Страница 35 из 43
Тем более, в пути к нему я много размышляла. Вспомнила, как легко и без сожалений Стас перебил мою цену на аукционе, как добыл где-то сирень в феврале, как приехал без вещей, потому что ему было проще купить новые, чем возвращаться… Как устроил мне незабываемый полёт по городу и прекрасный ужин на крыше элитной высотки. Как упоминал, что не зависел от графиков и мог работать, когда и сколько хотел. У него точно были деньги.
Но снаружи дом Стаса кажется скорее уютным, чем вычурным. Да, это особняк, но без какого-то пафоса. Здесь даже нет особо мощной системы безопасности. Ну или не видно… Охраны тоже нет. Я замечаю только одну камеру, которая смотрит прямо на меня.
Что ж, обратного пути нет. Я обнаружена, и даже если Стас не дома, увидит мой визит позже.
Подойдя к воротам, я звоню по домофону. Некоторое время стою и жду, а потом, без всякого ответа хозяина дома, передо мной открывается вход.
Я ещё никогда так не робела. Ощущение, будто вот-вот предстану перед судом, который решит всю мою дальнейшую жизнь.
Я заставляю себя пойти вперёд. К чёрту панику. Я просто узнаю информацию, и всё.
Чем ближе подхожу, тем сильнее бьётся сердце, грозя разорвать грудь.
Неожиданно передо мной открывается дверь, отрезая путь к сомнениям.
Вхожу внутрь и скорее отрешённо оцениваю элегантную и аккуратную обстановку в доме. И только потом бросаю взгляд на Стаса.
— Не ожидал, что ты решишься прийти, — тут же говорит он.
«Решишься прийти»… Прозвучало так, словно о чём-то другом, а не об истинной цели моего визита.
Это провоцирует сразу перейти к делу.
— Восемнадцать лет назад художник, написавший ту самую картину, спас меня от пожара, — несмотря на волнение, уверенно начинаю я. — Ты был там.
Не вопрос, а утверждение. Но я всё равно жду его реакции, глядя в упор.
Стас выдерживает взгляд.
— Да.
Я напряжённо сжимаю пальцы в кулак. Ответ был очевиден, но непонятно почему — то ли от внезапной открытости Стаса, то ли от подтвердившегося факта, по коже пробегает холодок.
Стас проходит вперёд. Я — за ним. Так мы заходим на кухню.
— Я хочу знать, что тогда произошло, — преодолевая подступающую тревогу, требую.
— Садись, — он кивает на диван, и я машинально повинуюсь.
Кажется, разговор всё-таки будет, и он не из простых.
Эта мысль только подтверждается, когда Стас наливает вино и себе, и мне. Я немного теряюсь, когда мне протягивают бокал, но принимаю. Беру несколько виноградинок из фруктовой тарелки, стоящей на столе, делаю глоток.
Вкус на удивление ненавязчив и приятен. Редко встретишь такое качественное вино.
А пауза всё-таки затягивается.
— Не знала, что ты настолько успешен, — чтобы разрядить обстановку, говорю я. Почему-то не хочется переходить к нужной теме сразу.
Он усмехается, отпив вина. Я недоумённо хмурюсь. Где витают его мысли?
— Это слово, — объясняет Стас, встретив мой вопросительный взгляд. — Его используют люди, измеряющие всё материально. Не ты, конечно, просто напомнило. Они вызывают только жалость и презрение. Синоним успешности — бумажки с цифрами и бетонные коробки поэлитнее. Деньги, понты, узость мышления. Как будто в этом весь смысл.
Хм, это слово — общепринятое в таких ситуациях. Я никогда не задумывалась о его природе.
Почему-то становится неловко.
— Но если ты так думаешь, почему ты тогда … — я осекаюсь: где гарантия, что Стас достиг вершин сам? Может, он просто сын богатеньких родителей. Но, несмотря на эту мысль, после небольшой паузы всё-таки уверенно заканчиваю: — добился всего этого?
— Хотел доказать себе, что смогу и останусь собой.
Странно, Стас сегодня явно настроен отвечать на мои вопросы, и, судя по всему, честно.
— И как, доказал? — не удерживаюсь от насмешки я, намекая, каким расчётливым манипулятором он был со мной.
Как знать, может, это даже его обычный характер по жизни.
Стас не отвечает, снова отпивает вина. Пауза затягивается.
А я вспоминаю всё, что было за этот месяц. И чувствую острое желание поскорее с этим закончить.
— Так ты расскажешь мне, что произошло?
Стас встаёт и подходит к окну. Стоит так некоторое время, глядя вдаль с бокалом вина в руке. Аристократично, ничего не скажешь. Мой друг-художник мог бы написать хорошую картину, тем более что Стас стоит практически неподвижно, словно позируя.
— Отец бросил мою мать, когда она забеременела, — говорит вдруг он ничего не выражающим тоном. — Ей пришлось оставить институт и искать работу. А ещё рожать меня и воспитывать. Не самая простая задача для хрупкой женщины, не отличающейся крепким здоровьем. Помощь её стареющих родителей не была значительной, хотя многое компенсировала.
К чему он об этом? Я не знаю, что и сказать. Конечно, незавидная была участь у его мамы, но разве это имеет отношение к делу?
— Съёмные квартиры, бесконечная арендная плата… Когда мама нашла вакансию прислуги в доме одного уважаемого художника с бесплатным проживанием там, она тут же ухватилась за эту возможность.
Я понимаю наверняка: речь о Руслане Георгиевиче. Нет нужды уточнять. Готовлюсь слушать внимательнее: какой бы ни была причина предыстории, мы приближаемся к главному.
— Мне тогда было четыре. Больно вспоминать, как она старалась во всём услужить этому господину, лишь бы тот был снисходителен к её ребёнку. Скорее всего, он специально предложил бесплатное проживание, чтобы на вакансию клюнули бедные люди. С ними многое можно, — несмотря на сказанное, явно вызывающее в нём мрачные воспоминания, Стас говорит нейтрально. Наверное, ему так проще. — На её усталость было наплевать и ему, и ей. Он относился к ней, как рабыне, личной вещи. Она принимала это как должное. Ведь надо было меня кормить, да и дом был лучшим, где мы когда-либо жили. Когда я взрослел, пытался что-то изменить, даже высказал художнику, но мама извинилась за меня и умоляла больше не вмешиваться. Так и проработала там шесть лет. Я помогал, чем мог, но не думаю, что это сильно облегчало её труды.