Страница 6 из 11
Впрочем, за качеством продаваемой выпивки стали следить лучше. В 60-х годах позапрошлого века стали выпускать народную «Смирновскую» водку, появилась элитная водка фирмы «Вдова М.А. Попова», где использовался только чистый ржаной спирт В трактирах и кабаках вывешивали императорские портреты, которые должны были, по идее, дисциплинировать алкашей. Трактирщиков с корчмарями обязали доносить обо всех бунтарских речах, и это обязательство было общеевропейским (помните, как в Первую мировую войну пострадал бравый солдат Швейк, вольнодумствовавший в пивной у императорского портрета?).
В нашей стране тоже зарегистрирован забавный случай, поучительный и для нынешнего начальства. В конце XIX века солдат по фамилии Орешкин напился в кабаке и начал скандалить. Кабатчик указал ему на висящий здесь же портрет императора и пристыдил: «Как же тебе, служивому человеку, не стыдно буянить и охальничать перед лицом императора?!» На что солдат Орешкин, опережая свое время, по-большевистски прямо ответил: «А плевал я на вашего императора!» Солдата арестовали и завели на него дело «Об оскорблении величества». Такие дела всегда докладывали императору лично. Резолюция Александра III была недвусмысленна: «1. Дело прекратить. 2. Орешкина освободить. 3. Впредь моих портретов по кабакам не вешать. 4. Передать Орешкину, что я на него тоже плевал». Вот и все…
Со временем цивилизованные застолья все больше входили в моду. Для полиции даже составили специальную инструкцию с указаниями о том, каких пьяных следует задерживать, а каких не надобно трогать. Степени опьянения определялись так: «Бесчувственный, растерзанный и дикий, буйно пьяный, просто пьяный, веселый, почти трезвый, жаждущий опохмелиться». Но тем не менее Александр Куприн, описывая типы киевлян конца XIX века, пишет, что было среди них очень много крепко пьющих людей. Даже уличный попрошайка, чью речь писатель приводит в собственной записи, считал, что сочувствие прохожих будет вызвано таким текстом: «Господа филантропы! Обратите внимание на мое исключительно бедственное положение. Получал когда-то сто рублей – пьянствовал, получал двадцать пять – пьянствовал. Теперь я, как видите, босяк – и все-таки пьянствую!»
Понемногу отношение к трактирам менялось. Там стали заметнее «целовальники», то есть люди, поцеловавшие крест и на нем поклявшиеся не жульничать. Лучшие заведения с приличной кухней к середине XIX века выделились и стали зваться «ресторациями». Ресторации бывали с музыкой, в некоторых даже пели цыгане, а клиентов обслуживали профессиональные официанты; постепенно все приличные гостиницы обзавелись ресторанными залами. Ресторации, особенно заведения кавказской кухни, звались красиво: «Приют друзей», «Не уезжай, голубчик мой!», «Войдите!». Кроме этого, открывались клубы с фиксированным членством, означавшим принадлежность к элите, с хорошей кухней, с иностранными поварами. Работали чайные, где можно было перекусить, но не выпить, и (по немецкому образцу) пивные, где крепкие напитки подавали не всегда или только в виде исключения. Разрасталась сеть кондитерских и кафе, вводя соотечественников в европейскую моду. Кстати, кафе и кондитерские-шоколадницы выглядели очень по-разному и несли в себе след чужестранных конфликтов. Дело в том, что во Франции с конца XVIII века посещение кафе имело политический смысл, туда ходили по преимуществу республиканцы. Зато сторонники монархии налегали в кондитерских на шоколад. У нас кондитерские-шоколадницы были роскошнее, с ликерами за прилавком, с хорошо вышколенными официантами в черных костюмах, галстуках бабочкой и в белых перчатках. Среди кафе бывали и совсем простенькие, но самые напряженные интеллигентские споры велись именно в них. Первое время многие вывески были без слов: на кондитерских рисовали амуров с пирожными, а на кофейнях – толстого турка с трубкой…
Пытаясь хоть как-то упорядочить алкогольное производство (ведь даже процентное содержание спирта в водке не нормировалось никакими стандартами – все разбавляли спирт, как хотели), правительство создало в 1884 году особый Технический комитет, контролировавший качество водки. Вместе с другими видными химиками в нем трудился и автор знаменитой Периодической системы элементов Дмитрий Иванович Менделеев, чья работа «О соединении спирта с водой» стала докторской диссертацией. Менделеев, по сути, определил само понятие «водка». Согласно его формулировке, это продукт, получаемый при разведении ржаного хлебного спирта ключевой водой до 38–42 градусов крепости; именно в таком соотношении спирт и вода смешиваются лучше всего. Менделеев много работал и над изучением парадокса, согласно которому при соединении спирта с водой происходит сжатие смеси; смешайте пол-литра воды с полулитром спирта, и в сумме получится меньше литра – вроде бы недолив.
Но так или иначе, в 1894 году на научном уровне проблемы были преодолены и менделеевский состав водки был запатентован Россией под названием «Московская особенная» (в советское время он выпускался как «Московская особая водка»). Великий ученый был весьма уважаем, но при этом считается, что он же изобрел обряд приема на работу в свою лабораторию, когда новичку полагалось выпить пробирку неразведенного спирта.
В конце XIX века Святейший синод православной церкви еще раз приобщился к алкогольным проблемам, отправив группу иерархов по главным винным центрам Европы. Требовалось найти густое сладкое красное вино, которое использовалось бы при причастии, напоминая о крови, пролитой Христом за грехи наши. Во французском местечке Кагор такое вино нашли. С французами был подписан контракт, в котором они обязались не поставлять это вино больше никуда – только Русской православной церкви. Договор действовал до 1917 года, когда вся жизнь перевернулась вверх дном…
Царский премьер-министр Витте, которому повезло умереть за два года до Октября, успел обнародовать серию указов, согласно которым «продавец обязан обращаться с покупателями вежливо, отпуская требуемые пития без задержки», а покупатели «обязаны при входе в винную лавку снимать шапку, не раскупоривать в лавке сосуды с вином, не распивать вина, не курить и оставаться в лавке не более того времени, сколько нужно для покупки питий». В крупных городах водку продавали с семи утра до десяти вечера, а в деревнях заканчивали торговлю пораньше: летом к восьми вечера, а зимой – к шести. Упорядоченную торговлю алкоголем нарушила Первая мировая война: с 17 июля 1914 года продажу спиртных напитков запретили по всей стране. (Согласно воспоминаниям офицера из императорской свиты, в ставке у главнокомандующего, Николая II, все-таки пили, но понемногу: «Государь подходил к закусочному столу, стоя выпивал по русскому обычаю с наиболее почетным гостем одну или – много – две чарки обыкновенного размера особой водки, «сливовицы», накоротке закусывал… Государь за столом ничего не пил и только к концу обеда отливал себе в походную серебряную чарку один-два глотка какого-то особого хереса или портвейна».) Остальное население выкручивалось, как умело. Правительственный медицинский совет вынужден был запретить продажу без рецепта так называемых «Гофманских капель», состоявших из двух частей спирта и одной части серного эфира, которым выпивохи травились особенно часто, так же, впрочем, как «Киндербальзамом» – спиртовым раствором разных пахучих масел. В 1915 году делегация сената Соединенных Штатов приезжала изучать наш опыт борьбы с пьянством и грустно отметила, что после введения сухого закона возросла продажа сахара, а люди пьют что угодно, включая «одеколон, лаки, политуру и валериановые капли». Но мало кто учится на чужих ошибках; через некоторое время американцы ввели собственный сухой закон и получили точно те же последствия.
Народы обмениваются опытом, но результаты этих обменов не всегда выявляются немедленно. Придуманный (как принято считать) на Западе спирт переродился у нас в водку, которая стала у многих национальным напитком и одним из главных разрушителей народного здоровья. Придуманный на Западе (вне всяких сомнений) марксизм в смысле разрушения жизни преуспел у нас не меньше. Когда в бывшей империи бабахнуло революционное время, на сокрушение дворцов, а заодно и шинков с кабаками ринулись восставшие революционные массы, огромная часть которых восставала с самого дна общества. Лозунг Николая Бухарина «Грабь награбленное!» будет брошен в митинги чуть позже, но изнуренные массы по этой части и сами соображали неплохо; первым делом они принялись грабить винные склады. По документальным свидетельствам, после взятия Зимнего дворца в Петрограде революционные толпы так перепились, что охрана была снята повсюду и народ утолял жажду справедливости в лучших винных погребах страны. При этом бутылки разбивали без счета, бочки разламывали, погреба вскоре были затоплены вином и водой, матросы ныряли туда, выныривая с бутылками, многие революционеры при этом тонули. Позже матросы радостно обнаружили, что одежда у них настолько пропиталась малагами и портвейнами, что, замачивая ее в воде, можно продлить удовольствие, выпивая отжатую из брюк и тельняшек жидкость.