Миры Джеймса

И вдруг, попав в один из таких миров, мы перестаем быть теми, кем привыкли быть, и наш голос звучит строже ли, мягче – не так, и наши глаза светятся их блеском, и мы уже не обычные люди, мы ощущаем их красоту и сами становимся ее частью. Преображение, которое не успевает заметить никто вокруг, как и нашей пропажи, исчезновения – того, что целое мгновение нас не было здесь, того, что целую жизнь мы прожили там, что наше сознание вдруг перенеслось прочь и так далеко, так высоко забрались мы и, вернувшись, принесли назад в своих глазах звездный блеск.

И так же сложно, как заметить окружающим нашу пропажу, наше путешествие в этот мир, так же сложно сохранить нам после возвращения невозмутимость, чтобы не выдать, не показать, что произошло. Эти миры существуют везде, бесконечно прекрасно их многообразие. Они – созвездия, спелыми гроздями нависающие над черной змейкою уползающим и прячущимся в пустыне моим поездом. Они – ледяной холод зимы, вдруг натолкнувшийся на преграду в своем стремительном движении, на тончайшее стекло, делящее ночную тьму – такая ненадежная защита от столь страшного хищника, злобно воющего. Они – пьянящее тепло, смешанное с эллинским вином, перебродившее за десятки веков и теперь не оставляющее шанса случайному гостю сохранить свой рассудок, целое алеющее на закате море. Эти миры – бриллианты. Бриллианты нашей жизни, попадающиеся нам прямо на дороге и составляющие потом все наше богатство. Как многогранны они – тысячи идеальных граней, линий: плавная линия горизонта, косые лини гор вдали, неуловимая грань пляжа, сверкающая морской пеной, линии жизни, линии южных созвездий, управляющие нашей судьбою, линия твоего тела, нежно изгибающаяся и, поворачиваясь, преломляющая лунный ли, или солнечный свет. Волнами спадающие золотистые волосы, ровный квадрат окна в моем номере или идеальный кружочек от донышка бокала с коктейлем на полуночном столе открытой веранды – как нам не хотелось спать. Кем-то безумно точно выделаны эти линии, грани – образуют неповторимые миры, преломляют свет, играют с ними, приводя нас в безмолвное счастье. Мы не можем ни подарить, ни продать эти миры, и даже почти невозможно показать их никому, к сожалению, но и невозможно потерять. И мне кажется, что все это сделано так, чтобы мы всегда были бесконечно богаты – рассеянные дети, так и норовящие все обронить. Может, если мы станем чуть-чуть умнее, взрослее, мы сможем сами распоряжаться ими. Но пока они всегда с нами.

Я изучал эти законы, я примерял их к прошлому, каждый раз находя им подтверждение. Я закрывал глаза и находил все новые и новые миры, погружаясь в воспоминания. И они приобретали в моем сознании стройность и законченность.

Я закрывал глаза, и ступеньки вновь уходили вверх в темноту, а чуть ниже огромное море блестело своей чернотой, обрамленное силуэтами гор. И крикливый пляжный город оставался внизу, тишина, лишь слегка касался этой высоты его свет. И созвездия южного неба выстраивались в геометрически точные последовательности. И теплый ветер, чтобы я не замерз, набрасывал мне на плечи свой легкий трепещущий шелк. И время совсем останавливалось. И невозможно ни идти дальше, ни вернуться, я словно в невесомости, словно на огромной глубине. Слыша отголоски жизни и шепот ветра. Видя и звезды, и огни города, но не в состоянии дотронуться, дотянуться до них.

Глава 5

Я не помню, когда впервые столкнулся с их разъяренными красными глазами, с их необъяснимым животным гневом. Когда они впервые почувствовали мой страх и свою власть надо мной, мою слабость и свою силу.

Каждый человек – это целый мир, взгляни на огромное пространство своей души, ты увидишь настоящее небо, бескрайние поля, высокие горы, таинственный темный лес вдали и небольшую речку рядом, и трудолюбивых поселенцев, пытающихся наладить спокойную, праведную жизнь.

Это все ты почувствуй – какое огромное пространство, как много ветра, воздуха. Ты день за днем наблюдаешь за этим миром с божественной высоты, ты видишь, как лето сменяется осенью и зима весною. Почувствуй счастье, почувствуй тревогу за это счастье, ты же видишь отсюда так далеко, до самого горизонта – ты же знаешь, что кто-то еще населяет этот мир. Испытываешь ужас от этого?

Что скрывают эти темные леса? Монстры, прячущиеся в темных углах нашего сознания, они набрасываются на нас, на нашу душу, разрывая на части, оставляя следы от своих зубов и уходя в никуда. Зачем они в этом мире? В моей душе? Что ищут? Откуда в них эта сила? Неужели это все я? Зачем? Темная сторона моей жизни.

ОНИ выслеживают меня, заманивают, идут за мной по темным зимним ночным улицам. Я слышу ИХ голоса, чувствую страх, пытаюсь спрятаться – где угодно. В почти чужой компании, в шумном теплом заведении с деревянными столами, где тускло горят настенные светильники.

– Виски!

Улыбчивые официантки приносят наполненные до краев стаканы. И стеклянный звон, и шум громкой музыки, и многоголосье посетителей – все заглушает ИХ вой. И я в тепле и в безопасности спрятан, ОНИ остались где-то за дверью, в темноте, и не могут проникнуть сюда. Неужели на этот раз я избежал ИХ?

– За тебя, друг! Как давно мы не сидели так с тобой! – мой сосед по барному столику угрожающе поднял стакан, пролив несколько капель на стол.

– За нас! – звон стекла, от столкновения из стаканов вылилось еще несколько капель, я, словно акробат идущий по канату над пропастью, остановился на мгновение, пытаясь удержать равновесие, несколько нерешительных секунд, и после я ощутил обжигающее горло тепло.

Этот человек и правда мой друг, хотя, то, что сейчас осталось от дружбы – это редкие развалины Античных городов. В них уже невозможно жить, но разве можно их снести с лица земли и строить на их месте что-то заново? Не видел его два года. Когда сейчас увидел, он и правда показался мне разрушенной древней статуей с трещинами по осунувшемуся лицу, в потертой куртке и старых джинсах. Я пытался вспомнить того, кого изображает эта статуя.

– Стой, подожди, – обратился он к проходящей мимо официантке, – еще по сто.

Я ничего о нем не знаю сейчас, лишь обрывки каких-то старых историй вертятся в голове. Неужели он был великим полководцем? Героем? Правителем? Я, наверное, что-то читал о нем, но не помню, что. В каких древних мифах или старинных книгах встречался он мне? Какие подвиги или злодейства превратили его в камень? Я не чувствовал в нем хоть какой-то жизни. Я вообще не чувствовал здесь хоть какой-то жизни. Я закрывал глаза и вся эта сигарно-дымная пелена призрачной таверны рассеивалась, и шум стихал.

Я стою высоко-высоко, на огромном утесе, на самом краю. Я пытаюсь вслушаться в журчание маленького ручейка, протекающего в долине, внизу. Мне безумно нужно знать, что он нашептывает мне, что пытается объяснить. Это и есть настоящий голос, мой голос.

Ни слова не разобрать и не спуститься к нему, огромная чудовищная пропасть.

Меня вдруг охватил страх высоты, своими цепкими холодными руками обездвижил. Я открыл глаза, в полутьме таверны мне что-то говорили, но я не мог ответить или пошевелится, перехватило дыхание. Как безумно высоко. Страх высоты, но я не могу никому рассказать о нем из окружающих, засмеют, не поймут меня. Я закрыл глаза и снова очутился на самом краю, я смотрел вниз, на далекую реку, и мне казалось, что она и есть моя жизнь, и что вода может, словно маленькая змейка, уползти совсем. Как бы я хотел спуститься к ней, в тишину. Вернуться в благодать спокойной долины. И как мне было страшно – дрожали руки от холода или от ужаса. Вой ветра и крик птиц, отчаявшихся подняться еще выше, и шум леса, и страх – все это парализовало меня. И все заглушающая музыка, и непонятные слова и речи, и звон стаканов. Отвлечься, отвлечься, быть с ними заодно, спастись.

– Как я рад видеть тебя, все-таки ничего не изменилось, ничего не меняется, – громко провозглашает мой сосед. Ничего, только даже камень подвластен времени.