Мэй vs Хорн

Открываю дверь, рука Кеннета, занесенная для очередного стука, останавливается, и он резко хватает меня за горло, толкая внутрь комнаты, второй рукой закрывает дверь и больно сжимает гортань так, что я с трудом дышу. Мне не удаётся стащить его руку, но он сам отпускает меня и впечатывает в стену.

— Это твоя была идея, да? Решил меня отблагодарить вот так? Надо было тогда всё сказать отцу, чтобы тебя в интернат сдали, а лучше убили, — его руки снова направлены в мою сторону, но я уклоняюсь, и ему не удаётся схватиться, чтобы оставить свои отметины на новом человеке.

— Я не понимаю, о чём ты сейчас говоришь, — он настолько заведён, что ходит из стороны в стороны, запуская руки в тёмную шевелюру. Я понимал, что он безумен, но не до такой уж степени. Или случилось что-то, что его подкосило, но он же всегда такой аккуратный и идеальный.

Он бросает на меня взгляд, полный адского пламени, нет, серьёзно, я как будто замечаю язычки, в которых пылает моё отражение. Я смотрю на дверь, потому что оставаться с ним в такое время мне совсем не хочется. Не уверен, что смогу ему противостоять.

— Лукас, даже не думай! Мы сейчас вместе начнём думать, что же делать, Пат там уже сидит и думает, — он потирает свои костяшки, и я замечаю на них содранную кожу и кровь. Он улыбается одним уголком губ, теряя собранность, и во мне закипает злоба за всё то, что пришлось пережить: за то, что пользовался тем, что я боялся открыться; за то, что меня не любил отец; за то, что я был ему должником. Он заставил страдать не только меня, но и Лорин. А хуже того — Патрисию, которая любила его и не замечала того, что связалась далеко не с ангелом, его хватило на три года. На три года, чтобы не показывать свою сущность.

Я вкладываю весь вес и силу в кулак и обрушиваю его на скулу Кеннета, мне это удаётся только за счёт неожиданности, брат падает на пол, и я ударяю его раз, когда он приподнимает голову и смотрит растерянным взглядом.

Хватаю коробочку и письмо и, придерживая простыню, иду в номер к Патрисии. В коридоре на меня обращают внимание гости отеля и обслуживающий персонал, но они почему-то легко пожимают плечами на мой внешний вид, кто-то хихикает, но никто не возмущается.

— Патрисия, это Лукас! Надо поговорить, Кеннет временно отключен в нашем люксе, а я не знаю, где Лорин! — стучу в дверь, говорю не слишком громко, но и не слишком тихо.

Слышу быстрые шаги и щелчок замка, мне открывает дверь растрепанная блондинка, такое чувство, что её потаскали за волосы, а нос она всё поднимает повыше, видно боится, что снова потечёт кровь.

Она хватает меня за руку и закрывает дверь, слышу, как работает телевизор, и то, что понимаю из услышанного меня радует и объясняет то, почему я нигде не вижу Лорин.

— Дорогие зрители, главная новость сегодняшнего утра — аудиозапись отправителя, имя которого мы не в праве разглашать о том, что сын миллионера Генри Мэя, Кеннет Мэй, избивает свою девушку и грозится продолжить это в очень изощренной форме, давайте ещё раз послушаем запись, я надеюсь, что широкая огласка даст ей сил на то, чтобы уйти от диктатора, — обращаясь к экрану пронзительным взглядом, ведущий говорит. — Дорогая, мы с тобой.

Пат начинает тихонько всхлипывать прежде, чем я начинаю слышать диалог между Лорин и Кеннетом о том, что он не прекратит издевательства. И дальше только хуже.

Я быстро открываю коробочку и нахожу в ней носок с запиской: «Добби свободен» [1]. Мой смех оглушает меня самого, а слеза обиды прорывается через глаза, чтобы стало легче. Она выполнила уговор и сбежала. И я не уверен, что она теперь вернётся. Какая теперь разница, что она написала в письме?

Я рву его, как она порвала моё сердце.

Детально вспоминать все события, которые начались после этого, не хочется, да и точно не сейчас. Сегодня важный для меня день, сегодня я обязан подумать прежде всего о себе, но мысли сами возвращаются к тому, как Пат собрала вещи и уехала домой, ни разу не оглянувшись назад.

Синяки на теле ещё не прошли, но вместо того, чтобы теперь скрывать их, она показывала их любому, кого встречала. В тот день она не знала, что я в особняке, а я наблюдал за тем, как она изменилась, какая сила в ней поселилась стоило дать всему огласку. Я видел Пат и мечтал увидеть Лорин. Даже если она бы так же уходила, это хотя бы поставило точку в наших отношениях, но вместо этого многоточие становилось длинной в несколько страниц.

Я много думал о Лорин, о том, что она могла написать в том письме, чего добивалась — она не из тех, кто делает что-то просто так. Она сделала это не в чувствах, а продумала всё до мелочей, как я узнал позже.

Моя мама, Патрисия, Тоби, мой отец, её родители — каждый получил по письму, в котором она объяснила им свой поступок или о чём-то просила. Я ненавидел себя за то, что уничтожил то, что могло объяснить что-то и мне.

Не знаю, что Лорин писала моему отцу, но он впервые пригласил меня в свой кабинет и первое время не знал, что сказать. В его холодных глазах проступили слёзы, и он обнял меня со словами: «Сынок», я краем глаза заметил, что на столе лежал раскрытый конверт на отцовство.

В тот момент мне хотелось возненавидеть Лорин, сказать ей о том, что она предала моё доверие ещё раз, залезла в отношения, которые её не касались, но вместо этого душа требовала другого — хотелось поблагодарить её. Лично.

Отец отпустил меня на все четыре стороны и даже дал добро на то, что теперь я могу баловаться своими фотографиями, где пожелаю, и перевел те средства, которые обещал Кеннет, который в свою очередь находился безвылазно у очередного психоаналитика и пытался разобраться в себе. Что, конечно же, отразилось на семье в целом, на бизнесе и положении, но родители хотя бы открыли глаза на всё, чем он занимался.

И я в тот же вечер купил билеты и улетел, улетел как можно дальше от Америки, от семьи и друзей — мне нужно было разобраться в себе. Когда эта мысль пришла мне в голову, то я понял, зачем Лорин убежала, ей это было необходимо так же, как и мне. А то и больше.

Я вглядывался в иллюминатор и боялся, что никогда больше её не увижу. Что, сняв со всех кандалы, она считала, что здесь не нужна. Мир был большой, и она была в нём новичком.

Добиться расположения Патрисии и её родителей было несложно, они знали из писем, что мне можно доверять и что я никогда не делал Лорин больно, что уж там — даже не собирался.

Каждую неделю выходные я проводил у Лорин, изучая её комнату, вещи, разговаривая с Пат и родителями, чтобы понять, куда же она направилась, где мне её искать. Не отпускало чувство, что мы играем в игру, где правила знает только Лорин, а я как слепой котенок упирался то в одну стенку, то в другую.

Проходили дни, я не сдвигался с места, даже те весточки, которые получала Пат с разных уголков мира не давали намека на то, что же делает её сестра.

Порой казалось, что я вижу её где-то в толпе, у дома, в котором мы жили, или в галерее, но каждый раз или я не успевал, или я хватался за девушку, которая абсолютно точно не была Лорин.

Однажды я даже предпринял попытку узнать что-то у Тоби, слабо верилось в то, что он знает меньше моего.

— Уходи, — кричит ирландец мне через дверь дома, в который я попал-то тайком. — Я вызову полицию.

— Я пришёл только поговорить, — упираюсь лбом в дверь. — Не заставляй меня это говорить… Ты моя последняя надежда.

— Мне не о чем с тобой говорить, мерзавец, из-за тебя всё так вышло. Пока ты и твоя семейка не придумали всю эту забаву, всё было отлично.

Мне не нужно рентгеновское зрение, чтобы видеть его лицо — оно искажено гримасой грусти и разочарования. Как будто я воспринимаю это как-то иначе.

Замок неожиданно щёлкает и дверь отворяется, стоит мне скромно улыбнуться, и в лицо летит кулак, в голове я считаю, что отклониться возможно, а сердцем понимаю, что без этого наше хрупкое доверие не построится.

Только боль от этого меньше не становится. Он ударяет прямо в нос, я слышу тихий хруст, прижимаю руки к лицу и кричу: