Волчьими тропами

Ответом мне была снисходительная усмешка:

– Они долгое время провели в зверином обличии, зрение еще не успело вернуться в норму. Полагаю, они просто не заметили твоей… – Берн с заминкой произнес, – особенности.

Рука самостоятельно потянулась вверх, пригладить волосы. Ну, красные, ну странные, ну подумаешь.

– Это они все время, что в лесу провели, в звериных шкурах ходили? – пока я ощупывала свою особенность, Свер как-то незаметно проскользнул мимо, и вопрос я задала уже ему в спину, встав в дверном проеме.

– Все время, – кивнул он, не оборачиваясь, – три дня назад впервые вернули себе человеческий облик.

– И что они делали все эти три дня в лесу в человеческом виде?

Свер на этот вопрос ответить мне уже не мог, он сбежал на кухню, зато все разъяснил Берн.

– Вспоминали, как быть людьми, – подтолкнув меня в спину, чтобы я вошла уже внутрь и прекратила загораживать проход, он зашел следом и вполне дружелюбно улыбнулся, хотя длинные клыки любую его улыбку делали больше похожей на оскал, – учились ходить на двух ногах, разговаривать, носить одежду и не рвать сырое мясо зубами.

– А Свер за всем этим следил? – воспользовавшись добродушным настроением обычно угрюмого медведя, я решила кое-что для себя прояснить. Например, стоит ли мне впредь прицепиться хвостом к нашему ответственному вожаку, чтобы не быть занюханной в каком-нибудь милом, укромном уголке, или молодняк скоро придет в себя и больше не будет бросаться на незнакомых людей в желании их обнюхать и, что уж скрывать, потискать.

Укромных уголков в деревне было прискорбно много, и эта проблема встала для меня особенно остро.

– Яра, – Берн как-то очень показательно тяжело вздохнул, – как ты думаешь, сможет ли молодой оборотень, впервые сменивший шкуру и проходивший в облике зверя несколько месяцев, самостоятельно перекинуться?

Я пожала плечами. Медленно, но неотвратимо, мы приближались к стойке, а значит и к двери на кухни, за которой скрылся вожак, и все детали мне бы хотелось прояснить до того, как мы туда войдем. А он тут мне какие-то непонятные вопросы задает. Зачем?

– Свер, как вожак, имеет большое влияние на каждого в стае, в том числе и на перекинувшегося оборотня. Он уходит в лес, чтобы вернуть переярков домой. Только Свер может заставить их принять человеческий облик.

– И зачем такие сложности? – пробормотала я себе под нос.

И вот вроде бы бормотала тихо, но ответ все равно получила:

– Чтобы принять свою сущность, оборотень должен привыкнуть к зверю.

– Чего?

Берн закатил глаза. И это очень забавно смотрелось на его суровом, бородатом лице.

– Мы рождаемся с осознанием своей сущности, живем, понимая, что внутри нас так же растет зверь, но даже знание не спасает от боли и ужаса первого превращения, – замолчав, он открыл дверь, пропуская меня вперед.

На кухне было тихо и пусто, и только вожак сидел за столом, перед тарелкой вареного, без соли и приправ мяса, которое я не могла есть.

Я не могла, а Свер рвал его руками, жадно заглатывая куски. О том, что после превращения оборотни могут есть только пустое мясо, я знала и догадывалась, что Свер всех своих щенков не в человеческом виде искал, но все равно не могла спокойно смотреть, как он с удовольствием поедает эту гадость.

– Приятного аппетита, – негромко пожелала я, попятившись назад.

– Куда? – вошедший следом Берн подтолкнул меня вперед, прямо к столу и немного озверевшему после трех дней в лесу, голодному оборотню.

– Он кууушает, – некультурно ткнув пальцем в сторону вожака, я благоразумно оставила при себе все свои опасения о том, что он с таким аппетитом и меня может съесть.

– Ничего страшного, – решил медведище, толкая меня к столу, – Свер, она интересуется особенностями нашего оборота. Просветишь?

Под взглядом желтых глаз я быстро замотала головой, в надежде убедить его, что ничем таким я совсем даже и не интересовалась. Берн, гад, сдал меня своему вожаку, который вполне мог еще обижаться на «страшнорылого».

Если Свер и продолжал обижаться, то виду не подал, зато неохотно и скупо объяснил, что рождаются их оборотни вполне обычными детками, растут так же, ничем не выдавая своей звериной сути, зато уже в подростковом возрасте, весной, хотят они того или нет, перекидываются.

– После первого превращения нельзя сразу возвращать человечески облик силой. Это влечет за собой страшные последствия, – неохотно отодвинув от себя тарелку, Свер вытер руки о полотенце, лежавшее здесь же на столе, – многие при этом погибают, некоторые становятся калеками, застряв на границе двух личин. Единицы без потерь могут вернуть свой облик сразу. Впервые обернувшимся нужно привыкнуть к зверю, дать ему время, чтобы он смог почувствовать свою силу и не противился превращению.

– А одиночки? Если кто-то родился не в стае? Где-нибудь в обычной деревне, среди простых людей? – не в силах усидеть на месте, я неловко загремела чайником, желая закипятить воды. Очень хотелось чаю. – Он так и останется бродить по лесу волком?

Свер недолгое время с любопытством следил за тем, как я пыталась набрать воду в огромный, пятилитровый чайник, неуклюже пристроив его под краном.

– Рано или поздно и они возвращают себе человеческий облик, – поднявшись, он отодвинул меня в сторону и легко переставил полный чайник на плиту, неуловимо быстро разведя огонь прямо под ним. Плита у них больше всего походила на газовую, только никакого баллона с газом я так и не смогла нигде найти, а интересоваться такими мелочами было почему-то неловко, – и когда это происходит, уходят из деревни, чтобы найти стаю.

– А родители?

– Как правило, у подобных оборотней есть только мать, и не так часто она готова принять такого ребенка.

– А материнский инстинкт как же?

– Яра, – Свер был само спокойствие, снисходительное и раздражающее, но спокойствие, – ты здесь не так давно и еще не встречалась с людьми из других княжеств, но тебе нужно кое-что знать о нашем мире: обычные люди, в подавляющем большинстве, боятся и ненавидят оборотней ничуть не меньше, чем магов. Именно из-за страха шесть лет назад погиб молодой Аларский княжич, в котором проснулась древняя родовая магия матери. Теперь всеми южными землями правит его двоюродный брат. Высокие налоги и беззаконие, люди на тех землях живут так плохо, что даже времена правления ими выходцев, по сравнению с сегодняшним положением дел, кажутся светлым периодом Аларского княжества. Но никто не ропщет, потому что, по их мнению, все могло быть еще хуже. Ими мог править маг.

– Нас боятся, но с нами мирятся, – слово взял Берн, – потому что без оборотней они не выживут. Нас заперли на северных землях, рядом с проходом, магов держат на юге в цитадели.

– Дурдом какой-то.

– Пока в наши дела не лезут, мы будем придерживаться договора, – пожал плечами Свер.

– А если полезут?

– Валис жестокий и жадный, но далеко не глупый. Он понимает, что мы можем просто пропустить выходцев на его земли. Нас охраняют обереги и кровь предков, Аларское княжество, как и все остальные княжества, уже давно забыли, как нужно защищаться от врагов из другого мира.

Чем больше я узнавала об этом месте, тем грустнее мне становилось. В таких условиях категорически не хотелось геройствовать, открывать в себе суперсилы и спасать мир. В таких условиях хотелось тихонько упаковать чемоданы и свалить домой.

Вот только не было у меня чемоданов, да и поезда до моего мира не ездили. И самолеты не летали. И даже на попутке за бешеные деньги меня некому было подбросить.

Сначала меня очень забавлял тот факт, что земли от непроходимых Тарийских гор и до красного моря были поделены на княжества. Семь княжеств, в список которых входили и земли оборотней, на огромной территории, разделенной на восемь частей. Восьмой, самый маленький участок принадлежал магам.

А потом я узнала, что два княжества держали выходы к морю, еще два добывали металлы и драгоценные камни в Тарийских горах, одно, самое неудачливое княжество соседствовало со степями и каждый год подвергалось набегам степняков и еще два, включая Инарское княжество оборотней, располагались в лесистой местности. Маги же жили где-то посередине, в вечном напряжении, ожидая атаки с любой стороны, в любое мгновение.