Страница 5 из 17
Коробов сделал шаг по направлению к Денису, но Верин вовремя ухватил его за плечо.
– А позвольте к вам, Дэн? – попросился Коробов.
– А не позволю, – усмехнулся Денис. – Лучше скажите: чудится мне небо или нет?
Он с облегчением услышал бы отрицание. Подобный ответ означал бы наличие «иллюза» или любой другой аномалии, влияющей на психику, возможно, пока неизвестной и никем не изученной. Вполне вероятно, аномалии крайне опасной, раз столь погано действовала даже на него. Все равно лучше уж она, чем то, чего попросту не может быть, поскольку ненаучно от слова «совсем».
Все его нутро – то самое, которое срослось с Зоной, – возмущалось и яростно протестовало против неожиданного выхода из Периметра. На небольшом участке от силы в десять квадратных метров не находилось не только маленькой безобидной аномалии, но и вообще никакой.
Тополев что-то спросил у Коробова, но тихо, не разобрать.
– Абсолютно обычное, здоровое пространство с известными всем и каждому законами физики – дыра в аномалии, – заметил тот и добавил: – Ну и ну.
– И бунтующее душевное равновесие – то ли под влиянием этого факта, то ли само по себе, – прошептал Денис.
– Вы что-то сказали, сталкер?
– Ничего. Я так и не получил ответа на свой вопрос! – поторопил он.
– Да есть там небо, – за всех ответил вольный. – Не истери.
«Тебя бы сюда…» – подумал Денис, но промолчал.
– Подтверждаю, – вздохнул Тополев.
– Ага, – кивнул Верин.
– Отлично, – сказал Денис, хотя ничего хорошего в том не видел. – Значит, я все же пока умом не тронулся.
– Эм… – Коробов снова сверился с прибором. – Юноша, возвратились бы вы к нам от греха подальше, а?..
На кого-кого, а на юношу Денис, к своему немалому облегчению и гордости, больше не походил: все же двадцать шесть скоро. Ростом не вышел и телосложение богатырским не назовешь, так ничего не поделаешь: лучше питаться следовало, а не в Зоне рыскать, а потом на сухпайках в клане сидеть. Оправдывало Дениса лишь то, что в Москве он жил скорее всего не по собственной воле, просто потерялся во время эвакуации, а затем тронулся умом, как и остальные «дети Зоны». После пакта Денис все же наступил на горло гордости и попытался выяснить, что именно помнят сами эмионики и можно ли восстановить потерянную память хотя бы частично. Оказалось, у всех провалы, и даже снов о том времени нет: словно прошлое – запись на старинной магнитофонной пленке, и ее даже не стерли, а вырезали ножницами.
– Пожалуй, вы правы.
Сказать просто, а вот подняться оказалось невообразимо тяжело, и в результате Денис снова шмякнулся на асфальт. Верин дернулся было в его сторону. Тополев сцапал его за шиворот и даже встряхнул для острастки.
– Умница, – похвалил того Денис. – Там и стойте, я… сейчас присоединюсь к вам, и пойдем дальше.
– Ноги отказали?
– Я чувствую их, но подняться не выходит, – ответил Денис. – Впрочем, слабость отступает, возможно, полчасика поваляюсь, и…
– Потом к Зоне привыкать придется, – закончил за него Коробов.
– Не исключаю. Веревка у кого осталась?
Верин кивнул, поняв его мысль верно, и полез в рюкзак.
– Мне обвязаться и к тебе?
Денис красноречиво постучал себя по виску и велел:
– Конец кинь.
– Не долетит.
– К гайке привяжи – долетит как миленький, – посоветовал Тополев. Помнится, когда еще в самый первый раз шли в Зону, именно он сильно возмущался по поводу «всякого ненужного металлолома» и «лишней тяжести». Гайки в Зоне вещь незаменимая, если нужно дорогу проверить, да и для всяких неожиданных нужд, как и веревка, трос или что-нибудь в этом роде. Особенно ценны гайки больших диаметров и увесистые, от КамАЗов, правда, тащить подобные действительно тяжеловато.
– Лови!
Денис едва удержал на месте дернувшуюся машинально руку: в Периметре ловить что-либо на лету явно не стоило. Гайка, пролетая за границу, отделяющую Зону от беззонового пространства, дважды полыхнула синим: при первом касании до невидимого поля и уже ударившись об асфальт. Верин присвистнул.
– Дэн, осторожнее! Вдруг раскаленная.
– Была б горячей, трос уже тлел бы, – заметил Коробов.
– Холодная, – бросил Денис. – Все в норме.
Он наскоро обвязался и приказал:
– Тащите.
Наверное, со стороны зрелище выглядело забавно, однако его участникам оказалось не до шуток.
Лучше всего для сравнения подходил мыльный или воздушный пузырь. Внутри поля и в Зоне немного отличалось давление. Четверо научников тащили изо всех сил, Денис тоже не бездействовал, но невидимую преграду оказалось не так уж легко разрушить.
– Наверное, схоже чувствует себя птенец, вылупляющийся из яйца, – простонал он, оказавшись наконец-то в такой понятной, обычной, замечательной во всех отношениях Зоне. – Противошоковое мне вколите у кого под рукой.
Глава 3
Доктор встречал Нечаева на стоянке у ворот. Судя по всему, ждал он давно: серый в сиреневых и голубых разводах зонт, который он держал в руке, успел основательно промокнуть, хотя мерзопакостную изморось, падающую с неба, язык не поворачивался назвать дождем.
На стоянке, кроме машины Нечаева – серенького «БМВ Х3», – стояла бежевого цвета «Газель», потрепанная жизнью, неровностями дорожного покрытия, основательно заляпанная грязью, и темно-синий «Мерседес» с круглыми фарами, принадлежащий какому-то любителю древностей. На капоте автомобиля вместо стилизованного пропеллера красовался вставший на дыбы олень. По всему боку шла алая граффити-надпись: «Вооружен и очень опасен».
За трехметровым забором возвышалось многоэтажное здание главного больничного комплекса из стекла и бетона и чахлые деревца. Ни одной живой души, кроме него и доктора, видно не было, хотя обеденное время и широкая улица к пустынности не располагали.
Нечаев считал себя не последним человеком в этом сложном мире, но не настолько же, чтобы его встречали и ждали с нетерпением совершенно незнакомые люди (за время, которое он добирался сюда, доктор звонил трижды). Он заглушил мотор и вылез на улицу, подняв воротник куртки. Зонта у него не имелось: как и большинство автовладельцев, он не мог оставить убежденность, будто всегда успеет перебежать от подъезда до машины и обратно. Иной раз она вставала боком.
– Добрый день, – поздоровался Нечаев.
– Хорошо, что вы приехали, – сказал доктор.
Хлопнула дверь, пикнула сигнализация. Не иначе как по закону подлости в шаге от пешеходной дорожки разлилась огромная лужа, полностью перекрыв подходы к больничной калитке и к доктору. Обходить ее пришлось бы по узкому бордюру, рискуя навернуться либо в темную воду, скрывающую то ли асфальт, то ли дыру в нем неизвестной глубины, либо наступить в жидкую грязь на так называемом газоне, через которую пробивалась хлипенькая пожухлая травка.
Проблема с координацией у Нечаева имелась столько, сколько он себя помнил. Только он мог не выбрать меж двух дорог на развилке и въехать прямиком в ель или «не заметить» внезапно выпрыгнувший перед ним столб. Натыкался на стулья, сшибал дверные косяки и оступался он регулярно. Какое-нибудь обидное прозвище за ним не закрепилось только из-за нелюдимости. В ЦАЯ лишь руками разводили, не понимая, почему его еще терпят в ИИЗ, отличающемся нелюбовью к вышестоящей организации и ее представителям. Нечаеву же в институте действительно нравилось.
В Центре все казалось ему слишком серьезным и каким-то безысходным. Дресс-код, дисциплина, нормы, сроки, тщательное планирование, минимум инициативы. Если бы Нечаев хотел служить в армии, то в нее и пошел бы. Но он желал заниматься наукой, которую мнил сродни творчеству, а не помеси юриспруденции с бухгалтерией и архивом. В ИИЗ чувствовалась именно та атмосфера, которая и представлялась необходимой для достижения результатов и прыганья выше потолка: первичный бульон из идей, предположений, азарта и расчета. За одно участие в мозговых штурмах, устраиваемых на летучках Шуваловым, душу отдать было не жаль.