Миры Джеймса

Удивительно, но иногда счастье ходит с нами по одним дорогам – вот оно прошло по мощенной маленькой улочке, настолько маленькой, что солнечным лучам было почти не пролезть между домами. Она прошла навстречу: странные семьи, ей уже около двадцати, но она отдыхает вместе с родителями. Я смотрел на нее, я мог так просто изменить ее судьбу. Вот они идут, разглядывая витрины маленьких магазинчиков, разглядывая прохожих, разглядывая меня, ее глаза задержались на мне.

Вкус вина был не слишком притягателен, но все же.

– Еще бокал.

Араб-официант взял из моих рук смятую бумажку, предугадывая, какая ее часть перепадет ему и, улыбнувшись, побежал к барной стойке выполнять заказ.

Я думал насчет выбора, как должно быть сложно, будучи всесильным, имея тысячи возможностей, выбрать всего лишь одну. Бесконечное количество сюжетов, я могу реализовать каждый из них, любой, но какой именно? Сколько уже богов запуталось и растеряло свои силы в ложных возможностях, в не тех воинах, не тех подвигах, не тех целях. Чем больше сил – тем труднее. Это огромная ловушка для богов и героев. Чем одно вино отличается от другого, один путь от другого. Одна женщина от другой: тащить с собой гарем женщин, гарем возможностей, гарем целей?

Араб принес бокал. Я пригубил его, вкус показался лучше, а может, просто я уже был немного пьян.

– Спасибо, друг, – я вернул ему принесенную мне сдачу.

Время обеда, праздные, беспечные, безумно увлечённые своей божественной скукой люди занимали места за столиками открытой террасы на самом пляже. Я смотрел на море, на полуобнаженные тела, красивые и уродливые, впрочем, одинаково интересные и притягивающие взгляд, ждал свой обед, один за этим маленьким столиком.

Счастье ходит с нами по одним улицам, оно даже обедает в нашем же ресторане, за соседним столиком. Пьет коктейль со льдом, делит со своей подругой огромную пиццу, беседует на английском, судя по всему выигравшей считается та, которой достанется меньшая часть, посматривает по сторонам, ловя быстро отводящиеся взгляды, улыбаясь более смелым и решительным. Ее улыбка – достойная награда и за более отважные подвиги.

– Давайте я ее съем, – смех это уже хорошо, даже если его вызвал мой английский, а не само предложение.

– Откуда вы? – этот мой вопрос был встречен без смеха, что несколько оправдывало английский.

– Из вон того отеля, – показала Она пальчиком на возвышающееся в метрах ста от пляжа здание.

– Что же, тогда моя родина намного дальше.

После обеда я попрощался с девушками и пошел в свой отель. В ту сторону, в которую они показали пальчиком, мимо многоэтажного конуса пятизвездочного гиганта, какой-то номер сейчас точно пустует, они еще остались в кафе. Еще чуть дальше, и я дошел до своего двухэтажного приюта с бирюзовым бассейном, пытающимся ласкать ноги проходящих мимо постояльцев, льстить им, разрываясь, словно смехом, своими брызгами. Несколько пенсионеров отдыхали на лежаках, расставленных вдоль его береговой линии, пойманы, обездвижены, словно мухи в жаркий день на липкой ленте, они привыкли. Зачем им огромное море? Некоторые даже и не доходят до него за все время отдыха. Некоторые не доходят до любви за всю жизнь, некоторые не доходят до своих желаний, до самых заветных мечтаний.

– 209, – сказал я у стойки в холле отеля, скучающая пожилая служащая вздрогнула и поднялась со стула.

– 209, – она провела пальцем по стене, на которой вывешивались ключи, выбрала нужный и протянула мне.

Второй этаж, на этот раз дверь открылась сразу, уже привыкла к моим рукам. Я снял рубашку и бросил на постель. Зашел в душ. Вода уже не казалась столь соленой, холодная, остужала мои мысли и успокаивала тело. Морская вода здесь кажется очеловеченной, одомашненной, теплее, шум волн превратился наедине в шепот, неприступность и сила – в робкие прикосновения, но все же это она и суть ее не претерпела изменений, лишь на мгновение может удержать мое отражение, но после – разлетается тысячью брызг о мраморный пол ванной и, смеясь, искрится своей радостной бирюзой, заливая все вокруг и сразу же забывая меня, торопится быстрее прочь, назад к морю, к кому-то еще, без прощания.

Выйдя из душа, надел шорты, налил себе холодного апельсинового сока, открыл стеклянную дверь балкона и ступил на него.

Здесь счастье ходит с нами по одним улицам, обедает в одних кафе и даже, скучая, сидит на соседнем балконе, смотрит на нас, удивленное, и ждет. Соседний балкон так близко, что можно просто перешагнуть, В легком летнем платье юная красавица с мокрыми золотистыми волосами, спускающимися на загорелые обнаженные плечи, смотрит на меня, улыбается, словно уже знает, что я свой, и ждет лишь какой-то формальности – пароля ли, кодового слова. Я пытаюсь вспомнить его, но не могу и произношу первое попавшееся, что приходит в голову, даже не надеясь, что сработает, что я услышу хоть какой-то ответ:

– Привет. От кого ты здесь скрываешься?

– Привет, – она, улыбаясь, отвечает. Неужели это то самое слово?

Здесь счастье идет с нами на ужин, гуляет по наконец-то дождавшемуся ночной прохлады городу, босиком по уже пустынному пляжу и по медленно остывающим каменным мостовым, оно пьет местное вино, и чуть запьянев от такого вечера, смеется над нашими словами, поправляя свои золотистые волосы. Оно ездит с нами на какие-то глупые экскурсии по старинным развалинам, поднимается по ступенчатой лестнице в гору, завтракает с нами и обедает, держит нас за руку, обнимает нас, оно всегда с нами, прислоняет свою загорелую руку к моей, не столь темной, и с гордостью прославляет свою победу. Оно здесь было до меня и останется после того как я уеду, но сейчас ночные огни теряют власть, вино выветривается, и уставшие, и затихшие улицы приведут нас в отель, а оно все равно останется со мной, в темноте одноместного номера, так близко, что сердце сжимается.

Я нашел себя с ней, в этом мире мифов и древнегреческих развалин, амфитеатров и дворцов. Нашел свою роль и полностью растворился в ней. Эней и Дидона. Она была прекрасной дочерью царя, это был ее город, она говорила о своих многочисленных богатствах. Я был человеком, героем, случайно прибитым бурей к ее берегам, бежавшим из родных краев от горя и врагов. Она устроила роскошный прием. Угощала вином, проводила экскурсии по своему городу, показывала прекрасные дворцы. Она проводила свои дни, слушая мои рассказы о делах, походах, врагах, горе. Она сидела рядом, поднося к губам бокал прекрасного вина, и слушала меня. Она была прекрасна, и я наслаждался ее красотой. И это был чудесный отдых, все катастрофы окончились, затихла буря для меня по ее одному велению, и я почти забывал о своем долге, о будущих битвах, о предстоящем пути, погружаясь в ее чары. Нам прислуживали боги. Она сломала каблук, и в тихом переулке один из них в своей волшебной лавке починил его. Он был столь благороден, столь полон достоинства, столь совершенен в своем деле, мы решили спросить, почему он выбрал это ремесло для покровительства. Но он сказал, что все сапоги воинов, идущих на смерть, людей, спешащих домой из долгого странствия, танцоров, завораживающих наши души своими движениями, красавиц, подходящих к нам так тихо и незаметно, и ловкостью рук, ворующих наши сердца, все это в его власти, он правит миром. Боги разливали нам вино и подносили прекрасные яства, открывали нам подводные глубины, катали нас на белоснежных яхтах, рассказывали нам словно собственные воспоминания истории древних героев, прикасавшихся к этим же камням, пивших это же вино, принимавших эти же мысли, нашептываемые морем и небом как свои собственные. И она шептала мне, и все, что я слышал, было столь прекрасно, и я тоже думал, что это мое. И забывал с каждым ее словом, с каждым всплеском волн, что все ближе момент, когда мне надо будет уйти. И чем невесомее становилось время, чем легче было оно, тем быстрее оно улетало прочь, растворялось и таяло в этой остывающей воде.

Мы выпивали ночь все равно, что залпом – пусть и пили медленно, наслаждаясь, по мельчайшим каплям, но вот каждый раз оставалась только еще одна и еще – и больше нет. Я – гость, плененный ее красотой и поверивший, что она сможет отсрочить этот момент, все катастрофы и бури.