Страница 3 из 14
Исходя из приведенных суждений можно прийти к выводу о том, что даже те специалисты, которые не рассматривали принуждение в качестве неотъемлемого признака права, все же не опровергали возможность и необходимость использования рычагов государственного принуждения в рамках реализации некоторых правовых норм.
Одним из самых ярких сторонников обратного понимания роли принудительного воздействия в осуществлении права является Г. Кельзен, оценивавший данные категории как существующие в неразрывной связи, в которой принудительный характер является бесспорным компонентом права[21].
Подобного подхода придерживался и Р. Иеринг, полагавший, что говорить о праве без принуждения не имеет смысла, поскольку «правовое положение без правового принуждения есть внутреннее противоречие, это – огонь, который не горит, это – свет, который не светит»[22].
Интересное высказывание, иллюстрирующее соотношение рассматриваемых социальных явлений, принадлежит Э.А. Хобелю, отмечавшему, что «право имеет зубы, которые в случае необходимости могут кусать, хотя они не всегда обязательно обнажены»[23].
Описанная концепция, предполагающая невозможность действия права без использования механизмов принуждения, получила распространение в советскую эпоху и основывалась преимущественно на знаменитых ленинских словах о том, что право – ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению его норм[24].
Так, на принуждение в праве как мощнейший социальный регулятор неоднократно указывал С.С. Алексеев, отмечавший, что принуждение в праве является «острым и жестким средством социального воздействия»[25]. По мнению С.С. Алексеева, принуждение является одним из факторов, образующих социальную и инструментальную ценность права. Социальная ценность права, обеспеченная механизмами принудительного воздействия на индивидов, заключается в том, что право позволяет достичь «эффекта гарантированного результата»[26]. Принуждение в праве, таким образом, нацелено на то, чтобы устранять возникающие в правовой системе аномалии, приводить ее в случаях неправомерной ситуации в нормальное состояние, воздействовать на лиц, нарушающих правопорядок[27].
Инструментальная ценность права, подкрепленная возможностью использования рычагов принуждения, рассматривается С.С. Алексеевым в качестве мощного регулятивного инструмента, реализуемого и охраняемого с помощью государства[28]. Действительно, возможность использования государственного принуждения создает в глазах индивидов весомость правовых норм, обеспечивает необходимость подчинять им свое поведение и согласовывать свои действия с правовыми предписаниями, отказ от следования которым может привести к наступлению неблагоприятных последствий путем установления соответствующих санкций. Государственное принуждение «во всяком случае ставит человека в положение, когда у него нет выбора для избрания иного варианта поведения»[29], поэтому оно выражается «в правовом уроне»[30]. Таким образом, принуждение в осуществлении права обеспечивает неотвратимость наступления наказания за несоблюдение правовых норм: «представление об обязательности права складывается из идеи о его социальной ценности плюс понимания наличия мер государственного принуждения, гарантирующих исполнение закона»[31].
На неразрывную связь права и принуждения указывал Д.И. Мейер, отмечавший, что «всякому праву сопутствует возможность его принудительного осуществления. Этот признак права до того существен, что если нет для какого-либо права возможности принудительного осуществления, то нет, собственно, и права. Даже тогда, когда признается за правом возможность принудительного осуществления его, но не всегда, не против каждого другого лица, – даже тогда право становится мнимым, призрачным, ибо охранение дает всю силу праву, а если право обнажено хотя бы с одной стороны, то можно быть уверенным, что оно подвергнется нападению»[32].
Таким образом, реализация права и достижение действительного соблюдения правовых норм невозможны без принудительного воздействия со стороны государства на поведение индивидов, поэтому категории «право» и «принуждение» не могут рассматриваться изолированно друг от друга. Данные социальные явления проявляют взаимодействие в двух аспектах: с одной стороны, принуждение является свойством права, с другой – принуждение, основанное на правовых началах, приобретает ряд признаков, трансформирующих его в правовое принуждение. Как отмечал С.С. Алексеев, «государственное принуждение, преломленное через право, правом «насыщенное», выполняющее в нем свои специфические задачи, и выступает в качестве правового принуждения. Чем выше уровень правового содержания государственного принуждения, тем оно в большей мере способно выполнять функции позитивного фактора социального развития»[33].
На этапе современного развития права наличие связи между принуждением и реализацией правовых предписаний не вызывает сомнений и данные категории не рассматриваются в отрыве друг от друга: среди сущностных признаков права справедливо указывают на его обеспечение возможностью государственного принуждения[34]. В связи с этим А.Ф. Черданцев отмечает, что «функциональная связь права с государством проявляется прежде всего в принудительности права, обеспеченности возможностью государственного принуждения»[35]. Такая возможность принудительного воздействия на поведение членов общества гарантирует действенность права, надежность правовой системы и стабильность общественных отношений, способствуя достижению социального компромисса.
1.2. Принуждение в исполнительном производстве: особенности и виды
Прежде всего следует отметить, что исполнение судебных решений и актов иных органов и должностных лиц может осуществляться должником как силой государственного принуждения, так и добровольно. Безусловно, исполнение установленных в соответствующем акте обязательств в добровольном порядке является наиболее предпочтительным и выгодным способом исполнения предписаний, в том числе и для должника, «как в отношении расходов по исполнению, так и изыскания средств для покрытия задолженности»[36]. Кроме того, добровольное исполнение судебных и иных подлежащих исполнению актов позволяет избежать процедуры принудительного исполнения, которая предполагает затраты времени и ресурсов, что неудобно ни для взыскателя, который заинтересован в скорейшем исполнении вынесенного в его пользу судебного акта, ни для судебного пристава-исполнителя, нагрузка которого крайне велика, что зачастую ведет к понижению эффективности исполнения требований исполнительных документов. Более того, именно количество добровольно исполненных решений является показателем уровня правопорядка в государстве и степени развития правового сознания в обществе, поэтому добровольный порядок исполнения судебных актов, вне всяких сомнений, является наиболее предпочтительным.
Законодатель называет добровольным исполнение должником требований исполнительного документа в течение пяти дней с момента возбуждения исполнительного производства (ч. 3 ст. 9 Федерального закона «Об исполнительном производстве»). Между тем добровольным, т. е. остающимся за рамками принудительного, по сути является еще и исполнение соответствующего акта сразу после его вступления в законную силу, а также исполнение содержащихся в исполнительном документе требований банками и иными кредитными организациями. В целом следует признать, что исполнение предписанных требований в рамках уже возбужденной процедуры исполнительного производства, пусть и до применения в отношении должника мер принуждения, добровольным назвать можно только условно, поскольку оно обеспечено не столько силой судебного акта, сколько потенциальной угрозой применения принудительных мер, о чем указывается в постановлении о возбуждении исполнительного производства. Поэтому представляется более логичным рассматривать исполнение судебного решения в качестве добровольного в том случае, когда должник исполняет судебный акт после его вступления в законную силу, поскольку только в данных обстоятельствах исполнение осуществляется исключительно по инициативе должника, без какого-либо, даже минимального, участия органов принудительного исполнения. Тем не менее, по смыслу Федерального закона «Об исполнительном производстве», под добровольным понимается исполнение должником требований исполнительного документа в установленный судебным приставом-исполнителем срок до применения к нему государственно-властного принуждения в виде мер принудительного исполнения. Учитывая данный подход законодателя, избравшего понятие «добровольное исполнение» в рамках возбужденного исполнительного производства, представляется возможным определять исполнение соответствующего акта после его вступления в законную силу как самостоятельное исполнение, которое можно рассматривать в качестве особого вида исполнения содержащихся в исполнительном документе требований.
21
Чистое учение о праве Ганса Кельзена. К XIII конгрессу Международной ассоциации правовой и социальной философии (Токио, 1987): Сб. переводов. Вып. 1 / Отв. ред. В.Н. Кудрявцев, Н.Н. Разумович; Пер.: С.В. Лезов, Ю.С. Пивоваров. М., 1987. С. 50–53.
22
Иеринг Р. Цель в праве. Т. 1. СПб., 1881. С. 320.
23
Hoebel E.A. The Law of Primitive Man. Cambridge, Massachusetts, 1954. P. 23. Цит. по: Тихонравов Ю.В. Основы философии права. М., 1997. С. 316.
24
Алексеев С.С. Общая теория права. Т. 1. М., 1981. С. 266.
25
Там же. С. 267.
26
Там же.
27
Алексеев С.С. Право. Азбука. Теория. Философия. Опыт комплексного исследования. М., 1998. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.twirpx.com/ file/396994/.
28
Там же.
29
Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. Очерк теории. М., 1976. С. 59.
30
Лейст О.Э. Теоретические проблемы санкций и ответственности по советскому праву: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 1978. С. 10.
31
Кудрявцев В.Н. Право и поведение. М., 1978. С. 131.
32
Мейер Д.И. Русское гражданское право. Ч. 1. М., 1997. С. 224.
33
Алексеев С.С. Общая теория права. С. 267.
34
Теория государства и права: Учебник / Под ред. В.М. Корельского, В.Д. Перевалова. М., 2002. С. 229.
35
Черданцев А.Ф. Теория государства и права: Учебник. М., 1999. С. 172.
36
Авдюков М.Г. Исполнение судебных решений. М., 1960. С. 31.