Страница 4 из 17
несколько суток пути. Правда, в нашем вагоне обошлось без эксцессов.
Воров было восемь штук, нас семеро. Они заняли один конец вагона, мы,
соответственно, другой. Между нами расположились мужики и политические. Трогать нас
воры не решались, да и мы на рожон не лезли. Мы даже старались не реагировать на их
злобное тявканье в нашу сторону.
- Эй, сучня! – кричал кто-то из них. – Попросите своих так не гнать, нас укачивает!
Или там:
- Чё молчите? Соскучились по командирским приказам?.. А медали вам ещё дадут?
Вы ж так старательно выполняете приказ «сидеть».
Или ещё:
- Жалко ваших сыновей, если они родятся. Их по праву будут называть «сукины
дети»!
9
После каждой брошенной в наш конец вагона реплики они начинали неестественно
громко ржать.
Щука не выдержал:
- Голос не сорви, свинья! Чтобы погромче визжать, когда я тебя резать буду!
- Кого ты хочешь в этом убедить, сучонок, себя или дружков своих?
Тут здоровяк Дыба встрял в перепалку:
- Мы тебя плохо слышим, может, подойдёшь?
- Это ты, Дыба? Бугай тупорылый! Насколько я помню, слышишь ты хорошо,
соображаешь туго!
- Помнишь? Заодно вспомни, кто тебе кость бросал!
- Не знаю, что ты там бросал, но точно знаю, что ты скоро отбросишь!
Дыба шевелил губами, точно пробуя на вкус слова, которые собирался выкрикнуть.
- Оно вам надо, Дыба? – сказал я. – Берегите силы, они нам ещё понадобятся.
- Зло берёт!.. Если б нас всех собрали вместе, а то ж раскидывают по разным местам,
и блатари душат нас по одному под лозунгом СС.
- Чё за лозунг?
- СС? Смерть сукам!
- Обидно, в натуре, - прогундосил кто-то. - Такое прошёл, чтоб в конце подохнуть от
руки труса.
- Лично я так просто не дамся, - заявил Дыба. - За свою жизнь возьму подороже.
Попомните мои слова.
Дыба в злобе кривил рот, под насупленными лохматыми бровями расширялись и
бегали глазки, точно выискивая врага. Он был страшен и вполне убедителен. В такие
моменты его опасался даже Щука, который обычно над ним с нескрываемым
удовольствием подтрунивал.
…………………………………………………………
…………………………………………………………………
……………………………………………………………………….
За эти дни все наши разговоры так или иначе в конце концов сводились к тому, что же
нас ожидает в будущем. Оно беспокоило нас. Мы подбадривали друг друга, но для того,
чтоб успокоить себя.
- Я слышал, есть лагеря, где воров совсем нет, – говорил Щука.
- Как так? Куда ж они подевались?
- Рассадили по другим лагерям.
- Быть того не может!
- Сукой буду!
- Что значит – будешь?
- Ну, клянусь, мне один персоныш рассказывал. Он тянул в таком.
- Пиздишь ты всё! – сказал Дыба.
- Пиздят менты, радио и ты, - спокойно ответил Щука.
- Не, ментам шо, делать нечего? Им наоборот выгодно, если мы перегрызём друг
друга.
- А калымить кто будет? Кто будет стране давать лес, уголь, рыжьё?
- Мужики, фраера, контрики… Воры всё равно не работают. Да и ты не привык,
стахановец из тебя не получится… Ты ведь, согласись, в жизни ничего тяжелее члена не
поднимал.
- Дыба, если хотите встретить рассвет живым – дышите тише, а то я вам вообще
кислород перекрою.
- Напугал ежа голой жопой.
10
- Братцы, - обратился Щука к нам, указывая пальцем на Дыбу. - Братцы, он что, весь
свой страх в парашу спустил?
- Я и тебя могу следом спустить.
- Ага.
Лаяла собака,
Обещая драку,
А когда попалась,
Сразу обосралась.
- Пушкин, да? Лермонтов? Договоришься у меня, как и они!
- Друзья! – Щука вновь обращался к нам, на этот раз плаксиво так, жалостно. –
Друзья, товарищ Дыба угрожает, если я правильно его понял, физической расправой.
Друзья, его надо изолировать. Он бандит какой-то. Уголовник.
……………………………………………………………….
…………………………………………………………………….
…………………………………………………………………………..
По вечерам вызывали романиста.
- Валентин Самуилович, ходите до нас! Тисните роман, чтоб слаще спалось.
Враг народа Губерман, расправив худые, сутулые плечи, спешил к нам: знал, что мы, в
отличие от воров, щедро отблагодарим махрой или хавкой какой.
- Та ну его! – бурчал Дыба. – Культуру не хаваю!
- Ты тёмный, как негр! – говорил ему Щука. – Не хочешь – не слушай. Гнидником
уши прикрой и дохни. Давайте, Валентин Самуилович, мы – ваши.
- Что господа каторжане желают послушать?
- О графе Монтекристе! – просил Щука.
- Надоело, - кричал другой, - давай про Стеньку Разина!
- Давай про Горбатого! Как там?.. Собор Богоматери.
- Посовременней. Про шпионов каких…Интре…Интригующее.
- Та ну! Там вон треть вагона шпионов, хиляй к ним – они тебя заинтригуют.
- А чё ты скалишься? Чё скалишься? Сам-то чего хочешь?
- Я-то? Я Робин Гуда хочу.
- Да? А Робин Гуд тебя хочет?
- Давай-ка, дядя, про Калиостро, он такие афёры прокручивал.
- Ну вот ещё! Следователь про мои афёры протоколов на три тома накатал. Хоть
сейчас издавать можно. Нет, пусть что-нибудь душевное расскажет…Дубровский там…
Как усадьбу с мусорами подожгли, как медведя натравили… Про шёпот в ночи: «Не
бойся, Маша, я Дубровский»…
- Какая Маша с Уралмаша! Говорю, про Горбатого!
Терпеливо пережидал Губерман этот бурный прилив предложений и пререканий.
- А не желают ли господа каторжане прослушать роман в стихах?
- Роман в стихах? Шо за байда?
- Ну, валяй в стихах!
Губерман довольно потирал сухонькие ладошки.
- Ну так слушайте ушами, господа каторжане!
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог»…
……………………………………………………………..
……………………………………………………………………..
…………………………………………………………………………..
11
…Мне уже приходилось слышать «Евгения Онегина», правда, не в классической версии,
а как рассказывают обычно – доступным языком и в довольно вольной трактовке. Звучало
сие примерно так:
«… и вот, получив от Татьяны маляву, в которой та предлагала: дескать, я ваша,
милостивый государь, берите меня без целлофана, он встретился с ней и сказал:
«Поверьте честному слову, девушка вы что надо! И любой другой наверняка
воспользовался б вашей невинной влюблённостью, не глядя на то, что вы ещё
несовершеннолетняя. Но я не пакостник. Я человек благородный. Дворянин, в законе. И,
как дядя, самых честных правил. Так что утрите сопли и ступайте к няне, от греха
подальше, а то я за себя не ручаюсь». Так сказал ей благородный Онегин и поплёлся к её
сестре Ольге, которая, да будет вам известно, прошла уже втихаря от родителей и Крым, и
Рым, и медные трубы. Ленский как узнал об этом, засадил две бутылки чернил,
заполировал это дело по дороге пивасиком и пьяный, как падла, явился к Онегину. «Что ж
ты, морда, делаешь?! – заорал он с порога. – Мы ж кореша с тобой! Однокорытники!
Зачем ты путался с Олькой?!» Онегин, само собой, в полный отказ: «Да ты что, старичок!
Она даже не нравится мне». «Врёшь! – кричит Ленский. – Она всем нравится!» «Окстись,
дружище! Кто кроме тебя позарится на неё? Она же, право слово, страшнее жизни.
Прыщавая, грудь плоская, ноги кривые…» «Врёшь, - орёт Ленский, - не кривые!» «Не
спорь, - говорит Онегин, - раз не знаешь! Ноги такие, будто она ездила до Киева и обратно
верхом на цистерне». Тут Ленский как звезданёт Онегина по роже. А тот в ответ холодно
так, а главное, не теряя достоинства: «Это что, бля, вызов?» А Ленский ехидно так: «Да,
бля, вызов! Завтра в шесть, а то я сейчас настолько пьян, что даже в висок себе не
попаду»…
По утряне встретились. У Чёрной речки. Секунданты суетятся… Лепила местный