Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 80 из 125

Он проснулся с ощущением потери. Что-то важное, дорогое ему выскользнуло из рук как ваза и разбилось. На тысячи осколков.

Странное ощущение для человека, совершившего сделку всей своей жизни.

Он выкупил контрольный пакет акций «Савоя». Он может делать с ним что хочет. И он ему не нужен. И это опустошение, которое он почувствовал, проснувшись, лишнее тому доказательство.

Да, была ещё Роберта. Он нажал «вызов» и замер в ожидании.

— Этот номер недоступен, — сказал противный женский голос.

И не сказать, что он этого не ожидал. И не сказать, что сильно расстроился.

На пустом песчаном дне его жизни ещё не прижилось, не пустило корни ни одно дерево. Там всегда чего-то не хватало: влаги, света, питательных веществ, любви. Да и не было в его жизни деревьев. Вместо того, чтобы воткнуть в землю прутик и заботиться о нём, он тянул в свою жизнь всё, чего в ней не хватало. Диана стала вкусом, всеми оттенками опасности и удовольствия. Оксана — светом, живым лучиком солнца, с которым он забывал про тьму и холод в своей душе. Все те случайные и преднамеренные связи — просто дожди, мороси, ливни, грозы, не оставляющие ни луж, ни воспоминаний. А сейчас он пытался поставить в доме кадку с дубом в виде жены, но у него и дома-то не было.

И если вчера он готов был лететь хоть на луну за незнакомой рыжей девушкой, то сегодня ему казалось, что он стремился к ней просто потому, что она ускользала.

Ненавистные праздники. Праздники они как выходные, только дольше. Невозможно работать, невозможно ничего решить и нечем себя занять.

Велотренажёр, бассейн, беговая дорожка. Бег на месте, плавание по кругу, езда без препятствий. Горячая вода, готовая еда, химчистка, прачечная, уборщицу всё же уволить.

Как всегда, в костюме и при параде, он уселся на рабочее место и снова набрал заветный номер. Ничего нового.

Из Сеула до Нью-Йорка лететь четырнадцать часов. Он сверился с расписанием. Роберта снова в самолёте. Диана в Москве.

Телефон зазвонил и завибрировал на столешнице как перевёрнутый кверху лапками жук.

Абонент незнакомый. Прикреплённое видео короткое, буквально несколько секунд. Не задумываясь, он нажал на «просмотр» и дёрнулся, словно внутри него лопнул сосуд с серной кислотой. Его собственное юное лицо. Шестнадцатилетний Кайрат и какой-то мужик пялит его в задницу.

Чёртова гифка повторяла это снова и снова, и снова. Кислота жгла и разъедала. И Кайрат не мог это видеть, и не мог отвернуться.





Его вывел из оцепенения звонок. Всё тот же незнакомый абонент.

— Ну, здравствуй, сладкая попка, — Кайрат уже узнал его на видео. Скрипучий мужской голос с хрипотцой. Он узнал бы его из тысяч фальшивящих скрипок, ведь его единственный он хотел забыть. Навсегда.

— С Новым годом! Получил моё сообщение? — Кайрат промолчал. — Вижу, что получил. Надо бы потрещать. Ещё помнишь, где я живу?

— Помню, Лёнчик, помню, — выдавил из себя Кайрат.

— Вижу и имя моё не забыл. Ну, вот и славненько. Жду тебя прямо сейчас.

Кайрат раз сто измерил шагами кабинет, он ударил кулаком в стену, он пнул стул, он схватил стул и швырнул его в стену. Он метался как раненый зверь в клетке, тупея от этой боли, зверея от ненависти к себе.

Прошло четырнадцать лет. Он уже и думать забыл про Лёнчика. Кайрат надеялся, он сдох где-то в лагерях, сгнил от сифилиса, и черви давно изглодали его кости.

Его память исторгла воспоминания об этом старом педофиле, как желудок извергает непереваренную пищу. Потому что их невозможно проглотить, невозможно переосмыслить, невозможно принять. Но Лёнчик оказался живее всех живых, и Кайрат точно знал, чего он от него хочет.

— Да, не напрягайся ты так, — закрыл за ним дверь хозяин.

Даже четырнадцать лет назад Лёнчик уже был старый. Неправильный формы череп с выступающим лбом, обтянутые морщинистой кожей скулы, жёлтые зубы и зачёсанные назад желтоватые волосы до плеч. Он весь был цвета налёта на языке. И он почти не изменился. Только пергаментная кожа приобрела нездоровый серый оттенок, а вместо испорченных никотином зубов красовалась новенькая вставная челюсть.

— Не напрягайся, — повторил он, когда Кайрат прошёл в комнату, не снимая верхней одежды и даже не разуваясь. — И у меня уже давно не стоит, да и ты давно не тот щуплый мальчик.

Он противно оскалился своими искусственными зубами, но в цепком прищуре его стальных глаз не было и намёка на веселье.

Длинный парчовый халат, огромная квартира в старом кирпичном особняке исторической части города, картины, большая часть которых подлинники, дубовый паркет и винтажная мебель с потёртой обивкой — всё словно замерло здесь, не подвластное времени. И жгучий стыд, бессилие, тошнотворный страх, всё вернулось из небытия в одно мгновенье, когда в дверном проёме спальни мелькнула кровать. А ещё боль. Невыносимая, мучительная, разрывающая, адская боль. Но Кайрат всегда был терпеливым.

— Я уже и забыл про тебя, — сообщил ему Лёнчик, шаркая тапками следом. — А тут смотрю на днях, тебя по телеку показывают.