Панцирь

По документам Андрей среди студентов не числится, Маша уговорила охранников и лекторов пропускать его с ней. Просто чтобы не оставлять Андрея наедине с тоской, разнообразить его жизнь событиями, приучить к самодисциплине, ведь надо же регулярно делать то, что не хочется.

Андрей улавливает аромат роз, так пахнут духи Миры Снежиной, девушки, которая грустит рядом, она живет в том же доме, где Андрей и Маша: они на втором этаже, а Мира – на первом. Она довольно замкнутая, Андрей знает о ней мало, даже не помнит, в какой именно квартире живет. Но знает, что живет одна, отец умер еще в детстве, а мать – несколько лет назад, родственников и друзей нет, чтобы выживать, Мире приходится учиться и работать: зарплаты хватает сводить концы с концами только в паре со стипендией. Красивая, немногословная, старше Андрея на три года, в общении Мира мягкая, добросердечная, но легкая печаль – ее верный спутник. Сейчас печаль видна особенно, лицо на фоне прямых черных волос кажется половинкой луны, выглядывающей из ночного космического мрака. Андрей уверен: это из-за вести о сносе, Миру тоже посетил страшный громила и вручил бумажку…

Препод весь в морщинах, но бодрый, жилистый, очки сверкают как крылья стрекозы – то здесь то там, часто он бросается к доске, чертит с силой, аж мел скрипит и крошится, такому вдохновению позавидует любой художник. Рассказывает что-то о движении атомов в газах, слова прочувствованные, будто читает монолог Гамлета «быть или не быть», интонации, выражения лица и жесты сплетаются в нечто цельное, восхищающее. Физик что-то яростно доказывает, втолковывает, как пророк на площади, которому толпа гневно возражает и грозит забросать камнями, хотя вокруг лишь тихое сопящее редколесье бобров, хомячков и сусликов.

Андрей любит посещать его лекции. Не ради предмета, а чтобы наблюдать за этим человеком. Почти не вникая в смысл, Андрей жадно внимает перепады интонаций, узоры морщин, все эти метания и страдания.

Физик на своем месте.

В своей стихии.

Горы знаний в его голове давным-давно накоплены, упорядочены, рассортированы по степени важности и другим параметрам. Эта библиотека иногда пополняется, но основная ее масса, которой он пользуется регулярно, то есть, рассказывает баранам студентам, собрана еще до развала Союза. И с тех пор в его жизни ничего существенно не меняется, из года в год каждый день все по кругу. Бараны новые, а он рассказывает то же, что рассказывал баранам лет сорок назад. Словно проходит одну и ту же компьютерную игру, где все излюблено, предсказуемо, но хочет каждый раз пройти как-то иначе, и начинаются все эти поиски секретных артефактов, локаций, прохождения на высоких уровнях сложности, с одной монтировкой, без мыши, стоя на ушах… Только нет такого задрота, который прошел бы любимую игру столько раз, сколько физик пересказал, как атомы движутся в газе. Вот он и пытается рассказать то так то эдак: комедией, драмой, загадкой или еще как-нибудь. Ему нравится. Это занятие на все сто подходит его уровню интеллекта, он как заполненный ровно до краев сосуд, счастлив, что выполняет свою задачу – быть заполненным.

Изобилие его не мучает. Давно во всем определился. Много лет приходит в одном и том же свитере, в тех же ботинках, брюках, с тем же мобильником, с часами на запястье. Хотя зачем часы, если есть мобильник?.. Кажется, ему нет дела до красок, вывесок, афиш, никогда не купит ноутбук, милее привычная старенькая плита системного блока и монитор размером с тумбочку, не видел и никогда не увидит фильмов, что идут в избытке в кинотеатрах и на DVD, не побывает ни в Америке, ни во Франции, ни в Испании, ни в Японии, не узрит красоту иноземной природы и так не похожих на наши города мегаполисов, не узнает культуру других народов, не опробует достижения передовой зарубежной науки, не изобретет квантовый компьютер, не сыграет Гамлета на сцене столичного театра… Еще немного лет однообразной замкнутой жизни, и он умрет.

Всякий раз, когда Андрей смотрит на него, душой овладевает завистливое восхищение и какой-то тюремный ужас…

Между изобилием и чем-то одним он выбрал одно. Потратил на это одно всю жизнь. И она сложилась. Он счастлив.

Но никогда не пройдет остальные тысячи дорог, от которых отказался.

Быть может, увидит кусочек другой жизни по телевизору или прочитает в журнале, вздохнет мечтательно, мол, вот бы и ему тоже туда же и так же, но… вздохнет с сожалением, успокоится и вернется к счастливой жизни, а она заставит забыть о сожалении…

Только одна дорога. И никаких других.

Никогда.

До смерти.

– Андрей, – выводит из прострации голос Маши, в бок нежно подпихивает ее локоток, – я немножко не поняла про вывод формулы давления газа на…

– Я тоже.

– Не ври, – шутливо обижается Маша.

– Правда.

– Но у тебя лицо такое задумчивое! Смотри, вон те спят, этим по фиг, Мира, бедняжка, совсем грустная, наверное, из-за сноса, не видит и не слышит никого, а вон те только пишут слово в слово, стараются угнаться, но видно же, что ничего не понимают. А у тебя в глазах такая увлеченность…

– Думаю не о том, – шепчет Андрей отстраненно.

– А о чем?.. О Ларе Крофт?

– О тебе, конечно.

– Лжец! – усмехается Маша.

После лекции Маша сдает реферат преподавателю химии. Ему около тридцати пяти, он, в отличие от физика, сдержан и прохладен, видно, что тоже в своей стихии, но… вынужденно. Не от любви к предмету, а от мучительного понимания, что если не выбрать дорогу, не принять твердое решение, изобилие сведет с ума, разорвет, затопчет. Препод отличный, свое дело знает, но оно ему осточертело, и как бы в отместку обдает всех холодом и придирками.

Если на физика смотреть приятно, но позже, когда очарование растворяется, пугает определенность, косность этого человека, то рядом с химиком неуютно, как лесному микробу в ядерном реакторе, зато разум ощущает какое-то родство, понимание, как два узника в соседних камерах молча понимают друг друга.

Химик мрачно листает реферат Маши, почти на каждой странице делает замечания, иногда ледяные, но Маша инеем не покрывается, на ее губах улыбка, в глазах чистый объемный свет.

Файл, туго набитый белыми листами, ныряет в ящик стола, химик подводит итог, мол, реферат полная хрень, Мария, давайте зачетку…

Андрей вздыхает. Вот он – результат упорного труда. Поначалу не ощущается, просто делаешь и делаешь рутину, час за часом, день за днем, не всегда понимая, зачем, сплошная головная боль, уже думаешь бросить на фиг, но как-то доводишь до конца…

А потом настает миг – и вот, пожалуйста.

Зачет.

Квест сдан. Экспа и навык получены.

Только вот в жизни квесты Андрей, как правило, бросает на стадии, когда рутина едва начинается. Держаться за мысль, что в конце будут результат и награда, не удается.

А Маше – удается.

Держится.

Просто делает – и все. Без лишних переживаний и рассуждений. Без опасений и мечтаний. И совсем не выглядит измученной, наоборот. Меньше слов – больше дела, вспоминает Андрей пословицу. Надо бы вспоминать чаще.

Маша и Андрей пересекают просторное помещение кафедры на пути к выходу. У двери Андрей замечает, что на кроссовке развязался шнурок, приседает завязать.

– Иди, догоню, – говорит Маше.

Маша выходит, а он возится со шнурком, чувствует себя перед химиком неловко, к щекам приливает жар, мысли наперебой ругаются и обещают купить кроссовки на липучках, позади шуршат бумаги, постукивают ящики стола, препод, наверное, как обычно, занят канцелярскими хлопотами: пересчитать, разложить, выбросить, собрать… На Андрея внимания тактично не обращает.

Узел крепко затягивается. Андрей, спеша исчезнуть, вскакивает слишком резко, голова бьет полку, но боль тут же вытесняется ужасом: с полки падает термометр. Ртутный!

Поймать Андрей не успеет!

В полуметре от пола термометр замирает на широкой ладони, возникшей так быстро, словно из воздуха. Андрей чуть поворачивает голову увидеть владельца руки, и оцепенение сковывает сильнее, чем от минувшего происшествия, он даже забывает, что секундами ранее избежал локальной катастрофы и ответственности за ущерб.