Страница 7 из 11
Терапевт, следующий стратегическому подходу к человеческим проблемам, может справедливо считаться «еретиком» (еретик, в этимологическом смысле слова, есть «тот, кто имеет возможность выбора»), поскольку он не позволяет заключить себя ни в клетку ригидной модели, интерпретирующей «человеческую натуру», ни в клетку ригидного и ортодоксального психологического и психиатрического моделирования. Стратегический подход к терапии, прямо обращаясь к современной конструктивистской философии (Ba
Существует не одна единственная реальность, но множество реальностей, в зависимости от пункта наблюдения и от инструментов, использованных для этого наблюдения. С точки зрения этой эпистемологической перспективы отвергается любая модель, интерпретирующая и нивелирующая в абсолютистском смысле натуру и поведение человека, поскольку любая модель этого типа попадает в ловушку «автореферентности» (самооправдания). Говоря словами эпистемолога Поппера, никакая теория не может найти подтверждение внутри самой себя с помощью своих собственных инструментов и избежать при этом «невозможности фальсификации».[10] Кроме того, с помощью термина «автоиммунизирующие теории и постулаты» Поппер элегантно выразил феномен, относящийся к тем теоретическим моделям, которые иммунизируют сами себя от возможности фальсификации. Это такой тип теорий, которые являют собой самые настоящие замкнутые, всевключающие системы, внутри которых можно найти объяснение всему. Однако именно в силу этой их характеристики такие теории возвышаются до уровня религиозных концепций, но не являются моделями научного познания. Как заметил Бейтсон (1984): «Наука – это способ восприятия, организации и осмысления наблюдаемого при построении субъективных теорий, ценность которых не является окончательной».
Для клинициста теория должна быть не неопровержимой истиной, а серией гипотез относительно окружающего мира, частичными точками зрения, полезными для описания и организации наблюдаемых фактов и для воспроизведения терапевтического успеха, но подлежащими коррекции в случае неуспеха. В связи с этим полезно вспомнить, что «именно психологами, посвятившими себя изучению того, как мы познаем, введено понимание того, что человеческие существа в качестве «мыслящих организмов» воздействуют не непосредственно на встречаемую ими реальность, а на перцептивные преобразования, формирующие их опыт в окружающем мире. Следовательно, «категоризации», «схемы», «определения», «выводы», «эвристика» и язык составляют различные системы представлений, с помощью которых мы можем реализовать различные конфигурации и объяснения мира. Так же как – если этот пример допустим – телескоп и радиотелескоп предлагают различное представление об одних и тех же небесных телах и об их свойствах». (Salvini в Fiora et al. 1988, 7).
Стратегическое мышление не основывается на теории, которая, описывая «человеческую натуру», развивает понятия поведенческого и психиатрического «здоровья» или «нормы» в отличие от патологии, как это происходит в традиционных теориях психотерапии. Напротив, стратегическое мышление интересует функциональность человеческого поведения в случае экзистенциальных проблем и проблем взаимоотношений с другими индивидами, в терминах восприятия и отношений, которые каждый индивид переживает по отношению к самому себе, к другим людям и к окружающему миру. Стратегическое мышление интересуется объектами (субъектами) не «в себе», а «в отношениях», поскольку мы убеждены в невозможности изъятия субъекта из контекста взаимодействий. Обращаясь к знаменитой метафоре фон Глазерсфельда: находясь перед замочной скважиной, нас интересует не замочная скважина «в себе» – ее натура и внутренняя конституция, нам интересно лишь найти ключ, который ее открывает.
В фокусе внимания стратегического терапевта находятся отношения, или, лучше сказать, взаимозависимые отношения, которые каждый человек переживает с самим собой, с другими людьми и с окружающим миром. Заданной целью является их хорошее функционирование не в общих и абсолютных терминах нормальности, а в терминах персональной реальности, различающейся от индивида к индивиду и от контекста к контексту.
Таким образом, стратегии всегда приспосабливаются к ситуации, а не ситуация адаптируется к соответствующим теориям.
Следовательно, «ересь» заключается в переходе от «закрытых» теоретических систем к «открытым» теоретическим системам, от концепции «научной истины» к концепции «вероятности»; от детерминизма «линейной зависимости» к пластичности «круговой зависимости»; от «ортодоксальности» к «методологическому сомнению».
Другими словами, по нашему мнению, совершается переход от подхода верующего фидеиста к подходу свободного от иллюзий исследователя, убежденного в том, что главный критерий оценки и проверки терапевтической модели заключен не в ее «теоретической архитектуре» или в «глубине» предпринятого ею анализа, но в ее эвристической ценности и ее способности к реальному вмешательству, измеряемой в терминах эффективности и быстроты решения проблемы, к которой она применяется.
Вторая ересь
Человек в такой степени совершенствуем и подкупаем, что может сойти с ума с помощью своего разума»
С этой точки зрения (следующая ересь) задача терапевта заключается не в анализе «глубинного» и не в поиске причин проблемы с целью выявления скрытых истин, а в том, чтобы понять, как действует проблема и как можно изменить затруднительную для субъекта, пары или семьи ситуацию. Осуществляется переход от содежания к процессам, для чего важно скорее знать, как делать, нежели знать, почему.
Иначе говоря, роль терапевта заключается в том, чтобы помочь пациенту решить проблему и чтобы пациент с помощью этого опыта стал способным адекватно решать другие проблемы, которые он может встретить в дальнейшем.
Сначала разрушается «колдовство» проблемы, а затем пациент обучается построению собственных способностей не поддаваться другому «колдовству» или дисфункциональным системам восприятия и действия.
В этой связи в зоне особого интереса находятся исследования и теории, относящиеся к «изменению», к тому, как оно происходит спонтанно и как его можно вызвать осознанно (Watzlawick at all. 1967, 1974). Следовательно, особое внимание уделяется нашему восприятию реальности и практическим аспектам наших взаимоотношений с этой реальностью; тому, как с помощью этих процессов создаются проблемные ситуации и, наконец, тому, как с помощью тех же самых процессов становится возможным эти проблемные ситуации разрешить. Отправным пунктом служит убеждение в том, что психическое или поведенческое расстройство субъекта определяется его восприятием реальности: его точкой зрения, которая обуславливает, как он воспринимает (или лучше – конструирует) реальность, на которую он реагирует дисфункциональным или так называемым «психопатологическим» поведением. Зачастую дисфункциональное поведение является, по мнению субъекта, его наилучшей возможной реакцией в определенной ситуации.
Это означает, что зачастую именно «предпринятые попытки решения» поддерживают или обостряют проблемы (Watzlawick at all. 1974).
Терапевтическое вмешательство заключается в сдвиге точки зрения субъекта с её изначальной ригидной и дисфункциональной перцептивно-реактивной позиции на позицию более гибкую, неригидную и с большими перцептивно-реактивными возможностями. (Здесь уместно вернуться к конструктивисткому и «этическому» императиву фон Форстера: «Всегда веди себя так, чтобы увеличить возможность выбора».)
10
По этому поводу полезно напомнить читателю, что «начиная с 1931 года, когда Гедель, основываясь на Principia Mathematica, опубликовал свою знаменитую теорему неразрешимости, нам пришлось расстаться с надеждой на то, что любая система, достаточно сложная для того, чтобы включить в себя арифметику (или, как показал Тарский, любой достаточно сложный язык), могла бы доказать свою логичность внутри своей собственной структуры. Такое доказательство может происходить только извне и должно основываться на дополнительных аксиомах, предположениях, понятиях, сравнениях и т. д., которые изначальная система не может создать или доказать, а сами они, в свою очередь, доказуемы лишь прибегая к еще более широкой структуре, и так далее по бесконечно регрессирующей цепи метасистем, метаметасистем и так далее. Согласно основным постулатам Principia Mathematica, любое утверждение о каком-либо множестве (а доказательство логичности является такого типа утверждением) предполагает все элементы множества и, следовательно, не может быть, не должно быть выражением этого множества». (Watzlawick et al. 1974, 38)