Легенды осени (сборник)

* * *

Мауро проснулся до рассвета, оделся и пробежал трусцой милю вниз по горе, в миссию. Он хотел отвезти своего таинственного друга и благодетеля, ибо никто, кроме федеральной полиции, не знал его настоящего имени, в Эрмосильо, к самолету или автобусу – он не знал точно. Когда он добрался до комнаты Кокрена, через стенку от овечьего хлева, Кокрен уже оделся, собрал вещи и сидел на кровати словно в трансе. Мауро сел на стул и в задумчивости сложил руки; он понимал всю сложность стоявшей перед Кокреном задачи, ему хотелось отправиться с Кокреном и защищать его, потому что новый друг, кажется, слишком мечтатель и ему не по силам жестокая правда убийства. Тут начала отворяться дверь, и Кокрен вмиг вскочил, выставив дареный нож, но это всего лишь мать Мауро принесла им кофе и сладкие булочки. Кокрен извинился за такой прием, объяснив, что не узнал ее шагов, и Мауро обрадовался – человек, запоминающий звук шагов, вовсе не такой уж мечтатель.

Старый "пауэрвагон" тащился в Эрмосильо полдня. Когда они доехали до главной дороги, Кокрен был в шоке от первых за два месяца автомобилей и отпрянул, когда мимо пронеслась новая машина с номером штата Индиана. В грузовике было слишком шумно для разговоров, и Кокрен бесцельно подумал, что не хотелось бы ему оказаться в немилости у Мауро, который, подобно эскимосской лайке, сначала кусал, а потом уже лаял. Мауро был одновременно вял и смертоносен. Кокрену хватило ума догадаться, что такая простота и решительность недоступны ни одному истинно цивилизованному человеку. Во всяком случае, такие люди не встречались в известном ему мире, и он сильно сомневался, есть ли они вообще. Как-то в воскресенье, доехав на першероне до маленького домика из кирпича-сырца, где жил Мауро, Кокрен начал немного лучше понимать этого человека: на комоде был устроен небольшой алтарь в честь покойной жены Мауро, и под крикливо раскрашенной свадебной фотографией, лежащей на шкуре пумы рядом с серебряным крестом меж выбеленными черепами пумы и койота, стояли в вазе свежие цветы, каждый день благоговейно приносимые дочерью Мауро, хоть та почти не помнила мать. Подножием вазы служила праздная Библия на испанском, подарок Диллера. Мауро не умел читать.

Сидящему в машине Кокрену хватило ума осознать, что его состояние как нельзя более подходит для достижения задуманного: мыслей почти не было, была только цель; мыслей было так мало, что они не помешают ему двигаться к цели, несомненно состоявшей в том, чтобы убить Тиби и вернуть Мирейю, если она жива. Он был до того свободен от мыслей, что мир странным образом начал опять его радовать, поскольку ничто у него в душе не мешало ему наслаждаться красотой долины или, если на то пошло, энергичным уродством современного мира, в который они въезжали.

Когда они добрались до пригородов Эрмосильо, Кокрен сказал, что хочет где-нибудь поесть, а потом сесть на автобус, но не в черте города, чтобы не рисковать лишний раз, что его узнают. Это еще укрепило шаткую веру Мауро в способности друга.

Проехав Эрмосильо насквозь, они наткнулись на придорожную харчевню с забитой машинами стоянкой, служившей по совместительству остановкой для автобусов южного направления. В поле за стоянкой они помогли техасцу, который вел на поводу необъезженного седлового жеребца. Кокрен понял, что техасец – первоклассный лошадник, но он сильно кашлял, кажется, был ослаблен болезнью, и лошадь сбила его с ног. Мауро помог техасцу встать, а Кокрен тем временем успокоил коня и завел обратно в фургон. Техасец, ругаясь по-испански, добрел до своего грузовика и привалился к нему.

– Этот сукин сын меня чуть не прикончил, но скажу я вам, парни, мне нездоровится, а то я в ему, сукину сыну, показал, хоть он и кучу денег стоит, потому как его уже продали и купили, а то б я ему, бля, пустил пулю между глаз, но я должен его доставить в хорошем состоянии, так что я его опою, пусть подумают, что хороший спокойный жеребец им достался, а я свалю нахер из этой страны, у меня от нее мурашки, бля, как только границу перееду, бля.

Потом техасец пожал руку Кокрену и Мауро, и они поговорили о трудностях перевозки племенных жеребцов. Кокрен каким-то образом понял по поведению Мауро, что этот человек не замышляет ничего плохого. Техасец растерялся, когда Кокрен заговорил на правильном английском.

– Э, друг, я думал, ты campesino[36], бля, ну знаешь, пеон. У тебя тоже мурашки от этих мест? Пойдем поедим, я угощаю. Выпьем по парочке.

Они вошли в харчевню. Мауро выпил пива и сказал, что ему пора, а то до дому далеко ехать. Техасец уговаривал его посидеть, но нельзя было оставлять миссию на ночь без машины "скорой помощи". Кокрен вышел, чтобы попрощаться без посторонних глаз – в шумной харчевне ему было не по себе, – и Мауро заметно смутился. Он протянул Кокрену небольшой сверток.

– Моя мать просит, чтобы вы надели вот это. Она говорит, оно поможет вам расправиться с врагами. Я знаю, вы образованный человек, но эту штуку можно носить под рубашкой, вреда от нее не будет.

Кокрен развернул пакет. Это было ожерелье из койотовых зубов. Он не был суеверен ни на йоту, но оценил доброту.

– Скажи ей, что я с радостью надену его. Оно обязательно поможет.

Он вернулся в харчевню, где техасец пил стопку за стопкой и запивал пивом. Принесли еду, но техасец лишь слегка поковырял ее. Он продолжал болтать о том, как выбрал племенного жеребца в Аризоне для доставки в Торреон. Ему причиталось десять процентов за организацию сделки между двумя богатыми коннозаводчиками и за доставку лошади.

– Сказать тебе всю правду, меня это дело уже совсем задрало. У меня раньше была своя отличная линия племенных кобыл на маленьком ранчо, у Ван Хорна, но жена меня бросила, и я все спустил на выпивку и баб. Заезжай в гости обязательно, у меня всегда два оленя в холодильнике, и приятные девочки заходят. Экая борода у тебя, ты не нарик часом?

– Не-а. Я в бегах, от налогов прячусь. – Кокрену понравилась собственная выдумка.

– Мать их. Не плати ни цента. Я работаю только за нал, они и не знают, что я живу на свете. А явятся к тебе домой, пристрели их нахер. – Он сделал паузу и большой глоток. – Сдашься – пойдешь в тюрьму, а там тебя психи петушить будут. Не давайся живьем. Ты куда едешь вообще-то?

– В сторону Дюранго, наверно...

– Бля, что ж ты сразу не сказал. Мне тоже туда надо. Поедешь со мной за бесплатно. Нечего тебе ездить во всяких автобусах, где ссут прямо на сиденья.

Техасец заказал еще выпить, и Кокрену пришло в голову, что его ненавязчиво сватают на роль водителя; он ничего не имел против. Техасцу, кажется, было лет пятьдесят с небольшим, но по виду трудно было судить, потому что жизнь его явно потрепала. Он держался нагло и одет был щеголем – пояс с металлическими бляхами и ботинки змеиной кожи от Тони Лама. Техасец подмигнул и отвернул лацкан джинсовой куртки, показав холодный блеск вороненого 44-го калибра.

– Пусть только кто-нибудь попробует добраться до этой лошади, я ему вмиг яйца отстрелю. Я попадаю в хер бегущему оленю за сто ярдов, а может, и дальше.

Кокрен ел с аппетитом, но выпил только две кружки пива, не желая, чтобы его опять накрыло волной мрачных сантиментов, как было после выпивки с Мауро. От двери донесся громовый голос, и Кокрен поднял глаза – сердце бешено заколотилось, он задрожал, похолодел и покрылся потом.

Это был верзила из охотничьего домика, элегантно одетый, в сопровождении двух оборванных телохранителей. Вошедший обвел взглядом зал, скользнул глазами по Кокрену и не заметил его.

– Ты чего, привидение увидел, бля, или чего? – Техасец посмотрел на Кокрена, потом проводил взглядом верзилу, который направился в мужской туалет, в то время как его телохранители сели за столик и начали заигрывать с официанткой. – Во бычара.

– Вы идите, пожалуйста, заводите машину. Я вас догоню через минуту.

Кокрен говорил таким холодным, ровным голосом, что техасец трезво кивнул, встал и бросил на стол бумажку в сто песо.