Страница 63 из 98
— Пф! — воскликнул Галарий. Затем его манера резко переменилась, он присел на край ложа. — Дело в том, что он не довел свою работу до конца.
Марк облизнул кончиком языка вдруг пересохшие губы:
— Значит… все надо переделывать?
Врач кивнул:
— Покоя тебе не будет, пока рану не обработать заново.
— И когда?.. — начал было Марк и замолчал, пытаясь изо всех сил унять постыдную дрожь в губах.
— Завтра утром. Раз уж этого не избежать, то чем скорее, тем лучше.
Он положил руку на плечо Марку и задержал ее там.
Марк с минуту лежал, весь напрягшись, ощущая на плече эту грубую, но добрую руку, потом испустил долгий, неровный вздох и расслабился. Он даже попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой:
— Прошу простить меня. Я, кажется, очень устал.
— Охотно верю, — согласился хирург. — Тебе здорово досталось. Да, да, мне объяснять не надо. Но скоро все будет позади, и жизнь пойдет веселее. Обещаю тебе.
Он посидел еще немного, разговаривая о предметах, далеких от того, что предстояло Марку утром, — вплоть до запаха местных устриц и беззакония провинциальных сборщиков налогов; поболтал он и о прежних днях на силурийской границе и о давнишней охоте на кабана вместе с дядей Аквилой.
— Мы с твоим дядюшкой были недурными охотниками, а теперь мы с ним закостенели в суставах и в привычках. Иногда, думаю, уложу–ка я вещи да отправлюсь попутешествовать, пока не приржавел к месту окончательно. Но для путешествий у меня не та профессия. Имея ремесло хирурга, так просто не побродишь по свету. Вот глазной врач — дело другое, это подходящее ремесло для последователя Эскулапа, который любит бродяжничать. Тут, на севере, многие страдают болотной слепотой, и звание глазного врача проведет человека там, где не пройти легиону.
И Галарий пустился в описание похождений одного своего знакомого, который несколько лет назад переплыл Западный океан и занимался своим ремеслом в дебрях Гибернии[20]. Марк не слишком внимательно вслушивался, не подозревая, что придет время и эта история сыграет еще очень важную роль.
Наконец Галарий встал и потянулся так, что с хрустом расправились мышцы могучей спины.
— Теперь я иду к Аквиле поболтать перед сном про охоту. А ты лежи спокойно, постарайся как следует выспаться, я появлюсь рано утром.
И, коротко кивнув, он вышел на галерею. С ним вместе, казалось, испарилось и все старательно удерживаемое мужество Марка, он с ужасом осознавал, что весь дрожит — дрожит от запаха боли, как лошадь — от запаха пожара. Он лежал, заслонив глаза рукой, и бичевал себя презрением, но это не помогало. В животе у него словно лежал кусок льда, и он чувствовал себя очень одиноко.
Внезапно по полу кто–то пробежал, и в плечо ему ткнулся влажный нос. Марк открыл глаза и увидел перед собой улыбающуюся морду Волчка.
— Спасибо тебе, — сказал он, и, отодвинувшись немного в сторону, обхватил огромную голову, а Волчок поставил передние лапы на постель и любовно задышал ему в лицо. Близился закат, свет заходящего солнца хлынул в спальню, и на стенах и на потолке словно заплескалась дрожащая золотая вода. Марк не заметил, как подкралось солнце: неожиданный свет ослепил его с той же силой, как оглушает грянувший рев трубы. Свет Митры возник внезапно из тьмы.
Эска, появившийся сразу вслед за Волчком, отбросил на залитую солнцем стену большую тень. Он шагнул к краю ложа.
— Я говорил с Руфрием Галарием, — сказал он.
Марк кивнул:
— Утром ему понадобится твоя помощь. Ты согласен помочь ему ради меня?
— Я — личный раб центуриона. Кому, как не мне, помогать? — Эска нагнулся и поправил покрывало.
В это время со двора послышалась какая–то возня. Блеющий голос старого Стефаноса громко протестовал, затем раздался высокий, звонкий, настойчивый девичий голос:
— Пропусти меня! Не пропустишь — я тебя укушу!
Возня и шум возобновились, и раздавшийся через мгновение вопль боли ясно показал, что угроза приведена в исполнение. Марк с Эской обменялись недоумевающими взглядами. Под колоннадой послышался топот легких ног, и в комнату влетела Коттия — пылающая, воинственная фигурка в ореоле закатного света.
Марк приподнялся на локте:
— Ах ты, маленькая фурия, что ты сделала со Стефаносом?
— Укусила его за руку, — тем же звонким, твердым голосом отчеканила Коттия. — Он меня не пускал.
За дверью раздалось поспешное шаркание сандалий, и Марк быстро сказал:
— Эска, во имя Света, не пускай его сюда! — Он вдруг почувствовал, что у него сейчас нет сил иметь дело со справедливо негодующим Стефаносом. Когда Эска пошел выполнять его просьбу, Марк повернулся к Коттии.
— И зачем ты сюда пожаловала, госпожа?
Девочка подошла ближе, встала рядом с Волчком и устремила полный упрека взгляд на Марка:
— Почему ты мне ничего не сказал?
— О чем? — Он прекрасно знал, что она имеет в виду.
— О целителе с ножом. Я видела через окно кладовой, как он подъезжал на упряжке мулов, и Нисса мне сказала, зачем он приехал.
— У Ниссы слишком длинный язык, — заметил Марк. — Я хотел, чтобы ты узнала, когда все будет позади.
— Ты не должен был скрывать от меня! — возмутилась она. — Я имею право знать! — И так же бурно спросила с тревогой: — Что он будет с тобой делать?
Марк заколебался, но решил, что не он — так противная Нисса все равно расскажет.
— Будет чистить рану. Вот и все.
Личико ее прямо на глазах заострилось еще больше.
— Когда?
— Утром, очень рано.
— Пошли Эску сказать, когда он кончит.
— Нет, будет очень рано, — твердо повторил Марк. — Ты еще не проснешься.
— Проснусь. Я буду ждать в конце сада. Буду ждать, пока Эска не придет. Пускай попробуют увести меня оттуда, я все равно буду ждать. Я и еще кого–нибудь могу укусить. Если меня станут уводить, я так и сделаю, и тогда меня побьют. Приятно тебе будет знать, что меня побили из–за того, что ты не послал Эску?
Марк вынужден был сдаться.
Последовало долгое молчание. Коттия стояла неподвижно и смотрела на лежащего Марка. Наконец она произнесла:
— Лучше бы мне быть на твоем месте.
Это была из тех фраз, какие говорятся не всерьез, но Марк знал, что она говорит серьезно.
— Благодарю тебя, Коттия. Я этого не забуду. А теперь ступай домой.
В дверях показался Эска, и она послушно отошла в сторону.
— Я ухожу. Когда мне можно прийти опять?
— Не знаю, — ответил Марк. — Это тоже скажет тебе Эска.
Без единого слова она повернулась и вышла на яркий свет. По знаку Марка Эска вышел вслед за ней, и шаги их, затихая, зазвучали на галерее.
Марк прислушивался, пока не наступила тишина. Он лежал, ощущая под рукой привычное тепло мохнатой головы. В животе у него все еще лежал кусок льда, но одиноким он больше себя не чувствовал. Каким–то образом, непонятно каким, волчонок, Эска и Коттия поддержали его, помогли подготовиться к тому, что ожидало его утром.
Золотой свет угасал; тишину вдруг прорезало тонкое, как ниточка, птичье пенье — тоскливая осенняя песенка королька, сидящего в ветвях дикой груши. И Марк вдруг сделал неожиданное открытие: а ведь лето получилось хорошее. Конечно, он тосковал по родным местам, каждую ночь ему снились этрусские холмы и он просыпался удрученный. И все равно лето было хорошим… В один прекрасный день залаял Волчок. Марк удивился, наверное, не меньше самого Волчка. «Волки же не умеют лаять», — сказал он Эске. А тот ответил: «Если растить волка в собачьей своре, то он будет делать все, как они». Волчок, гордый своим достижением, целыми днями оглашал сад визгливым щенячьим лаем. Всплыли в памяти и другие мелкие, но хорошо запомнившиеся события: Сасстикка приносит горячие витые булочки, и они пируют вчетвером; он и Эска сами мастерят охотничий лук; Коттия держит в сложенных ладонях его деревянную птичку… Славное лето. Марк вдруг исполнился благодарности к нему.
Он спал этой ночью спокойным, но чутким сном, как спят охотники, и проснулся от далекого звука горна, играющего побудку в походном лагере.
20
Нынешняя Ирландия.