Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 99 из 125

— Ты за меня не решай, жизнь не жизнь. Уж какая была, вся моя, — он перебирал пальцами складки неизменного халата.

Кайрат ковырнул кусок торта, но потом бросил вилку.

— Да, я не за тебя решаю, Лёнчик, за себя. Моя жизнь полное дерьмо. И плевать мне на эти твои записи, размещай где хочешь. Нет у меня тоже ни друзей, ни родных. Не кому за меня стыдится. А сам я, знаешь, не из стыдливых, пачкаться не боюсь. Ты же помощи, считай, попросил? Так я помогу.

— Думаешь, зачтётся?

— Думаю тебе надо воспользоваться моим предложением, пока я не передумал.

— Будем считать, уговорил, — он встал и вернулся с распечатанным листком. — Я тут присмотрел кое-что. В нашем городе таких клиник нет, где пересадку могли бы сделать, только в столице. Но там надо анализы пройти и, если в очередь поставят, жить недалеко.

Он протянул ему слегка подрагивающей рукой лист.

— Вот список клиник.

Кайрат взял, краем глаза заметив, как неловко, бочком присел Лёнчик в кресло.

— И, если уж вздумал помогать, я не откажусь. Мне, наверно, старику уже со всеми этими переездами да формальностями не управиться. С деньгами, без денег, а уже и здоровья нет, и сил нет.

Он опустил голову, и Кайрат уткнулся в лист, чтобы не видеть его потускневшие глаза. Как же невыносимо тяжело было видеть в нём человека. Просто человека, волею природы родившегося с извращённым пониманием удовольствия. И всю жизнь следовать своей сущности, скрывать, таиться, прикидываться нормальным, мучиться и только редкие часы, предаваясь своей порочной страсти чувствовать себя счастливым. Лёнчик любил худосочных мальчиков, но так ли сильно отличался от него Кайрат, любя деньги?

— Да, не наговаривай, — ответил ему Кайрат. — С джойстиком разобрался, с макбуком на «ты». И языки поди знаешь?

— Только французский немного. Я Леонид Иванович.

— Что? — поднял на него глаза Кайрат.

— Меня зовут Леонид Иванович Ледовский. Я художник, как и мой отец. Некогда знаменитый, — он махнул небрежно на стены. — До сих пор ещё его работы ценятся. Продаю потихоньку. Вот на то и живу.

Кайрат встал, и первый раз внимательно посмотрел на то, что всегда было у него перед глазами.

— А твои работы здесь есть? — не зная, как относиться к тому что он видел, спросил Кайрат. По сравнению с тем как рисовала Роберта, у неё действительно была детская мазня.

— Есть, — равнодушно ответил хозяин. — Эти почти все мои. Жаль, руки вот трясутся. — Он посмотрел на свои скрюченные пальцы. — И подагра их попортила. Больше даже этого не могу.

Кайрат обошёл всю комнату и вернулся к своему холодному чаю.





— Я раньше думал сдохну, да и ладно, не жалко меня. А вот ведь какая штука, ещё пожить хочу. К дочке съездить хочу. Внучку увидеть.

Кайрат едва не поперхнулся чаем, закашлялся.

— Да, не удивляйся ты так. Думаешь, я нормально как все жить не хотел? Хотел. Семью вот завёл. Только нет нам добра от семьи. И семье от нас. Вот таким как мы с тобой.

Он усмехнулся, глядя на реакцию Кайрата.

— А ты что ж себя, нормальным считаешь? Нет, ты тоже больной. Сирота, с поломанной судьбой, с нарушенными ценностями. Каждый день поди с новой бабой. И до сих пор с этой Дианкой, хозяйкой медной горы. Не я тебя испортил Кайрат. Она.

— Я знаю, Леонид Иваныч, знаю, — встал Кайрат. — Только в моей жизни уже, как и в твоей, ничего не изменишь. Какая уж есть.

— Какая уж есть, — эхом повторил старик, провожая его в прихожую.

— Ну, с праздником ещё раз, — отсалютовал ему Кайрат в дверях.

— И тябя, Кайратушка, и тебя. Не забудь только про старика, а то знаешь, кассеты-то у меня в надёжном месте, — усмехнулся он.

— Не забуду, — качнул головой, сбегая по ступенькам Кайрат.

Он проспал встречу. Первый раз Ангелине пришлось будить его, тарабаня ногой в дверь.

— Чёрт! — открыл он дверь в одних трусах и с явно помятой рожей по которой возил рукой, просыпаясь.

— Ага, — вежливо отвернувшись, сказала Ангелина. — Тебя минут тридцать уже дожидается адвокат, а через полчаса ещё приедет твоя сестра и нотариус, которого, заметь, подняли в выходной день.

— Я буду, буду!

Душ, свежий костюм, бутерброд на ходу.

Неделя недосыпа, недоедания и тревог отразилась на лице во всю ширину, и для сестры не осталась незамеченной.

— Не начинай! — прервал он её, ещё только набравшую в грудь воздух для пламенной речи.

К несчастью для неё, она задержалась, чтобы прочитать ему лекцию после того как ушёл нотариус, и нарвалась на разъярённую Диану.