Страница 6 из 19
Филогенетическая модель с помощью ряда методологических шагов определяет особенности истории культурной эволюции и дифференциации в группе родственных культур (Ромни назвал это «сегментом культурной истории»). После изучения географии расселения интересующей исследователя группы – для которой выдвинута гипотеза такой гомологичной истории – важнейший первый шаг состоит в том, чтобы приложить методы историко-лингвистического анализа к набору языков, на которых говорят представители этих культур. Это даст возможность вывести «генеалогическое древо» (или «филогению») исторических отношений. Фогт изначально предлагал использовать лексикостатистику и глоттохронологию[21], однако подобные «фонетические» методы не всегда способны выявить истинные филогенетические отношения между рассматриваемыми языками; поэтому в рамках исторической лингвистики предпочтительнее пользоваться традиционным «сравнительно-генетическим» подходом. В результате применения этого классического сравнительного метода должно появиться «генеалогическое древо» – схема языковых различий[22]. Такое древо или филогения представляет собой модель исторических отношений и постепенного процесса языкового (и связанного с ним культурного) разветвления или разделения. После разработки филогении можно также использовать методы лексической и семантической реконструкции, что позволяет до определенной степени воссоздать праязык и пракультуру группы прародителей (в данном случае протополинезийский язык и предковую полинезийскую культуру), то есть основу, которая позже подвергалась преобразованиям и дивергенции.
Конечно, филогенетическое древо, созданное в результате такого историко-лингвистического анализа, должно считаться лишь моделью (сложной совокупностью взаимосвязанных гипотез), которую необходимо подвергнуть перекрестной проверке с помощью независимых свидетельств. Подобную проверку можно провести, обратившись к данным археологии. Подтверждают ли археологические, материальные источники тот паттерн разветвления, который мы построили на основании лингвистических свидетельств? Например, соответствуют ли происходившая во времени эволюция полинезийской керамики, развитие технологий тесания камня, стили рыболовных крючков той модели культурной дифференциации, которую демонстрирует генеалогическое древо полинезийских языков? В случае полинезийской культуры соответствие очень точное, что укрепляет нашу уверенность в правильности предложенной теории филогенеза. Кроме того, археология имеет возможность непосредственно датировать (с помощью радиоуглеродного и других методов) наборы накопленных памятников, которые можно сопоставить с конкретными ветвями и этапами развития праязыка на языковой модели. Таким образом, археология позволяет нам не только провести независимую проверку лингвистической модели культурной дифференциации внутри крупной культурной группы, но и определить для этой модели четкие хронологические рамки.
Проведенные за последние пятьдесят лет археологические исследования показали, что исконная территория проживания полинезийцев располагалась в регионе Тонга-Самоа (известном как Западная Полинезия), и первыми поселенцами на ней стали носители культуры лапита приблизительно в 900 году до нашей эры[23]. Именно в архипелагах Тонга и Самоа в течение как минимум тысячелетия развивались протополинезийский язык и предковая полинезийская культура. Позднейшая дифференциация произошла отчасти в результате миграции полинезийскоязычных народов в середине-конце I тысячелетия н. э. из исконной западно-полинезийской области на восток в центральную Полинезию: на острова Общества, острова Кука, Маркизские острова, Тубуаи и Туамоту, а в конечном итоге – на самые отдаленные границы полинезийского мира: на Гавайи, Рапануи (остров Пасхи) и Аотеароа (Новая Зеландия)[24].
Еще одной ключевой составляющей нашего подхода к исторической антропологии является использование «триангуляции» – реконструкции особенностей обществ и культур прошлого с привлечением сразу нескольких (или многих) линий свидетельств[25]. Выбранный термин отсылает к геодезии, где местоположение точки на ландшафте можно с точностью определить, проведя линии визирования по крайней мере от трех (но предпочтительнее даже от большего количества) точек, координаты которых уже известны. Данный метод можно проиллюстрировать очень простым примером: триангуляция с использованием лексической реконструкции, семантической реконструкции и археологических данных позволяет реконструировать важный материальный объект древнего полинезийского кухонного обихода: терку для кокосовых орехов[26]. Сначала методами исторической лингвистики делается реконструкция протополинезийского слова *tuahi, обозначавшего такую терку (астериск в начале слова указывает на то, что это именно реконструкция, а не слово современного языка). Изучив данные сравнительной этнографии, мы обнаруживаем, что кокосовые терки в любой части Полинезии, как правило, состоят из деревянного табурета или основания-треножника, увенчанного собственно теркой, сделанной из раковины или камня (или, в наши дни, из железа). Столь широкое распространение данной этнографической формы подсказывает, что она представляет собой ретенцию (наследие) исходной предковой конструкции. Наконец, найденные в ходе раскопок в Западной Полинезии базальтовые терки показывают, что изначально использовался именно этот материал, а зубчатые раковины появились как позднейшее нововведение, уже в Восточной Полинезии. Таким образом, воспользовавшись свидетельствами лингвистической реконструкции, сравнительной этнографии и археологии, можно довольно точно реконструировать кокосовую терку древних полинезийцев. Этот пример может показаться тривиальным, но тот же метод можно применить в буквальном смысле к тысячам индивидуальных элементов, которые в совокупности составят надежную реконструкцию многих аспектов предковой полинезийской культуры.
Что может сравнительный анализ культурной эволюции, происходившей в полинезийских культурах и обществах примерно от 900 года до н. э. вплоть до контакта с европейцами в конце XVIII века, рассказать нам о глобальных проблемах всеобщей истории? Во-первых, этот анализ может углубить наше понимание эволюции и трансформаций социально-политической структуры сложных земледельческих сообществ. Филогенетическая модель предоставляет твердые доказательства того, что все тридцать с лишним полинезийских обществ, описанных капитаном Джеймсом Куком и другими европейскими исследователями в конце XVIII века, произошли от общих прародителей, чья культура расцвела на архипелагах Тонга и Самоа в середине I тысячелетия до н. э. Однако в XVIII столетии нашей эры эти общества отличались удивительным богатством и разнообразием социальных и политических структур, которые явно возникли в ходе последующего расселения полинезийских мореплавателей на отдаленные острова и архипелаги восточной части Тихого океана, каждый из которых имеет свой уникальный комплекс экологических, демографических, экономических и социальных особенностей и ограничений.
В одном коротком эссе невозможно рассмотреть весь спектр вариаций общественно-политической организации полинезийцев, поэтому я остановлюсь на трех конкретных случаях, в какой-то степени иллюстрирующих это разнообразие, и попытаюсь показать, как метод контролируемого сравнения помогает нам понять, каким образом в ходе истории эти три общества эволюционировали от общих прародителей. Для этого сравнения я выбрал следующие примеры: Гавайи, крупнейший полинезийский архипелаг, не считая Новой Зеландии[27], Маркизские острова (среднего размера архипелаг в центральной части Восточной Полинезии) и Мангаиа – самый южный из островов Кука. Все эти общества являются частью Восточной Полинезии; следовательно, все они были освоены полинезийцами при миграции с исходной территории Западной Полинезии, вероятно, в конце I тысячелетия н. э.[28]. Первые поселенцы, прибывшие на Мангаиа, Маркизы и Гавайи, имели общий набор культурных представлений о социальных и политических структурах, поскольку происходили из единого предкового полинезийского общества. Развивались эти сообщества тоже примерно в одинаковые сроки – от первоначального прибытия и расселения полинезийцев в в конце I тысячелетия н. э. до первого контакта с европейцами в конце XVIII века[29]. И все же сообщества, которые увидел на этих островах капитан Кук во время своих знаменитых плаваний, оказались на удивление разными.
21
Лексикостатистика предполагает сравнение языков с учетом статистической частоты выявления предполагаемых «родственников». Ее преимущество состоит в том, что она позволяет быстро сравнивать множество языков, однако не способна отличать родственные по происхождению слова от заимствований. Глоттохронология накладывала на данные лексикостатистики предполагаемую стандартную скорость языковых изменений и таким образом выводила хронологию языка; сегодня этот подход уже не является популярным.
22
Такую модель древа полинезийских языков предлагают Керч и Грин: Kirch and Green. Hawaiki, Ancestral Polynesia. Рис. 3.5.
23
В область полинезийской родины иногда включают архипелаг Фиджи, но это неверно. Фиджи, Тонга и Самоа около 900 г. до н. э. были заселены представителями культурного комплекса восточных народов Лапита. Именно из одной из общин-потомков культуры Лапита в архипелагах Тонга и Самоа (в том числе и небольших островов Футуна и ‘Увеа) появилась в первом тысячелетии до нашей эры предковая полинезийская культура. Таким образом, хотя полинезийские культуры имеют непосредственную связь с Фиджи, полинезийская родина, строго говоря, не включает в себя острова Фиджи.
24
С точки зрения языка это было отмечено сначала распадом оригинального протополинезийского речевого сообщества на прототонганскую и протоядерно-полинезийскую группы, а затем – дальнейшим распадом протоядерно-полинезийской на протоэлисскую и протовосточно-полинезийские. Дифференциация полинезийских языков весьма подробно описана Марком: Marck. Topics in Polynesian Language and Culture History.
25
См.: Kirch and Green. Hawaiki, Ancestral Polynesia. P. 42–44.
26
Подробности см.: Kirch and Green. Hawaiki, Ancestral Polynesia. P. 149–153. Табл. 6.2. Рис. 6.2.
27
Новая Зеландия представляет собой нечто вроде аномалии по нескольким параметрам: она является «субконтинентальной» по размеру (а в геологическом плане – остатком древнего континента Гондваны) и имеет умеренный климат (в то время как в остальной Полинезии климат тропический или субтропический). Полинезийским поселенцам, прибывшим в Новую Зеландию приблизительно в 1200 году нашей эры, пришлось адаптироваться к весьма непривычным условиям среды, и это привело к тому, что культура маори во многих отношениях выделяется среди иных родственных полинезийских культур.
28
Дата начала полинезийского заселения как Мангаиа, так и Гавайев давно является предметом серьезных споров. Однако недавние радиоуглеродные анализы, проведенные по всей Восточной Полинезии, позволяют с уверенностью заявить, что появление полинезийцев в этом регионе датируется примерно 900–1100 годами нашей эры.
29
Капитан Джеймс Кук посетил и Гавайи, и Мангаиа в ходе своих знаменитых плаваний по Тихому океану – если точнее, во время рокового третьего путешествия 1777–1779 годов.