Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 26



Взгляды немецких ученых на содержание добросовестного поведения оказали большое влияние на развитие представлений о понятии такого поведения в науке других европейских государств. Например, в итальянской цивилистической доктрине добросовестность есть честное, надлежащее поведение[261]. Чешские ученые полагают, что поступать добросовестно означает действовать честно, не допуская обмана. Дать более четкое определение понятию добросовестности, по их мнению, практически невозможно, поскольку оно наполняется содержанием применительно к каждому конкретному случаю[262].

В американском праве не без влияния немецкой доктрины к концу XIX в. утвердилось понимание «доброй совести» (good faith) как честности намерений, а также отказа от совершения любых действий, направленных на приобретение необоснованных преимуществ перед контрагентом, даже с помощью правовых средств[263]. В отличие от европейского права, которое рассматривает добрую совесть как общий принцип частного права[264], современные американские ученые наполняют ее содержание в зависимости от природы тех общественных отношений, в которых она выступает мерилом надлежащего поведения. Например, понимание доброй совести в контрактном праве отличается от ее понимания в праве корпоративном[265]. При этом ученые обращают внимание на неясность понятия «добросовестность», на невозможность дать такое его определение, которое имело бы универсальный характер. Подобная неопределенность рассматривается правоприменительной практикой в качестве серьезной проблемы. Так, например, добросовестность субъекта в установленных законодательством США случаях является основанием для освобождения его от ответственности. В частности, директор юридического лица несет имущественную ответственность за вред, причиненный акционерам в результате его деятельности по управлению компанией. Однако директор освобождается от ответственности, если будет доказано, что он действовал добросовестно. При этом, как подчеркивается в литературе, «трудно обязать директоров действовать добросовестно или установить последствия недобросовестного их поведения, если директорам не предложено дефиниции доброй совести». Кроме того, акционеры, желающие привлечь к ответственности директора корпорации и возместить за его счет причиненный им ущерб, при обращении к правилу о доброй совести сталкиваются с тем, что не могут обосновать свои требования, поскольку понятие добросовестности остается неясным и для них. Проблема приобрела масштабный характер в условиях, когда десятки тысяч акционеров пострадали от принятия неверных решений руководителями компаний, в том числе таких крупных, как Enron, Tyco, Adelphia, WorldCom, участники которых безуспешно пытались взыскать с директоров корпораций причиненные им убытки. В соответствии с американским корпоративным правом на директора компании возлагаются две обязанности: быть преданным компании (the duty of loyalty) и заботиться о ее благополучии (the duty of care). The duty of care, к примеру, означает «проявление такой степени заботы, которую предусмотрительный человек обыкновенно проявляет при аналогичных обстоятельствах». Неисполнение этих двух обязанностей, как полагают американские ученые, и должно означать недобросовестность директора компании[266].

Аналогичные трудности с толкованием понятия «добросовестность» возникают в правоприменительной практике и других стран англоамериканской системы права. Так, в одном из решений Верховного суда Австралии было указано, что категории справедливости и добросовестности должны толковаться с учетом того обстоятельства, что они составляют предмет абстрактной нравственности[267].

Отечественное гражданское право разграничивает добросовестность в субъективном и объективном смысле[268]. Например, согласно п. 1 ст. 167 ГК РФ после признания сделки недействительной не считается действовавшим добросовестно субъект, который знал или должен был знать об основаниях недействительности оспоримой сделки. Здесь определяющим является субъективный момент, т. е. знание о факте. В соответствии с п. 5 ст. 166 ГК РФ причиной отказа в признании правового значения за заявлением о недействительности сделки является поведение, которое «после заключения сделки давало основание другим лицам полагаться на действительность сделки»[269]. При установлении, исполнении обязательства и после его прекращения на его стороны возлагается обязанность «действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию» (п. 3 ст. 307 ГК РФ). В последних двух примерах вывод о добросовестности или недобросовестности субъекта может быть сделан на основании оценки внешнего его поведения. Таким образом, добросовестность здесь прежде всего объективное мерило.

В целом ответ на вопрос о том, какой критерий, объективный или субъективный, должен учитываться при установлении в каждом конкретном случае добросовестности лица, содержится в законе. Однако ясность в этом вопросе полностью отсутствует применительно к общегражданскому принципу добросовестности, закрепленному в ст. 1 ГК РФ. Иначе говоря, из содержания данного законодательного требования о добросовестном поведении очевидным образом не следует, какой из названных критериев подлежит применению. Анализ отечественной судебной практики указывает на то, что, квалифицируя действия субъектов как недобросовестные, суды учитывают не только особенности их поведения, но и его заведомый характер[270]. Считается, что недобросовестное поведение предполагает осознание и допущение лицом своей недобросовестности. Например, в одном из споров суд посчитал, что генеральный директор общества с ограниченной ответственностью нарушил принцип добросовестности, поскольку устанавливал себе завышенные размеры вознаграждения, причинив тем самым обществу ущерб[271]. В другом случае не соответствующими указанному принципу и нецелесообразными были признаны действия арбитражного управляющего, который привлек для проведения финансового анализа должника специалиста, фактически выполнявшего обязанности управляющего[272]. Следовательно, отечественные судьи, решая вопрос о добросовестности лица, оценивают его действия (бездействие) с точки зрения одновременно объективного и субъективного критериев, т. е. учитывают как внешнее его поведение, так и факт осознания им негативных последствий такого поведения.

В современной российской научной литературе высказано мнение о том, что раскрыть понятие добросовестности можно, отразив сложившуюся в обществе систему представлений о нравственном поведении в законе либо сформулировав ее в виде обычая или легализовав ее судебной практикой. Ведь добросовестным следует считать только такое поведение, «которое согласуется с представлениями общества о нравственности»[273]. Автор, бесспорно, прав, указывая на связь «доброй совести» с нравственностью. Однако, как известно, нельзя определить понятие через другое понятие, которое само по себе неясно или спорно. Неясным в приведенном выше определении является понимание автором «сложившейся в обществе системы представлений о нравственном поведении». Кроме того, такая система представлений сама по себе неустойчива, а потому, будучи положена в основу определения понятия добросовестности, не сделает его более четким. Система господствующих в обществе нравственных представлений, безусловно, влияет на содержание правовых норм, но в полном своем объеме отражаться в них не может по объективным причинам.

261

См.: Alpa G., Zeno-Zencovich V. Italian Private Law. New York: Routledge-Cavendish, 2007. P. 151.

262

См.: Černý F. Short Flight of the Phoenix: A Few Thoughts on Good Faith, the Abuse of Rights and Legality in Investment Arbitration // Czech Yearbook of International Law. 2012. Vol. III. Public Policy and Ordre Public / Ed. A.J. Bělohlávek, N. Rozehnalová. Praha, 2012. P. 18 4.

263

См.: Black H.C. Op. cit. P. 543.

264

Вместе с тем в европейской научной литературе высказывается иное мнение, согласно которому нет нужды в едином европейском частном праве закреплять общий принцип добросовестности, поскольку это повлечет за собой только негативные последствия и «освободит суды от необходимости устанавливать норму, которую они применяют». См.: Hesselink M.W. Op. cit. P. 498.

265

См., например: Houh E. The Doctrine of Good Faith in Contract Law: A (Nearly) Empty Vessel? // Utah Law Review. 2005. Vol. 2005. P. 1–71; Nolan R., Conaglen M. Good faith: what does it mean for fduciaries, and what does it tell us about them? // Exploring Private Law / Ed. by E. Bant, M. Harding. Cambridge University Press, 2010. P. 319–342; Strine L.E., Hamermesh L.A., Balotti R.F., Gorris J.M. Loyalty’s Core Demand: The Defning Role of Good Faith in Corporation Law // Georgetown Law Journal. 2010. Vol. 93. P. 629–696.

266



См.: Nowicki E. The Unimportance of Being Earnest: Refections on Director Liability and Good Faith (http://ssrn.com/abstract=921668 (дата обращения: 11.01.2011)).

267

См.: Barkehall-Thomas S. Change of position, good faith and unconscionability // Private Law in Theory and Practice / Ed. by Michael Bryan. London; New York: Routledge-Cavendish, 2007. P. 294.

268

С этой точки зрения добрая совесть исследовалась еще дореволюционными цивилистами. Обзор взглядов см.: Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права. С. 57–76.

269

Данное последствие является конкретным случаем реализации предусмотренного п. 4 ст. 1 ГК РФ принципа, согласно которому никто не имеет права извлекать преимущества из своего недобросовестного поведения.

270

См., например, постановления Федерального арбитражного суда Центрального округа от 13 октября 2011 г. по делу № А14-121-2006/1/7б; Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа от 31 октября 2011 г. по делу № А21-3040/2010; от 2 ноября 2011 г. по делу № А56-10805/2010; Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 30 мая 2012 г. по делу № А27-10804/2011 (СПС «КонсультантПлюс») и др.

271

См. Постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 1 февраля 2012 г. по делу № А40-28626/11-45-252(СПС «КонсультантПлюс»).

272

См. Постановление Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа от 28 мая 2012 г. № Ф03-1932/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).

273

См.: Богданова Е. Добросовестность участников договорных отношений как условие защиты их субъективных гражданских прав // Хозяйство и право. 2010. № 2. С. 112.