Страница 5 из 24
Ему нравилось говорить о «калитке» человеческого разума. Якобы у всех в сознании есть маленькая калитка, словно закрытая на засов, который не позволяет болезненным и травматичным воспоминаниям войти в сознание. Когда мы чувствуем себя «в безопасности» – когда мы эмоционально подготовлены, не ощущаем физической угрозы и окружены людьми, которые о нас заботятся и хотят, чтобы мы поправились, – засов может отпереться сам собой, и воспоминания выплеснутся наружу. «Позвольте калитке открыться, – подбадривал он участниц группы. – Не бойтесь».
А Линн все же боялась. На самом деле она была смертельно напугана. Все, во что она верила, подвергалось сомнению. Она всегда знала, что мать и отец ее любили и защищали. Но почему же они не спасли ее от дяди? Неужели ее психотерапевт был прав? Неужели люди, которых она любила больше всех на свете, родители, которым она доверяла на протяжении многих лет своего детства и юности, неужели они ее насиловали? Но если они действительно ее домогались, значит, вся ее жизнь была построена на обмане и отрицании. Как она могла обманывать себя все эти годы? Как мог ее разум отторгнуть такие важные воспоминания?
Эти вопросы не переставая вертелись у нее в голове, и Линн начала думать, уж не сходит ли она с ума. Если она не знала правды о своем прошлом, насколько неадекватно она должна была воспринимать реальность? Если она не знала правды о собственных родителях, то как же она могла быть уверена, что понимает мотивы других людей? Если ее было так просто обмануть, кто еще мог этим воспользоваться?
Обеспокоенный непредсказуемыми перепадами настроения девушки и все более серьезными приступами депрессии, психотерапевт Линн направил ее к врачу, который прописал ей антидепрессанты и снотворное. Лекарства, казалось, помогали, но лишь во время сеансов терапии, рядом со своим психотерапевтом и другими членами группы она чувствовала себя человеком, лишь во время сеансов она ощущала, что ее понимают и ценят. Казалось, психотерапевт точно знает, что происходит в ее голове. Он был таким уверенным и сдержанным, когда убеждал членов группы, что они раскроют тайну своего прошлого и что, когда это произойдет, все их проблемы решатся сами собой. «Вместе мы доберемся до правды, – твердил он, – и эта правда вас освободит».
К поискам правды участницы подошли со всей серьезностью. Восемь женщин садились в тесный круг и рассказывали свои истории, а психотерапевт словами подбадривал их, чтобы они вспоминали как можно больше деталей. Однажды на групповом сеансе Линн говорила в течение полутора часов, делясь подробностями того, как дядя ее насиловал. После одна из женщин разрыдалась. «Я понимаю, почему Линн так трудно, – всхлипывала она. – Для ее проблем есть достойная причина. А вот со мной что не так? Почему я так несчастна?»
Психотерапевт ее утешил: «Продолжай искать утерянные воспоминания. Что-то в твоем прошлом хочет заявить о себе. Продолжай прислушиваться, жди, наблюдай, фантазируй. Воспоминания придут».
Первое воспоминание вспыхнуло в сознании Линн, когда она ехала на машине в магазин. Она терпеливо ждала зеленого сигнала светофора, когда ее сознание внезапно заполнил образ мужчины, стоящего в углу темной комнаты. Это все, что она увидела. Будто кто-то взял выцветшую черно-белую фотографию, оторвал уголок и засунул ей в голову. Дрожа, она поехала обратно домой и позвонила психотерапевту.
– Ты узнаешь человека из воспоминания? – спросил тот.
– Я думаю, это мой отец, – ответила девушка. Пока они разговаривали, образ в ее сознании становился все более четким, более сфокусированным. – Да, да, я уверена: это мой отец.
– Что он делает?
– Он стоит в углу. Я вижу только его голову.
– А его туловище?
– Нет, только его голову в углу.
– Он двигается или как-нибудь жестикулирует?
– Нет, просто стоит там.
– Где ты? Сколько тебе лет? – в голосе ее психотерапевта слышалось волнение.
– Мне, наверное, где-то шесть или семь, – ответила Линн. – Похоже, я лежу на кровати или чем-то вроде того и наблюдаю за ним.
– Представь, что отец подходит к тебе, – предложил психотерапевт. – Вообрази, как он приближается к кровати. Можешь сказать мне, что происходит дальше?
Линн заплакала, когда оторванный уголок фотографии внезапно совпал с другим кусочком.
– Он прямо надо мной, – прошептала она. – Я чувствую, как он ко мне прикасается. Он трогает меня. Трогает мои ноги.
Еще один обрывок воспоминания встал на свое место, а к нему присоединился другой, потом еще один. Теперь она помнила все.
– Он раздвигает мне ноги. Стоит надо мной. Он лежит на мне. – Девушка бесконтрольно рыдала, а ее голос хрипел, когда она пыталась говорить сквозь слезы: – О боже, о боже, папа, нет, папочка, нет!
Несколько недель спустя появилось еще одно воспоминание. Линн разговаривала с группой о том, как в четвертом классе мама купала ее и накрутила ей волосы на твердые розовые бигуди.
– Она дергала мне волосы на шее, – вспоминала Линн. – Мне это жутко не нравилось. Больно было.
Ее психотерапевт хотел поговорить о купании.
– Случилось ли в ванной что-нибудь, что кажется тебе важным?
Линн ответила, что ничего не случилось, она помнила только бигуди и неприятное ощущение, когда ее дергали за волосы. Психотерапевт предположил, что она, возможно, подсознательно блокировала травматичное воспоминание.
– Подумай о том, что случилось в ванной, – сказал он. – Иди домой и подумай, попиши, пофантазируй, покопайся в своей душе.
Через три дня в сознании Линн вспыхнуло еще одно воспоминание. Она сидела в ванне. Мама мыла ей голову, а потом ее рука вдруг начала медленно и настойчиво двигаться вниз по груди Линн. Она начала массировать грудь Линн, а потом ее рука поползла вниз, трогая и ощупывая места, которые трогать нельзя.
Рассказывая об этом другим членам группы, Линн краснела от смущения и стыда.
– Твое тело вспоминает стыд, который ты испытала двадцать пять лет назад, – объяснил психотерапевт. – Телесная память – это явный признак того, что твое тело сохранило воспоминание в виде своеобразной физической энергии. Теперь, когда ты готова лицом к лицу столкнуться с прошлым, это забытое воспоминание спонтанно всплывает в твоей памяти, провоцируя сильную физиологическую реакцию. Ты чувствуешь то, что должно быть заново прочувствовано, как физически, так и эмоционально.
Не прошло и двух месяцев с того момента, когда Линн начала посещать сеансы, как психотерапевт предложил ей открыто поговорить с родителями о том, что на самом деле случилось в ее прошлом. Он обнадежил ее: лишь встретившись с ними лицом к лицу и открыто обсудив насилие, которому они ее подвергли, она сможет освободиться от гнета прошлого. Эта идея ужаснула Линн, но ее психотерапевт напомнил ей, что он будет рядом, в любой момент готовый помочь. Он настаивал на том, что очная ставка – единственный способ пройти через боль и избавиться от нее.
Линн позвонила родителям и сказала им, что проходит курс психотерапии для борьбы с расстройством пищевого поведения. Она объяснила им, что принимает по назначению врача три препарата от депрессии, тревоги и бессонницы и что чувствует склонность к суициду. Ее психотерапевт волнуется о ней и думает, что встреча с родителями может помочь. Согласны ли они приехать и встретиться с ней? Да, разумеется, ответили они, просто скажи когда, и мы приедем.
За неделю до «совместного сеанса» Линн попробовала отрепетировать встречу с родителями. «Ты слишком добра, – сказали ей другие участницы группы. – Тебе следует более напористо говорить о своих чувствах».
– Ты отрицаешь случившееся, – сказал ее психотерапевт, – потому что твой внутренний ребенок все еще предан родителям. Помни, они, несомненно, знали, что тебя насилуют, а если знали, значит, были соучастниками. Будь сильной и не отступай.
Линн пришла на сеанс со списком травм и проявлений насилия, которым ее подвергли родители. Для начала психотерапевт объяснил, что Линн была серьезно больна, что она уже многие годы страдала от расстройства пищевого поведения, а недавно у нее проявились симптомы большого депрессивного расстройства.