Страница 47 из 64
— Жги избу.
Ивашку вытащили на двор. Фима вцепилась в брата, дико закричала. Приказчик схватил девушку за косы. Вдруг лицо его расплылось в похотливой улыбке.
— Аль с братцем к боярину хочешь?
Мигнул. Ловчие с гиканьем и прибаутками навалились, связали Ивашку с сестрой, спиною к спине.
Из пылающей избы, залитый кровью, выполз старик. Фима рванулась.
— Душегубы! Антихристы!
Старик услышал её голос, собрал последние силы, распластался перед Мирошкой.
— Христа ради... отдай... девку отдай.
Мирошка расхохотался, приказал убрать связанных.
Старик холодеющими руками обвился вокруг его ног.
— Как перед истинным... Христа ради... не губи девку... отдай.
Приказчик брезгливо отстранился, клочком сена стёр кровь с сапога.
— Погань, своею пёсьею кровью всего измазал!
Пошёл торопливо к отряду.
Под конвоем ловчих из деревни Лупатовой угнали всех молодых крестьян.
Впереди отряда скакал Мирошка. К крупу его лошади привязали Ивашку и Фиму.
В тереме Курлятева стоял пьяный гул. Бояре давно позабыли про испорченные часы и про недомолвку хозяина со страдниковым сыном. Василий Артемьевич усиленно потчевал гостей и больше всех веселился. Но в то же время взор его ни на мгновенье не отрывался от окна. Наконец в чуть приоткрытую дверь просунулась голова Мирошки, Курлятев подозвал его. Приказчик вошёл на носках, стал за спиною боярина, низко кланяясь, торопливо шепнул:
— Готово. В конюшне запер.
И растянул лицо в угодливой улыбке, Василий Артемьевич встал. Заложив руки в бока, он злорадно поглядел на Лупатова.
— Эй, ты, соседушка!
Лупатов оставил свой ковш, заплетающимся языком попросил:
— Избавь. Сыт я и пьян.
Боярин затрясся от смеха.
— А пьян, так и пожаловал бы отсыпаться на псарню.
Гость тяжело поднялся, позеленел.
— Боя-рин!
Покачиваясь, пошёл к двери, обмерил хозяина злым, вызывающим взглядом.
— Не моги и имени моего ведать отселе.
Василий Артемьевич шепнул что-то Мирошке, подошёл к Лупатову. Бояре притихли, чуя беду.
— Уж и горяч ты. Ежели обидел — прощенья просим.
Сосед тяжело вздохнул.
— Без меры обижаешь, боярин.
И нехотя сел на край стола.
Мирошка неслышно исчез.
Василий Артемьевич взял часы.
— Эх, ежели бы умельца прислал!
И, обнимая Лупатова:
— Прислал бы. Для дружбы ради. Штука-то уж больно диковинная.
Тот не ответил, уставился осоловело в пустой ковш.
— Ну, да я не неволю. Как милость твоя.
Хлопнул в ладоши.
Тотчас же в открытую дверь Мирошка втолкнул Никишку. Холоп оторопел, попятился к выходу. Увидев хозяина, упал ему в ноги.
— Угнали нас боярские ловчие!
Курлятев взял со столика часы, передал приказчику.
— Отдай умельцу. Да чтоб приладил как раз!
Мирошка отвесил поклон, схватил за ворот холопа, выволок в сени.
Лупатов сразу отрезвел. Он несколько мгновений не мог произнести ни звука. Наконец, через силу поднявшись, близко наклонился к лицу хозяина.
— Разбой?..
Сжал кулаки, выкрикнул уже полным голосом:
— Денной разбой! Басурман!
Василий Артемьевич хохотал. Гости, потупясь, молчали.
— Отдай людишек моих! Басурман!
Курлятев упал на лавку, сжимая ладонями трясущийся жирный живот.
— И весь-то род твой басурманов! Кой ты есть князь! — крикнул Лупатов.
Боярин через силу достал кошелёк, высыпал на стол серебро.
— Бери за людишек. Нам дарственных от страдникова отродья не надо.
Сумской одобрительно покачал головой. Бояре повеселели.
— Гоже, Артемьич. Вот это по-княжьи.
И набросились на Лупатова.
— А ты не беленись, коли с тобой по-соседски.
Лупатов выскочил в сени, бил себя исступлённо в грудь кулаком, тупо выкрикивал одно и то же:
— Пёс! Басурман!
Вернулся в терем.
— Вот тебе мошна твоя! Тьфу!
Сумской подталкивал соседей.
— Спеси-то! И не подумаешь.
Курлятев задыхался от смеха.
Лупатов вышел, изо всех сил хлопнул дверью.
— Прощенья просим, — донеслось дружно из терема. Постоял у выхода на двор, вдруг решительно вернулся, сгрёб серебро, сунул в карман.
— Не оставлю псу кровных своих.
ГЛАВА III
Вечером лупатовских крестьян согнали в людскую. Подьячий долго что-то писал, перешёптывался с Мирошкой, тыкал гусиным пером поочерёдно в угрюмо притихших холопов.
— Имя!
Переписав всех, торжественно поднял руку, помахал пергаментом, гнусаво прочёл:
— Се аз, Трифонов сын Ивашка, Данилов сын Феодор, Егорьев сын Фрол...
Зачастил быстро и неразборчиво, точно читал Псалтырь. Потом протянул нараспев:
— Дали есьмы на себя сию запись...
Покрутил носом, строго уставился перед собой, снова трескуче рассыпался поток слов. И под конец густою октавою:
— ...А и крепки мы за боярином, князем Василием Артемьевичем Курлятевым, по смерть свою...
Ивашка шагнул вперёд.
— Дозволь молвить.
— Угу.
Вызывающе взглянул Ивашка на подьячего, резко повернулся к Мирошке.
— Нету на то нашей воли к боярину в кабалу идти!
Пленные глухо поддержали его.
Подьячий добродушно улыбнулся, поводил пером перед носом Ивашки, отеческим голосом объявил:
— Отселе, разумейте, крепки вы за боярином, князем Курлятевым. А подписом сию грамоту скрепит Мирон, сын Евтихиев.
Приказчик согнулся над пергаментом, надул щёки, неверной рукой вывел большой, кривобокий крест, кивнул доезжачему в сторону Ивашки и двух парней:
— Псари!
И, не обращая внимания на доносящиеся из сеней протестующие крики Ивашки, деловито приступил к распределению обязанностей между другими крестьянами.
Никишка стоял у двери, скрестив руки на груди, и покорно ждал своей участи. Приказчик подошёл к нему вплотную, двумя пальцами приподнял подбородок.
— Аль по-ивашкиному норовишь зубы скалить?
Подмигнул подьячему, мазнул потной ладонью по вытянутому лицу.
— Умелец!
И угрожающе:
— Ежели к завтрему не наладишь диковинку, на псарню отправлю.
Уже спала усадьба, когда Мирошка постучался в опочивальню Василия Артемьевича. Боярин на коленях молился перед вделанной в сверкающие ризы иконой Христа. Приказчик прислушался, чуть приоткрыл тяжёлую дверь. Хозяин услышал стук, но не обернулся, молитвенно уставился в образ, благоговейно шептал слова молитвы. Мирошка переступил порог, выжидающе застыл. Как только Курлятев поднялся, отвесил низкий поклон, на лице выдавил таинственную усмешку.
— Не про всех лупатовских ведомо тебе, боярин-князь.
Василий Артемьевич любопытно насторожился.
— Наши девки и постелю постлать не умеют.
Неожиданно стукнул себя в грудь кулаком.
— За добро и милость твою верой служу тебе.
— Да ты допрежь про дело сказывай.
Приказчик причмокнул.
— Пригнал я с народом девку Фимку. Жалеючи взял. Не пропадать же ей у страдникова сына Лупатова.
У боярина задёргалась нижняя губа.
— Приведи ко мне постелю стелить.
Бочком вышел Мирошка из опочивальни, на ходу отвешивал поклон за поклоном. Через сени пробрался он к каморке под лестницей, отпер замок. На земле, разметавшись, спала Фима. Ткнул небольно ногой в живот, девушка что-то пробормотала невнятно, повернулась со вздохом к стене.
— Эй, ты, боярышня!
Схватил за косу, приподнял. Девушка вскрикнула, испуганно вгляделась в тьму.
— Нишкни.
Вытащил из каморки, не выпуская косы, поволок через сени.
У опочивальни задержался, вразумительно шепнул в лицо:
— Приставлена ты в постельничьи к боярину-князю.
И втолкнул её в дверь.