Страница 5 из 25
Д.С. Лихачев заметил, что в этом рассказе «чувствуется народная основа… главным героем выступает простой русский человек, своей личной инициативой освобождающий Русь от ее врагов»[46]. Однако нам представляется, что это не просто легенда, а развернутый легендарный рассказ, построенный на основе «мудрого» и «важного» примера из Священного Писания. Об осаде города и хитрости одного их горожан есть свидетельство в Библии. На ее страницах Екклесиаст свидетельствует: «Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, и она показалась мне важною: город небольшой, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь и обложил его и произвел против него большие осадные работы; но в нем нашелся мудрый бедняк, и он спас своею мудростью этот город»[47].
Сейчас сложно ответить на вопрос о возможной причине такого письменного хода летописца. Возможно, значимость этого библейского примера актуализировали слова свидетельства, что данная «мудрость… показалась… важною» и именно это мотивировало желание древнерусского автора поместить в текст «своего» белгородского старца, предложившего хитрость. В итоге, не исключено, что существовавшее предание об осаде Белгорода под пером книжника приобрело не просто легендарный характер, а вполне практичный, направленный к определенной цели эсхатологический смысл.
Для древнерусского летописца была важна связь со Священной историей. Поэтому, кроме уровня узнаваемой ориентации на сюжеты Библии (на который уже давно обращают внимание исследователи), он выводил второй уровень, в котором сюжеты древнерусской истории повторяли некоторые важные примеры Священной Истории. Летописец проводил сложную интеллектуальную работу по выбору объяснительной модели таких рассказов, придавая им новый смысл истории высшей истины. Этот уровень был для летописца не менее, если не более, важным, чем первый. Здесь интерес представляет уже не внешний литературный этикет, а его внутреннее содержание. Диалогический подход к тексту (автору) летописи дает возможность расширить наши представления о самом произведении, которое уже не выглядит лишь «деловитым рассказом о событиях», позволяет понять сложность работы мысли его автора.
Примеры современных интерпретаций средневековых письменных памятников Западной Европы помогают заметить, что христианская традиция формировала похожий стиль мышления эпохи или каноны мысли, пронизанные эсхатологическими мотивами, нашедшие свое отражение в хрониках, летописях и других письменных памятниках.
Приведенные выше попытки интерпретации некоторых сюжетов Повести временных лет сложно совместить с мыслью крупнейшего исследователя истории древнерусской культуры Д.С. Лихачева о том, что для летописца «не характерны самостоятельные отвлеченные построения христианской мысли, уводившей… от земного мира к отвлеченным вопросам предстоящего разрыва с земным бытием и устроения мира потустороннего»[48]. Однако не следует и забывать, что Д.С. Лихачев работал в иной традиции гуманитарного знания XX в., поэтому современная тенденция, связанная с этическим отношением к «Другому», дает возможность иначе смотреть на средневековые тексты и их авторов.
1. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.
2. Данилевский И.Н. Библеизмы «Повести временных лет» // Герменевтика древнерусской литературы X–XVI вв. М., 1992. Сб. 3.
3. Данилевский И.Н. Библия и Повесть временных лет (К проблеме интерпретации летописныхъ текстов) // Отечественная история. 1993. № 1.
4. Данилевский И.Н. Замысел и название Повести временных лет // Отечественная история. 1995. № 5.
5. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.): Курс лекций. М., 1998.
6. Данилевский И.Н. Повесть временных лет: герменевтические основы изучения летописных текстов. М.: Аспект Пресс, 2004.
7. Текстология и генетическая критика в изучении летописных текстов // Герменевтика древнерусской литературы. М., 2005. Сб. 12.
8. Ивин А.А. Интеллектуальный консенсус исторической эпохи // Познание в социальном контексте. М., 1994.
9. Иларион, митрополит. Слово о законе и благодати // Альманах библиофила. Вып. 26. М., 1989.
10. Кроче Бенедетто. Теория и история историографии / пер. с ит. И.М. Заславской. М.: Языки русской культуры, 1998.
11. Лихачев Д.С Комментарии // Повесть временных лет / под ред. В.П. Андриановой-Перетц. СПб., 1996.
12. Лихачев Д.С. Историко-литературный очерк // Там же.
13. Маловичко С.И. Этическое отношение к средневековому автору и библейские примеры Повести временных лет // Когнитивная история: концепция, методы, исследовательские практики: Чтения памяти профессора Ольги Михайловны Медушевской. М.: РГГУ, 2011. С. 107–127.
14. Маловичко С.И. Отечественная историческая мысль XVIII века о возникновении и ранней социально-политической жизни древнерусского города (от киевского «Синопсиса» до «Нестора» А.Л. Шлецера). Ставрополь, 2001. С. 68.
15. Медушевская О.М. Феноменология культуры: концепция А.С. Лаппо-Данилевского гуманитарном познании новейшего времени // Исторические записки. М., 1999. № 2 (120). С. 101—36.
16. Повесть временных лет / под ред. В.П. Андриановой-Перетц. СПб.,1996.
17. Ранчин А.М., Лаушкин А.В. К вопросу о библеизмах в древнерусском летописании // Вопросы истории. 2002. № 1. С. 125–126.
18. Репина Л.П. Интеллектуальная культура как маркер исторической эпохи // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 2008. Вып. 22. С. 12–13.
Лекция № 2
Киевский «Синопсис» как памятник украинской общественной мысли
План
1. Проблема авторства киевского «Синопсиса».
2. Оценка киевского «Синопсиса» в новейшей историографии.
3. Общественно-политические и социокультурные предпосылки появления киевского «Синопсиса».
4. Жизнь и творчество Иннокентия Гизеля.
Ключевые слова: синопсис, национальная история, Киево-Могилянская академия, российская историография, польско-украинская историография.
В настоящий момент редко кто упоминает и еще реже ссылается на некогда известную книгу под полным названием «Синопсис, или Краткое описание от различных летописцев о начале Славенскаго народа, о первых Киевских Князех, и о житии Святаго Благовернаго и Великаго Князя Владимира всея России первейшаго Самодержца, и о Его Наследниках, даже до Благочестивейшаго Государя Царя и Великого Князя Феодора Алексиевича Самодержца Всероссийскаго». Мы часто слышим об учебниках по отечественной истории М.В. Ломоносова, Н.Г. Устрялова, Д.И. Иловайского, С.Ф. Платонова, М.Н. Покровского и других, о том, что они не единожды издавались, но не вспоминаем о настоящем феномене отечественной историографии, киевском «Синопсисе». Феномен его заключался в том, что в нашей стране ни одно учебное издание не пользовалось такой популярностью и не издавалось так долго, как эта книга. Киевский «Синопсис», имевший объем 224 страницы (5-е тиснение), явился учебником истории для многих поколений русских людей. С первого выхода в свет в 1674 г. он выдержал 25 изданий, последний раз был переиздан в 1861 г., что, несомненно, дает ему право занять почетное место в ряду русской исторической литературы. Не случайно в конце XIX в. П.Н. Милюков заметил, что «через школу “Синопсиса” должны были пройти все они (историки XVIII в.), и не будет удивительным, если мы найдем, что дух “Синопсиса” царит в нашей историографии XVIII века, определяет вкусы и интересы читателей, служит исходною точкой для большинства исследователей, вызывает протесты со стороны наиболее серьезных из них, – одним словом, служит как бы основным фоном, на котором совершается развитие исторической науки прошлого столетия»[49].
46
Лихачев Д.С. Комментарии // Там же. С. 467.
47
Еккл. 9: 13–15.
48
Лихачев Д.С. Историко-литературный очерк // Там же. С. 297.
49
Милюков П. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913. С. 7.