Страница 2 из 19
Все, правда, получилось не совсем так, как мне хотелось бы… Я ведь стремился попасть в газету; редакционная работа, как мне думалось (и теперь, оглядываясь на пережитое, я вижу, насколько я был тогда прав), должна была послужить мне своеобразной школой, научить меня многому и сблизить с творческой средой… Однако местное начальство – как вы уже знаете – отнеслось ко мне с некоторым недоверием. И опять, как и встарь, как бывало, мне пришлось хитрить, кривляться и делать „голубые глаза".
Что ж, голубые глаза помогли! И хотя все получилось не так, я, тем не менее, не отчаивался. Я давно уже привык к тому, что судьба ничего не дарит мне, не дает мне быстро, легко…
Первый шаг был сделан. Теперь требовалось как можно скорее отправляться в неведомые Очуры – закрепляться там и начинать работать. В Абаканском обкоме партии мне ясно дали понять, что эта работа будет засчитана мне как некий испытательный стаж.
ГОРЬКОЕ ЗОЛОТО
Отправляясь в Очуры, я навел предварительно справки. И выяснил, что село это глухое, таежное, расположенное в стороне от железной дороги – на берегу Енисея. Село почему-то пользовалось весьма скверной репутацией. Жители там, по общему утверждению, были хитрецами и лентяями, а местный колхоз являлся самым нищим и захудалым во всей Южной Сибири.
Ну, удружил, сукин сын, со злобой думал я о Кудрявцеве, подыскал мне местечко! Хуже выбрать не мог!
Я думал так, подъезжая к Очурам на попутном грузовике. Дорога вывернула из-за густой еловой гривы и пошла через колхозные угодья. Они были заметены снегом, над ними вилась и дымилась голубая поземка. И в этом дыму виднелись какие-то постройки – дряхлые бараки, покосившиеся сараи. На одном из них крыша просела, прохудилась, и меж лохмотьями старого толя виднелись ребра стропил.
Словно после пожара или бомбежки, подумал я, озирая окрестность.
Но каково же было мое удивление, когда мы въехали в село! Контраст между ним и колхозом был разительный. Если там царил дух разрухи и запустения, то здесь – наоборот. Избы здесь стояли добротные, крытые железом. Мелькали наличники и нарядные крылечки. За высокими, крепкими оградами бесились цепные псы.
Село это, как и большинство сибирских сел, было большое, многолюдное, протянувшееся вдоль реки на полтора километра. И пока мы ехали к центру, нам встретились два мотоциклиста. Они промчались один за другим, гремя и разбрызгивая снежные искры. И проводив их удивленным взглядом, я сказал шоферу:
– Что-то я не пойму… При таком бедном хозяйстве – откуда весь этот шик? Я думал, что тут бараки, землянки, полная нищета, как в других местах. А тут – смотри…
– Ничего, не смущайся, – ответил тот, – потом поймешь. Тут, милок, чудеса творятся… Это не Очуры, это страна Лимония.[2] Знаешь такую сказочную страну? В ней сорок лет гудки гудят и двадцать – люди на работу собираются…
В чудесах этих я разобрался довольно быстро. Захолустные Очуры, как выяснилось, являлись центром грандиозной, хорошо налаженной спекуляции.
На приусадебных участках – в частных огородах – здесь выращивался чеснок и превосходный, сладкий репчатый лук, который жители села регулярно сплавляли по Енисею вниз, в арктические районы – за полярный круг. Занималась этим вся местная молодежь, все здоровое население Очур. В колхозе же трудились старики; толку от них, естественно, было мало. И потому „общественные" работы не приносили пользы никому – ни государству, ни самим колхозникам. Но зато частная, подпольная деятельность давала тут баснословные барыши!
Я познакомился с клубным баянистом Петром Азаровым, который временно, до моего приезда, исполнял обязанности заведующего, и тот за бутылкой водки разъяснил мне кое-какие детали.
– Лук и чеснок, – сказал он, – в Заполярье огромная ценность. Они там не растут, а нужны всем. Это же спасение от цинги! Первейшее средство! Ну, а государственное снабжение, как обычно – хреновое… В магазины поставляют овощи плохо, нерегулярно. Иногда их вообще не бывает по полгода!
Был баянист невысокий, с выпуклым брюшком, с заметной лысиной, хотя еще и не старый. И он постоянно посмеивался, поджимая пухлый рот, часто помаргивая белыми ресницами.
– Ты знаешь, каков основной закон социализма? – спросил он, пригибаясь.
– Нет. Каков же?
– Основной закон – это постоянные временные трудности!
– Остроумно. Но продолжай. Так что с луком?
– Да все просто. В результате постоянных этих трудностей возник черный рынок. И очурские мужики развернулись там вовсю… На этом рынке в районах золотых приисков – в Туруханске, в Енисейске, на реке Курейке – за килограмм лука дают от тридцати до пятидесяти граммов золотого песку. А иногда – особенно зимой – и все сто! – Он хохотнул. – Во по какой цене идет наш лучок!
– Значит, платят песком…
– Не всегда. Песок – это как эталон. Большинство мужиков предпочитает все-таки бумажки. Ведь золото, сам понимаешь, под особым контролем. Да и вообще, возни с ним много…
– А сколько стоит один грамм золота?
– Тридцать шесть рублей.[3]
Он выпил, потряс щеками. И потом мигнул мне значительно:
– Понял? А теперь посчитай. В обычном крестьянском мешке килограммов двадцать, не меньше. И если, скажем, привезти вниз, в Заполярье, десятка два мешков…
– Н-да, – пробормотал я, – тут пахнет тысячами.
– Бывает, что и миллионами! – внятно проговорил Петр. – Знаешь, как здесь называют лук? Горькое золото!
– Горькое золото, – повторил я задумчиво, – сильно сказано. Красиво… Да у вас в Очурах, я вижу, поэты живут!
– Поэты, – покивал, хихикая, Петр, – это ты точно… Двух таких поэтов я лично знаю! Салов и Кузмичев. Один из них начал этим делом промышлять еще в тридцатые годы, а другой – Кузмичев – развернулся уже во время войны. У них у каждого – есть слушок – миллиончика по два зарыто где-то.
– Где?
– Ха! Если б знать… Мне, брат, самому интересно.
Тема эта, видимо, волновала его. Он опять потянулся к бутылке, встряхнул ее, посмотрел на свет. И добавил, аккуратно разливая остатки по рюмкам:
– Да он не один такой… В селе есть два известных миллионера, а сколько еще тайных, скрытых – поди угадай! Как навигация откроется, ты сам увидишь: мужики толпами повалят на север.
– Это что же, по всему району такое творится? – изумленно спросил я.
– Нет, только в Очурах и еще в двух селах по соседству. В других местах такого лука и чеснока не найдешь. Какие-то здесь особые условия, что ли… А вообще-то земля у нас скудная и климат суровый. Тут ведь уже север близко – рукой подать!
– Как же мужики сплавляют свой товар? Это дело непростое, тут транспорт нужен…
– А у них контакт с речниками! Они нанимают в Абаканском пароходстве несколько грузовых барж и оформляют сделку официально. Лук идет как колхозный! Нет, брат, у них все отполировано.
– Но постой. Это значит, что начальство заодно с ними? В курсе дела?
– Не только в курсе, но и в доле… На этой афере греют руки и речники, и председатель колхоза, и парторг. Каждый получает с общей выручки три процента. Мало того, наш парторг Никольский, он и сам выращивает лучок. Загляни как-нибудь к нему в огород… Там такая плантация!
– А кстати, ты, – поинтересовался я, – тоже небось выращиваешь, а?
– Что ж, мы хуже других? – с обидой в голосе отозвалась жена Петра Людочка, бойкая и весьма миловидная бабеночка. До сих пор она помалкивала, теперь вдруг решительно вмешалась в беседу. – Нет, мы тоже не лыком шиты! Здесь мы, правда, люди новые, второй год всего живем. И не сразу разобрались… Жаль… Но сейчас-то уж знаем – что к чему!
– Да, конечно, – ухмыляясь, заключил Петр. – Участочек мы с ней подготовили неплохой. Мешков пять-шесть весной наберется. А это тоже куш! Да ведь сам посуди: кто же роскошную жизнь не любит?
2
Это из старинного сибирского каторжного фольклора. „Страна Лимония" – рай. Блаженное место, где не надо работать.
3
Цена указана старая, существовавшая до хрущевской денежной реформы, которая произошла через несколько лет после описываемых тут событий.