Страница 10 из 17
узнал его: вор по кличке Обойдёшься.
- Молитесь, суки! – крикнул он и стал поливать из автомата справа налево и наоборот.
Мы бросились врассыпную. Я нырнул под нары и пополз вперёд. Автоматная очередь
тем временем косила беспощадно моих менее расторопных товарищей.
Одним из первых Обойдёшься убил Косого. Пули прострочили тому грудь. Он свалился
замертво, и тут же его накрыло уже бездыханное тело Хряща. Под них, спасаясь от пуль,
ужом подлез хитрый Привоз и затих до лучших времён. Укрытий в бараке было не так уж
и много. Собственно, их совсем не было. Наиболее разумные просто попадали на пол,
остальные метались из угла в угол, как крысы в клетке. Впрочем, погибали и те, кто замер
25
внизу, и те, кто метался по бараку, потому как в слабых руках Обойдёшься автомат гулял
во все стороны.
Нас спас Семёныч. Вломившись к нам, Обойдёшься не заметил того на параше, и
Семёныч недолго думая, как был, с голой жопой бросился на вора и повалил на пол. На
подмогу Семёнычу рвануло человек пять-шесть, с матами-перематами… Я видел потом
труп Обойдёшься – от разрыва мины и то выглядят целее; его попросту растерзали, как
бешеного пса бешеные волки.
Девять человек убитых, тринадцать раненых…
- Ну что я вам скажу, - заявил Семёныч, - дал нам этот козёл просраться.
Кроме Привоза, никто не улыбнулся.
…………………………………………………………..
………………………………………………………………….
…………………………………………………………………………
Время шло…
Мы старались делать своё дело. И не оттого, что это было кому-то выгодно. Выхода у
нас уже другого не имелось. Мы уже не могли уйти в сторону. Сучья война разгорелась,
пылала… Она захватила все тюрьмы и лагеря нашей большой необъятной страны.
Лагерные начальники и руководители из центра схватились за головы. Число жертв
достигло катастрофической цифры. В спешном порядке начали создавать отдельно
воровские и сучьи зоны, а потом и отдельные прииски.
Я выжил и в этой войне…
Для чего меня Бог уберёг, для каких таких дел?..
Спустя три месяца я освободился.
Комиссия по досрочному освобождению состояла из трёх человек. Председатель
комиссии минут пять изучал моё личное дело, даже не взглянув на меня. Затем, подняв на
меня глаза и опустив очочки на кончик своего хищного шнобеля, он спросил:
- За что вы получили Орден Красной Звезды?
- Это имеет какое-то отношение к делу?
- Ни малейшего, - ответил он. – Мне просто интересно.
- Вы фронтовик?
- Вопросы здесь задаём мы, - властно напомнил худощавый мужчина, сидящий по
левую руку от председателя.
- Я воевал, - спокойно ответил последний.
- Наш батальон, - сообщил я, - в течение трёх суток удерживал высоту в районе посёлка
Младятый. Из семисот пятидесяти гавриков в живых осталось пятеро. Всех наградили. В
том числе и меня.
- Ясно. Идите. Следующий!
На волю я вышел вместе с Привозом. Гриша рвался в Одессу, у него там было
неотложное дело, какой-то должок нужно было вернуть. Он звал меня с собой, но в конце
концов договорились встретиться в Киеве у Пархоменко.
Перво-наперво я разыскал Стравинского и тёмным вечерком сунул этой падле шабер в
печень. И шепнул ему, падающему на асфальт: «Вспомни, Тишу, сука… Это тебе за
него!»
Вообще-то по закону брать у него ничего не полагалось. Акт возмездия… Но мне
нужны были деньги. Я обыскал труп. И обнаружил во внутреннем кармане пиджака
целую пачку. Тридцать тысяч.
Потом дня на три я ушёл в глубокий и безрадостный загул. Деньги таяли быстро. Что
неудивительно. Во-первых, бутылка водки на базаре стоила четыреста рублей и выше, а
во-вторых, желающих выпить на дармовщинку или, как говорят босяки, «на халатон»
всегда находилось больше, чем требовалось мне для компании. Я пил в какой-то
26
сапожной будке; пил, закусывал, отключался, приходил в себя, посылал хозяина будки за
водкой, снова пил, закусывал иногда и отключался. Вместо снов меня посещали какие-то
воспоминания то ли из детства, то ли вообще из другой жизни…
…………………………………………………………..
…………………………………………………………………..
…………………………………………………………………………
В Питере на Лиговке, в доме номер тринадцать, в маленькой комнатушке
коммунальной квартиры ютились мы с мамой и сестрёнкой Наташей. А над нами в
отдельной квартире жила симпатичная девочка моих лет по имени Настя. Папа её был
комбриг Тарасов - величественный, статный мужчина с тяжёлым взглядом из-под вечно
нахмуренных бровей. Его жена - тихая, незаметная… Я даже довольно долгое время
полагал, что Настина мама - это тётя Люба, полная, пышущая здоровьем баба, их
домработница.
Насте не разрешали заводить ни собаку, ни кошку. А нам мама принесла как-то
маленький рыжий комочек. Мы назвали его Рыжик, хотя со временем выяснилось, что это
девочка.
Каждый день после школы Настя тайно приходила к нам с гостинцем для котёнка. Она
повязывала Рыжику шею своим бантом и целовала его в нос, а тот в ответ крутил головой
и чихал. Она смеялась. Она прямо заливалась смехом. Звонким таким смехом. Я, делая
вид, что хочу рассмотреть ближе, как чихает котёнок, становился позади неё и склонялся
над ними. Её волосы щекотали моё лицо. Я вдыхал её запах. Она пахла малиной.
Давно это было… Было ли…
………………………………………………………..
…………………………………………………………………..
………………………………………………………………………….
Я прибыл в Киев в конце мая. Часов в пять-шесть. На мне были кожаные туфли,
шикарный, чёрный в тонкую полоску, костюм и чёрная же шляпа. В руке я нёс небольшой
уголок, в котором, правда, кроме белого плаща, ни черта не было. А во внутреннем
кармане пиджака лежали вполне надёжные ксивы на имя Давида Самуиловича
Ваттенберга. Русские документы были на восемьсот рублей дороже, поэтому я,
исключительно в целях экономии, стал евреем. К тому же мне это показалось забавным.
Дальнейшие события лишь убедили меня в правильности этого решения.
На подъезде к Киеву в купе зашёл молоденький мусорок и, чётко козырнув, попросил
предъявить документы. Позади него маячил ещё один представитель власти, по возрасту
старше, по званию младше. Внимательно изучая мой паспорт, мусорёнок спросил:
- Что в багаже?
- Аб чём вы говорите? Какой багаж, когда я еду туда? – ответил я, взяв знакомую
интонацию. – Багаж будет, когда я поеду оттудова.
- Цель приезда в Киев?
- Слава Богу, исключительно коммерческая. Мине нужен шёлк, а знающие люди
сообщили, шо в Киеве продаётся совершенно свободно.
- Шёлк?
- Конечно. Четыре года весь шёлк уходил на парашюты, но война с тех пор давно
кончилась, и прыгать из самолётов в таком количестве, как раньше, теперь таки не
обязательно. А значит, нам – скромным работникам швейной машинки – самое время
подумать, я извиняюсь, о нижнем белье для дам.
27
Парень ещё секунд десять, не меньше, изучал мою штрафную будку. Где-то в районе
копчика он, видимо, чувствовал какое-то сомнение, но понять это чувство, а тем паче
безоглядно поверить ему он не мог. Совсем ещё щенок, чутьё ищейки пока не развито.
Он смотрел на меня, и его бирюзовые глаза словно бы вопрошали: «Неужели ты
портной?» Я выдержал его пристальный взгляд со спокойной улыбкой, говоря про себя:
«Портной, портной… Не знаю, как скроить, а вот пришить смогу, не сомневайся».
Наконец он вернул документы, снова лихо отдал честь и, чуть ли не щёлкнув на
прощание каблуками, удалился вместе со своим молчаливым напарником.
Погода стояла чудесная: вечерняя прохлада вдохнула приятную свежесть в дневную
душную атмосферу города.
На весь вокзал бряцал бравый марш.
Я находился в отличном расположении духа. Жизнь казалась прекрасной и – мать её