Рыжий дьявол

Впрочем, попасть туда можно и при других обстоятельствах и с любым дипломом… Но мы рассматриваем сейчас самый простой вариант.

Прошла эта ночь, в общем, спокойно. Гении были со мной вежливы, покладисты; вероятно, им польстило то, что я ни в чем не сомневался и ни на что не претендовал.

А чуть свет меня, невыспавшегося и вялого, поволокли к врачу.

По дороге служители развлекались тем, что рассказывали друг другу анекдоты. Некоторые из них были забавны. Вот, например.

Обсуждалась книга в кругу читателей. И один сказал:

– Мне больше всего нравится здесь обилие интересных персонажей!

– И обратите внимание на подтекст, – сказал другой, – на скрытые коллизии. Роман ими переполнен! Эта вещь посильней Достоевского…

И в этот момент появился санитар и строго спросил:

– Эй, психи! Кто из вас опять украл телефонную книгу?

Это рассказал бритоголовый. Затем начал кто-то из его помощников:

– Пишет сын матери: „Дорогая мамаша! Мне в клинике живется очень весело. Мы резвимся, занимаемся спортом. Имеется большой глубокий бассейн, куда мы все время ныряем. И наш врач говорит, что если мы будем вести себя хорошо, он даже напустит в него воду".

Следующий случай уже касался врачебного персонала. Приходит в больницу министерская комиссия. Ее встречает врач-психиатр и начинает объяснять: „В этой камере сидит Наполеон, а в той, другой – Зигмунд Фрейд". Тут его спрашивают: „А кто это висит в коридоре на потолке?" – „Это один псих, вообразивший себя горящей люстрой". – „Так снимите его оттуда!" – „Ну что вы, – отвечает врач с беспокойством, – нельзя. Ведь тогда погаснет свет".

Вот с этим анекдотом мы и приблизились к врачебному кабинету. Я вошел и увидел знакомого психиатра, того самого, седенького, в очках, у которого я когда-то уже бывал в связи с Алексеем…

– Так это, оказывается, вы? – сказал он, удивясь свыше меры, – это вы учинили скандал в моем отделении?

– Не скандал, а концерт, – уточнил я.

– Это все равно, – отмахнулся он, – но как же вы туда попали?

Я коротко объяснил. И попросил извинения. И потом он много смеялся, уточняя детали… Но когда мы заговорили о Дробышеве, он вдруг посерьезнел. Снял очки, протер их полой халата. И держа их за дужку и раскачивая, проговорил:

– Сема, по-моему, перебарщивает. И это меня тревожит. Боюсь, как бы у него не начался запойный кризис. Это, знаете, волнами накатывает….

– Вам видней, – ответил я, – но мне лично кажется, никакой особой волны нет. Сема просто жалеет ребятишек, заботится о них и каждый вечер к ним ходит… Ну, а то, что случилось вчера, скорее наша вина, чем его.

– Вот как, – с интересом произнес врач, – каждый вечер ходит туда?

– А чем это плохо? Ведь он один. И они по вечерам тоже всегда одни. Скучают… Почему же с ними нет никого?

– Это сложный вопрос… Не хватает специалистов, недостаточно средств.

– Но неужели же нельзя нанять какую-нибудь простую женщину? Дорого это не обойдется…

– Можно, конечно, нанять. Но дело тут в другом. „Простые" женщины там не задерживаются, быстро сбегают… Вот вам парадокс! Казалось бы, кому же еще и заниматься несчастными детьми, как не им… Ан – нет, не хотят, не могут.

И он задумался, умолк. И потом с легким вздохом:

– Сколько еще есть неясностей, парадоксальных вещей' Человеческая психика полна загадок…

– Ну, насчет парадоксов не знаю, – сказал я, – но что касается детишек, то могу вам посоветовать, приставьте к ним Сему. Уж он-то не сбежит! Я ручаюсь.

– Да, это надо обдумать, – медленно проговорил врач, – да, да, пожалуй…

– А эти дети, – спросил я, – они отчего такие страшные?

– Ну, отчего, – сухо усмехнулся врач. – Тут много причин. Но, в основном, грехи родителей. Алкоголизм, наркомания… Вообще дурная наследственность.

– Но раз они в вашем отделении, значит, у них еще и тут чего-то не хватает, – я покрутил пальцем у виска, – ведь так?

– Естественно, – сказал врач. – У каждого из них свой душевный надлом… Вот, например, там есть Костя – с шестипалыми руками – видели?

– Жутковатое зрелище, – поежился я. – Ведь шесть пальцев, по народным поверьям, бывают у домовых, у леших. Это признак нечистой силы.

– И вот потому-то родители и хотели его убить!.. Утопить в болоте… Спасла Костю счастливая случайность. Но с тех пор он всегда сидит в помещении, гулять не ходит. У него так называемая „боязнь открытого пространства".

– Что ж это за родители? – пробормотал я. – Их самих надо бы утопить…

В этот момент в кабинет ввели Петра Азарова. Он был зол и отчаянно вырывался из цепких рук бритоголового санитара.

Когда санитар ушел, Петр прошипел, потирая левой рукой запястье правой:

– Жандарм!

И потом, обращаясь к врачу:

– Где вы их набрали? Им только в тюрьме служить или в лагере…

– А они там как раз и служили, – отозвался с улыбкою врач. – Тут неподалеку расформировался один лагерь, ну и мы взяли кое-кого из охраны. И для нашей работы, я думаю, подходят неплохо.

Затем мы стали прощаться. Пожимая мне руку, врач сказал вдруг:

– Да. Чуть не забыл! Относительно нашего подопечного – Алексея… Вы знаете, он пошел на поправку.

– Он разве был у вас?

– Неделю назад. И перемена весьма заметная. Вот видите, что значат домашние условия! Теперь вам больничная обстановка понятна; представьте, что было бы, если бы он лежал здесь?!

– Стало быть, он скоро поправится окончательно?

– Ну, не совсем, – покачал головой врач. – Кое-какие явления остались… Например, шофером ему уже не быть никогда. Я специально проверял его реакции. Он не выносит шума мотора. И вероятно, долго еще будет бояться темноты.

ДРАМА В ТУАЛЕТЕ

Ну, а как же обстояли дела в моем клубе? На этот вопрос мне, признаться, не так-то легко ответить… В общем, клуб я постепенно отремонтировал, привел в порядок. И теперь он весь блистал. Блистали вымытые окна. Блистали начищенные полы во всех комнатах. В кинозале стояли скамейки, заново покрашенные и правильно пронумерованные; для них я раздобыл специальный лак. И теперь они тоже были исполнены блеска.

Но этим блеском, собственно, все и исчерпывалось. Молодежная работа как-то не двигалась. В клуб иногда сходились – посмотреть кино, потанцевать… Однако в самодеятельности участвовать никто не хотел. И грандиозный сельский хор, о котором я все время мечтал, так и не складывался, не получался.

И все же я настойчиво добивался своего. Ходил по домам, уговаривал, упрашивал… И однажды – уже в начале лета – мне наконец удалось заманить в клуб нескольких девушек и парней.

Мы приготовились к репетиции. Но баяниста почему-то не оказалось на месте; он куда-то исчез. Прождав его часа два, я, взбешенный, послал за ним клубную уборщицу, тетю Настю… Вскоре она явилась и сообщила, что Петр болен и прийти не может.

– Чем это он болен? – грозно спросил я.

– Не пойму, – ответила Настя, – такого я сроду не видела… У него зашиблена голова и обожжена вся задница.

Репетицию поневоле пришлось отменить. И молодежь, хохоча, разошлась.

И на этом, собственно, и кончается рассказ о создании народного хора… Дитя померло, так и не успев родиться.

Вскоре, в конце июня, я простился с Очурами и уехал в Абакан. Но до этого произошло еще немало удивительных событий. И поскольку они как-то связаны между собой, я расскажу обо всем по порядку…

А пока что вернемся к Петру.

Он лежал на кровати на животе. И голова его, действительно, была забинтована, и задницу тоже украшала белоснежная марлевая повязка.

И когда я спросил, что это с ним, Люда воскликнула негодующе:

– Он сам во всем виноват!

– Ну, виноват, – пробурчал в подушку Петр, – не отрицаю. Но откуда же я знал, что так все получится? Если б не этот сортир…