Страница 5 из 11
Но существует ли какой-либо другой язык? Ответ на этот вопрос дает, например, Джордж Спенсер Браун (Brown G.S., 1973) в своей книге «Законы формы», в которой он почти между строк определяет концепцию языка предписаний. Беря за точку отправления математическое сообщение, он пишет (стр. 77): «На этом этапе может помочь констатация того, что первичной формой математического сообщения является не описание, а предписание. В этом смысле можно провести сравнение с таким практическим искусством, как кулинария, где вкус пирога, хотя и не поддающийся словесному описанию, может быть передан читателю в форме набора инструкций, называемого рецептом. Музыка является подобной формой искусства: композитор даже не пытается описать набор звуков, о которых он думает, и еще менее того – описать совокупность чувств, вызываемых с их помощью, но он пишет комплекс команд, которые, если читатель им следует, могут привести его к воспроизведению изначального опыта композитора.»
Далее Браун комментирует роль языка предписаний в формировании ученого: «Даже естественные науки кажутся гораздо больше зависящими от предписаний, чем мы готовы признать. Инициация человека науки состоит не столько в чтении соответствующих текстов, сколько в следовании предписаниям типа: посмотри в этот микроскоп. Тем не менее для ученого является совершенно нормальным, что после того, как он посмотрит в микроскоп, он может описать другому ученому и обсудить с ним то, что он увидел, а также писать статьи и книги, посвящая их описаниям увиденного» (с. 78).
Иначе говоря, если нам удается мотивировать субъекта к осуществлению действия, которое само по себе кажется выполнимым, но которое он не выполнял, потому что в его реальности второго порядка выполнение данного действия не имеет никакого смысла и причины, тогда реализуя это действие субъект испытает нечто такое, что никакое объяснение и никакая интерпретация не смогли бы заставить его увидеть и испытать. И тем самым мы дошли до Хайнца фон Форстера и до его императива: «Если хочешь увидеть, научись действовать».
Бессмысленно говорить о том, что люди могут упорно сопротивляться выполнению подобного действия. Классическим тому примером являются современники Галилея, которые отказывались смотреть в его телескоп, поскольку они знали и не глядя: утверждения Галилея о том, что он видит в телескопе, не могут соответствовать их представлениям об устройстве мира (в их реальности второго порядка это была идея геоцентризма). Помните, «если факты не подходят к теории, тем хуже для фактов»?
Для тех, кто знаком с работами Милтона Эриксона, концепция языка предписаний не представляет собой ничего нового, если не считать ее предназначения. Во второй половине своей профессиональной карьеры Эриксон в целях достижения терапевтического изменения все чаще использовал прямые предписания поведения, не вводя пациента в состояние транса. Будучи настоящим мастером по обходу сопротивления, он оставил нам важнейшее правило: «Изучи и используй язык пациента».
Это тоже является радикальным отклонением от классической психотерапии, в которой на начальном этапе лечения большое количество времени посвящается попыткам обучить пациента новому «языку» – системе понятий той школы терапии, к которой относится терапевт. Только когда пациент начнет мыслить в терминах этой эпистемологии, формируя на ее основе представления о самом себе, своих проблемах, своей жизни, – в результате, таким образом, структурированной работы можно будет добиться терапевтических изменений. Что и говорить, подобный процесс может занять много времени. В гипнотерапии имеет место обратное явление; терапевт изучает язык пациента, его конструкцию реальности (как мы сегодня можем это назвать) и затем дает внушение на этом же языке, сводя таким образом сопротивление (и затраченное время) до минимума.
Изучение языка предписаний – за пределами его использования в терапии – мы находим в работах австрийского философа Эрнста Малли. В своей книге Grundgesetze des Sollens (1926) Малли развил теорию желаний и предписаний, которую он назвал «деонтической» логикой. Другой важный вклад в развитие этого предмета можно найти в работе британского философа Джона Л. Остина (Austin J.L., 1962). В своих знаменитых Гарвардских лекциях (1955) он выделил определенную форму коммуникации, которую назвал «перформативным[6] речевым актом» («Performative speech acts») или «перформативным высказыванием» («Performative sentences»). «Термин перформативный может быть использован множеством способов и в различных сочетаниях, так же как и термин императивный. Естественно, термин происходит от глагола perform[7], который обычно сопровождает существительное action: это означает, что произнесение высказывания уже само по себе является выполнением действия, а не только, речью в ее обычном понимании» (стр. 6).
Например, когда я говорю, что он обещает вернуть мне книгу завтра, я описываю (на языке индикатива[8]) действие, речевой акт, осуществленный этим человеком. Но если я говорю «я обещаю вернуть книгу завтра», утверждение «я обещаю» само по себе является обещанием, действием. В терминологии Остина первый пример (описание) определяется как констатация, в то время как второй пример – исполнительный вербальный акт. В четвертой лекции Остин подчеркивает разницу между утверждениями «я бегу» и «я извиняюсь». Первое является простым вербальным отчетом об определенном действии; второе является само по себе действием, является извинением. Можно привести и другие примеры из повседневной жизни: «я беру эту женщину в законные супруги»; «я называю этот корабль «Королева Елизавета»», «я оставляю эти часы в наследство моему брату». Во всех этих перечисленных вербальных актах, и в бесчисленном множестве других, им аналогичных, достигается конкретный результат, в то время как высказывание «наступает зима» не вызывает реального наступления зимы. Естественно, для того чтобы осуществить и сделать эффективным «перформативный» вербальный акт, необходимо конкретизировать много предварительных условий. Например, разочарования и обманы из прошлой жизни могут вызвать у меня сомнения в обещании; нельзя просить извинения в саркастическом, высмеювающем тоне; церемония названия корабля должна быть процедурой, принятой в данной культуре. Но в том случае, когда эти условия реализуются, тогда посредством перформативного высказывания в буквальном смысле создается реальность; и любой человек, который впоследствии, говоря о корабле «Королева Елизавета», называл бы его «Иосифом Сталиным», считался бы в некотором смысле ненормальным.
Здесь я лишь поверхностно коснулся работы Остина в этой специфической сфере лингвистики, то есть только слегка намекнул на его идею о том, «как словами делать вещи». Однако я надеюсь, что и такое краткое цитирование показало плодотворность идей Остина и их значение для нашей работы.
Удивительным феноменом человеческого ума эффектом являются так называемые «предсказания, которые самореализуются», известные неортодоксальным терапевтам и агентам биржи, но не тем, кто занимается составлением метеорологических прогнозов: воображаемый эффект вызывает конкретные последствия; будущее (а не прошлое) определяет настоящее; предсказание события приводит к его осуществлению (Watzlawick 1988).
Я уверен в том, что язык предписаний будет играть центральную роль в структуре современных терапевтических техник. Естественно, он всегда занимал это место в гипнотерапии. В самом деле, что есть гипнотическое внушение, если не предписание вести себя «как если бы» что-то действительно имело место? В результате это «что-то» возникает (то есть становится реальным), как будто оно было действительно выполнено. Но это же эквивалентно заявлению, что предписания могут в буквальном смысле конструировать реальность и что именно они – как это происходит со случайными событиями, – могут оказывать воздействие не только на человеческие жизни, но и на космическую, и на биологическую эволюцию. В связи с этим многое можно было бы сказать по поводу самоорганизации, то есть о том, что Пригожин (Prigogine, 1980) называет рассеивающими структурами; однако этот предмет превосходит мою компетенцию и выходит за рамки данной работы. Но почему же существует такое значительное различие между тем, что возникает изнутри меня самого, и тем импульсом, что приходит извне? На этот вопрос можно ответить по-разному, но ни один из ответов не является убедительным. То, что это так, не является секретом: в нашей собственной жизни нам случается создавать те же самые проблемы, которые наши так называемые пациенты создают в своей жизни.
6
Перформатив (сущ., лингв.) – глагол, употребление которого в первом лице настоящего времени означает непосредственное совершение названного действия, например: «Я обещаю».
7
Здесь: исполнять, выполнять (обещание, приказание и т. п.); делать, совершать.
8
Индикатив (сущ., лингв.) – изъявительное наклонение глагола.