, что вступает с З. Фрейдом в переписку, организует психоаналитический кружок, пишет очень наивную работу по психоанализу костюма, становится ученым секретарем Русского психоаналитического общества. Но времена меняются, и впоследствии А. Р. Лурия старается все это не очень вспоминать[5].

Однако его обращение к «романтической» науке и неудовлетворенность строго рациональным знанием говорят о том, что психоаналитический подход З. Фрейда оказал на молодого А. Р. Лурию неожиданно глубокое и не совсем осознаваемое им самим влияние. Конечно он не может признать это открыто, может быть не может и для самого себя, и находит обоснование у М. Ферворна, делившего науку на «романтическую» и «классическую», хотя у последнего это вполне проходная цитата.

Зато он всегда следовал «романтизму» в своей практической работе. Те, кто работал с Александром Романовичем отмечали его особый стиль общения с больными, как он в этом общении просто и логично раскрывал, что действительно может и не может пациент. Он всегда «анатомировал реальность, как полагается классику» и никогда «не утрачивал перспективы и свойств живого целого», как полагается романтику (Зинченко В. П., 2011).

Прежде всего, это отразилось в описаниях клинических синдромов, наблюдаемых при афазии[6]. Именно в анализе таких единичных случаев зарождалось понимание особенностей нарушения психической деятельности человека. Лурия А. Р. никогда не забывал о своих медицинских корнях и всегда проявлял интерес к конкретному индивидуальному поведению, тем самым продолжая и развивая особую исследовательскую традицию.

Это влияние присутствовало во всей научной и практической работе Александра Романовича, начиная от его виртуозных клинических бесед с больными и заканчивая способом нейропсихологического исследования, процедура которого отличалась отсутствием четкой схемы, но обладала жесткой профессиональной логикой. В луриевском методе нейропсихологического синдромного анализа узнаются общие черты клинико-описательного метода Жан-Мартена Шарко, который З. Фрейд перенес из неврологии в психологию. Работая в клинике локальных поражений головного мозга и создавая новую аналитическую науку нейропсихологию[7], А. Р. Лурия понимал, что основной ее метод должен выявлять универсальные закономерности связи психики с мозгом. Александр Романович убеждался, что нейропсихология никогда не станет наукой о личности, так как личность не универсальна, а уникальна и не соотносима со структурами головного мозга. Экспериментальные методики и метод синдромного анализа обладают огромным преимуществом, но «живая» клиника всегда «преподносит» сюрпризы, не укладывающиеся в сухие схемы и рамки, так как в них теряется важная вещь – уникальность конкретного человека.

Лурия А. Р. Этапы пройденного пути: Научная автобиография / Под ред. Е. Д. Хомской. 2-е изд. М.: Издательство Московского университета, 2001. С. 171.

Там же. С. 172.

Luria A. R. The Making of Mind: A Personal Account of Soviet Psychology. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1979. P. 176–177.

Психоанализ – психологическая теория, разработанная в конце XIX – начале XX века австрийским неврологом Зигмундом Фрейдом, а также метод лечения психических расстройств, основанный на этой теории.

«Интенсивность и масштаб увлеченности Лурия психоанализом в течение этого периода хорошо иллюстрируется широким диапазоном серий сообщений, которые он опубликовал в то время в Internationale Zeitschrift fur Psychoanalyse (Luria, 1922a, 1922b, 1923a, 1923b, 1923d; см. также: Luria, 1923c, 1923e). Со скрупулезными наблюдениями, на которых основываются эти работы, всё ещё можно ознакомиться в архивах Лурия. На протяжении первых 17 заседаний Казанского психоаналитического общества, проходивших между сентябрем 1922 г. и сентябрем 1923 г., Лурия лично прочел 12 лекций.

…Менее чем через месяц после представления благожелательной дискуссии о метапсихологии Фрейда, Лурия внезапно попросил освободить его от должности секретаря Русского психоаналитического общества. В течение ближайших двух лет он самостоятельно вышел из состава общества. В это же время он выступил с раскаивающейся речью (Lobner & Levitin, 1878, с. 19), в которой публично отрекся от психоанализа (Pappenheim, 1990). Он также опубликовал статью, в которой сознался в своих «психоаналитических заблуждениях» (Kozulin, 1984, с. 88). Несколько лет спустя Лурия написал статью о психоанализе для Большой советской энциклопедии (Luria, 1940), в которой отверг его как «ложную теорию», принадлежащую «сфере достижений вражеской буржуазной науки» на основании того, что психоанализ «биологизирует сложное, исторически детерминированное сознательное состояние человека» (с. 510). Он никогда больше не обсуждал тему психоанализа в изданных работах, за исключением автобиографии, где описал свое раннее увлечение этой «ошибкой»: «Я решил, что оно (психоаналитическое учение. – Примеч. пер.) может сочетать строго детерминистическое объяснение конкретного индивидуального поведения с объяснением происхождения сложных человеческих потребностей с точки зрения естествознания. Мне казалось, что психоанализ сможет послужить основой научной, реальной психологии, которая поможет преодолеть различия между номотетическими и идеографическими подходами… В конце концов я убедился, что ошибочно считать человеческое поведение продуктом «глубин» сознания, игнорируя его социальные «высоты» (Luria, 1979, с. 23–24)» (цитируется по: Каплан-Солмз К., Солмз М. Клинические исследования в нейропсихоанализе. Введение в глубинную нейропсихологию / Пер. с англ. К. А. Лемешко. Под науч. ред. докт. психол. наук, проф. А. Ш. Тхостова. М.: Академический проект, 2016. С. 31–32).

Афазия – это нарушение уже сформировавшейся речи. Возникает при органических поражениях речевых отделов коры (и «ближайшей подкорки» – по выражению А. Р. Лурии).

Нейропсихология – междисциплинарное научное направление, лежащее на стыке психологии и нейронауки, нацелена на понимание связи структуры и функционирования головного мозга с психическими процессами и поведением живых существ.