Семь бед (рассказы)

Мы долго провозились с очередным капризным блоком и пока настраивали его, наступила полная темнота. Двигаться дальше с фонарями толку мало, поэтому мы решили сворачиваться. Перед тем, как закрыть блок, Андрей решил еще раз проверить все параметры, но едва подключил тестер, метрах в трехстах сзади нас громко бухнул выстрел из ружья 12-го калибра. Андрей тут же удивленно хмыкнул и пробормотал:

- Вы будете смеяться, но мы висим.

Я глянул через его плечо на шкалу прибора - действительно, питание не поступало. Комтех тихо выругался и сказал:

- Звоните на заставу, сдается мне, только что перебили питающий кабель, до выстрела-то все было в порядке.

Так и вышло, взволнованный дежурный ответил, что весь правый фланг системы только что выдал сигнал "Неисправность". Решение пришло быстро: я отправил комтеха на нашей машине к предыдущему блоку отключать неисправные участки, попросил выслать с заставы дополнительный дозор, а сам с Андреем двинулся к предполагаемому месту повреждения. Метров через двести мы, не надеясь на то, что найдем повреждение в свете фонарей, взялись за кабель руками и пошли медленно, тщательно ощупывая оболочку. Через некоторое время забеспокоился Дик, сделал стойку в сторону тыла, показывая, что чует там посторонних. Андрей вполголоса сказал:

- Пойти бы и дать по рогам этому стрелку, наверняка Дик на него показывает.

Ответить я не успел - грохнул выстрел, по камышу прошел заряд крупной картечи, я почувствовал рывок за рукав, упал и откатился чуть в сторону, погасив фонарь и выхватывая пистолет. Рядом улегся выученный Дик, пригнув голову, часто сопя носом и подергивая вздыбленной шкурой. Ночь выпала светлая, глаза довольно быстро привыкли к темноте, и я увидел Андрея, лежащего за опорой через два пролета от нас и изготовившегося к стрельбе. Ударили еще три выстрела подряд. Я отметил, что стрелков всего двое, первое ружье двенадцатого, второе - шестнадцатого калибра, стреляют дробью и картечью, метров с сорока-пятидесяти. Скосил глаза на рукав ватника - торчит вывороченный белый клок, повезло. Показал Андрею, чтоб не двигался, сам укрылся за опорой, отвел руку с фонарем в сторону, включил его, направляя луч на верхушки высокого камыша, и закричал что было сил:

- Прекратите стрельбу, здесь люди!

Ответом были еще два дуплета. Такого оборота я никак не ожидал. Вырубил фонарь, перекинул его ремень через шею, послал Дика к Андрею и пополз следом. Прополз половину, когда бахнул еще выстрел, на этот раз где-то сзади в землю тяжело шлепнулась тупая охотничья пуля. Андрей при моем приближении откатился за следующую опору и замер, выставив вперед оружие. Снова выстрел, опять пулей, затем два дробью. Бьют наугад, но примерно в то место, где мы только что находились, голосов не слышно. Андрей прошептал:

- Слышь, командир, давай я чесану из автомата повыше, пугану?

- Да ты с ума сошел, лучше вызывай по радио заставу. Там у них на телефонной связи Жук с комтехом, пусть им скажут, чтоб к нам не совались и тревожку по тылу высылают. А этих паразитов сами тихонько возьмем, когда еще разок ружья разрядят.

Пока мы сделали пролаз в заграждении, пропустили туда Дика и пролезли сами, выстрелы повторились еще дважды. Я предварительно растравил Дика командой "Чужой" и теперь еле удерживал здоровенного зверюгу за ошейник. Когда оба невидимых ружья плюнули через камыши своей опасной начинкой, я шепнул псу "Фас!", и он, как пуля, рванул вперед сквозь заросли. Нам с Андреем бежать по густому камышу было много труднее, хоть и старались мы изо всех сил, торопясь на поднявшиеся крики и рычание. Я с замиранием сердца ждал выстрела и визга умирающего животного и словно крылья вырастали на ногах. Считанные секунды нужны, чтоб пробежать пятьдесят метров, даже со старта лежа и через камыш, но произошло за эти секунды многое. Когда мы выскочили из зарослей, я увидел картину, которая до сих пор встает в памяти очень четко и ясно. Один человек громко визжа пытался отползти на спине в кусты, баюкая одной рукой другую. В свете фонаря отчетливо белели сломанные кости предплечья, торчащие сквозь разорванный и залитый кровью рукав куртки. Недалеко на земле валялась двустволка с окрытыми стволами. Чуть дальше, на спине, раскинув крестом руки лежал другой человек, придавленный глухо рычащим Диком. Рядом с их телами лежало второе ружье. В бессильно откинутой руке человек все еще сжимал большой охотничий нож. Андрей безжалостно наступил ему на локоть и пинком второй ноги выбил нож из ослабевших пальцев. Человек не мог даже кричать, потому что Дик держал его зубами за горло, лишь слабо, придушенно хрипел. Андрей осветил их близко сдвинутые головы и я увидел, что из широкой раны на морде пса волнами сбегает кровь, заливая шею задержанного. Я встал на колени, погладил Дика и шепнул: "Хорошо, ты взял его. Теперь все, дай, фу!", но зверь, словно не слыша меня, продолжал держать своего врага. Отпустил только после почесывания за ушами и ласковых уговоров. Оттягивать пса за ошейник в таком положении было нельзя, зверь мог инстинктивно сомкнуть челюсти и просто вырвал бы человеку горло. Дик поднялся шатаясь, сделал несколько шагов в сторону и тяжело лег, не спуская глаз с противников. Я быстро осмотрел его, пока Андрей собирал в кучу ружья, ножи и патронташи, попутно прикрикнув на подвывавшего первого задержанного: "А ну заткнись, гнида, пока я тебе приклад в глотку не вколотил!" Помимо пореза на морде, у зверя была еще глубокая рана в боку - видимо, пока он не придушил своего противника, тот успел ударить его ножом. Кровь текла просто ручьем, пес быстро терял силы, но даже не делал попыток зализать бок, внимательно смотрел на задержанных. Я быстро перевязал его раны, но кровь продолжала сочиться через повязки.

Пока Андрей объяснял по радио тревожной группе, где мы находимся, я осмотрел задержанных. От обоих здорово несло перегаром, что частично объясняло их "геройскую" стрельбу. Вколол обезболивающее и наложил повязку типу со сломанной рукой, других повреждений у него не было, видимо, Дик атаковал его первым. Этот недавно стрелявший в нас "герой" только трусливо скулил, переводя расширенные в ужасе глаза с меня на Дика, брюки между ног были мокрые. У второго, крупного дядьки, была насквозь прокушена левая ладонь и на шее остались крупные синяки с кровоподтеками - следы собачьих зубов. Он довольно долго приходил в себя, а когда очухался, сразу принялся выступать. Пока он бухтел, что упечет нас всех в тюрьму и заяснял, какой он большой начальник, мы просто терпели, даже не вступали в пререкания. А вот когда попытался подойти к оружию, несмотря на предупреждение, не выдержали. Едва он сделал пару шагов, как я со всего маху врезал ему ногой в толстое брюхо, а подскочивший Андрей от души добавил прикладом в бок. Так что тревожным мы сдали его опять без сознания.

Дик к тому времени лежал пластом, прикрыв свои огромные говорящие глаза, дышал хрипло, тяжело и прерывисто. Вместе с тревожкой примчался и Жук на нашем УАЗике. В шесть рук мы положили зверя на заднее сиденье, я сел рядом, положил его перевязанную голову к себе на колени и попросил водилу:

- Гони быстро, но постарайся трясти поменьше, а то ему очень больно. Вовка кивнул, и мы помчались. На заставе мы поменяли псу промокшие повязки, вкололи антибиотики и обезболивающее, но лучше ему не стало. Он почти не реагировал на наши прикосновения, даже не скулил. Только из пасти при каждом выдохе вырывались жуткие хлюпающие звуки и шла кровь. Начальник заставы тронул меня за плечо и сказал:

- Отходит пес, давай звони в отряд, проси добро на выезд. Может, успеешь довезти его до ветеринарки. В поселковой больнице ему точно не помогут, а наши глядишь и вытащат...

Оперативным дежурным сидел знакомый майор, долго объяснять ему что к чему не пришлось. Едва услышав, что Дик тяжело ранен, он сразу скомандовал:

- Немедленно гоните сюда, ветеринаров я предупрежу, будут ждать на месте.

Дика мы довезли живым, Вовка проявил себя на все сто. Он даже каким-то чудом успевал замечать и мягко обруливать на сумасшедшей скорости многочисленные рытвины, чтоб не тревожить раненого. Я сидел сзади, поддерживая голову и огромное, непривычно слабое тело друга, вытирал ему сукровицу и слезы, считал выдохи, каждый раз с замиранием сердца ожидая следующего, и оставшиеся километры. Ветврач и фельдшер ждали нас перед распахнутыми дверями собачьей больницы. Едва мы положили зверя на операционный стол, как фельдшер, самый сильный человек в части, прапорщик Гена Татарский прихватил нас с Жуком за шиворот, выставил на улицу и захлопнул перед носом дверь, бросив: