Преступление победителя

— Это вы не в себе, если думаете, что я позволю помешать мне. Ваше дело молчать и слушать. Итак, Тринн, я задал вопрос. Не смотри на нее, она здесь никто. Смотри на меня.

Взгляд Тринна заметался между ними. Гэррани хрипло застонал от боли, с мольбой глядя на Кестрель.

— Прошу вас, — прошептал узник, — он должен знать.

Капитан содрал с руки пленника кусочек кожи и бросил в ведро. Тринн закричал. Этот вопль эхом отозвался в голове у Кестрель. Она потянулась к капитану и попыталась удержать его руку, сжимающую кинжал. Но тот не глядя оттолкнул Кестрель, и та упала на пол.

— Лучше не упрямься, Тринн, — прошипел капитан. — Забудь слово «нет». Для тебя есть только «да». Понял?

Тринн закусил губу, крик оборвался.

— Да.

Кестрель поднялась на ноги:

— Капитан…

— Молчать! Вы только мешаетесь. — Он обратился к Тринну: — Что ты делал возле двери во время встречи императора с главой сената?

— Ничего! Я убирался. Это моя работа.

— Твой ответ подозрительно похож на слово «нет».

— Нет! То есть да, да, я подметал пол. Делал свою работу. Я здесь слуга.

— Ты раб, — поправил его капитан, хотя указ императора официально освободил всех гэррани. — Ведь так?

— Да, я раб.

Кестрель как можно тише вытащила кинжал из ножен. Если капитан не обернется, у нее есть шанс. Не важно, что боец она никудышный. При таком раскладе Кестрель успеет нанести ему удар. Наверное.

— Так почему? — спросил капитан обманчиво мягким голосом. — Почему ты подслушивал под дверью?

Клинок в руке Кестрель дрогнул. От капитана пахло парфюмом императора. Она заставила себя сделать шаг ближе. Выпитое утром молоко подступило к горлу.

Тринн перевел взгляд с капитана на Кестрель.

— Деньги, — прохрипел он. — Сейчас год денег.

— Ага! — воскликнул капитан. — Вот мы и подобрались к самой сути. Тебе заплатили, верно?

— Нет…

Капитан полоснул ножом по другому пальцу. Кестрель вырвало. Она выронила нож, но крик Тринна перекрыл звон металла о камни. Кестрель вытерла губы рукавом и, отвернувшись, зажала уши ладонями, но все равно услышала вопрос капитана:

— Кто? Кто тебе заплатил?

Но ответа не последовало. Тринн потерял сознание.

Кестрель заперлась в своих комнатах, будто подхватила заразную болезнь. Сначала она бросилась в ванную и терла кожу мочалкой до тех пор, пока та не стала красная, как ошпаренная. Платье Кестрель оставила на полу в ванной, а сама забралась в кровать, даже не высушив волосы, и начала думать.

Точнее, попыталась. Она отчаянно старалась понять, как теперь поступить. Вдруг Кестрель заметила, что пуховое одеяло, теплое, но легкое, подрагивает, словно живое существо. Но это дрожала она сама.

Кестрель вспомнила Плута, предводителя гэрранских повстанцев. Арин подчинялся ему, восхищался им, даже любил — в этом Кестрель не сомневалась. Плут все время грозился переломать или отрезать ей пальцы, содрать кожу. Он был словно одержим этой идеей, а потом все это переросло в безумие другого рода. Кестрель вспомнила ужас, охвативший ее, когда она поняла, чего именно хочет Плут и на что готов пойти, чтобы получить свое.

Теперь он мертв. Арин убил его, она видела это собственными глазами. Плут умер и больше не причинит ей вреда. Кестрель уставилась на свои руки. Вот они, целые и невредимые — не ободранные, не окровавленные. Тонкие пальцы, нежная кожа, ногти коротко острижены, чтобы не стучали по клавишам. Возле большого пальца — родинка. Пожалуй, руки у нее были красивые, но сейчас, безвольно лежащие на одеяле, они казались совершенно бесполезными.

Но что она может сделать? Устроить пленнику побег? Для этого потребуется чужая помощь. Кестрель нечего противопоставить капитану. В столице никто ей ничем не обязан, она не знает секретов придворных. Во дворце Кестрель для всех чужая, ей не на кого положиться, тем более в таком опасном деле. А если ее поймают? Что с ней сделает император? А если продолжить бездействовать? Нет, это невозможно. Довольно того, что она пассивно наблюдала за пытками в тюрьме.

Тринн сказал: «Сейчас год денег». Он произнес эти слова так, будто обращался только к Кестрель. Фраза была странной, но смутно знакомой. Возможно, капитан правильно все понял, и Тринн действительно признался в том, что его подкупили. У императора хватало врагов, в том числе среди валорианцев. Тринна мог нанять какой-нибудь недовольный сенатор.

Кестрель перестала дрожать. Одеяло теперь напоминало заснеженное поле с холмиком на месте коленей. Она вдруг вспомнила, как няня однажды сказала ей: «Сейчас год звезд».

Кестрель тогда была совсем крошкой. Энай перевязывала ей разбитое колено. Не то чтобы Кестрель росла неуклюжей, просто она изо всех сил старалась стать лучше, и нередко эти попытки оборачивались синяками и ссадинами.

— Будь осторожнее, — предостерегла ее Энай, закрепляя бинт. — Сейчас год звезд.

Кестрель эти слова показались странными. Она попросила няню объяснить.

— Вы, валорианцы, отмеряете года числами, — ответила Энай, — а мы — богами. У нас их сто, на каждого приходится по году. Сейчас правит бог звезд, поэтому нужно смотреть под ноги и быть особо внимательным. Он любит несчастные случаи и красоту. Иногда, если бог разозлится или заскучает, то может решить, что нет ничего прекраснее, чем подстроить несчастный случай.

Кестрель следовало сказать, что все это полнейшая чушь. У валорианцев не было богов. Они не верили в жизнь после смерти и в прочие гэрранские глупости. Валорианцы ценили лишь боевую славу Отец Кестрель смеялся, когда ему говорили о роке. Он стал величайшим генералом империи. Если бы он верил в судьбу, то до сих пор сидел бы в палатке и ждал, что гэррани принесут ключ от своего города на хрустальном блюдечке. Но Траян пошел в наступление и сам захватил этот народ. Его победы, утверждал генерал, принадлежат только ему.

А вот маленькой Кестрель гэрранские боги нравились. Она любила слушать сказки о них и даже выучила со слов Энай все сто имен. Однажды вечером, за ужином, генерал случайно разбил тарелку.

— Осторожнее, — пошутила Кестрель, — год звезд на дворе.

Отец замер, и она испугалась. Может, боги — совсем не выдумка? Кестрель по неосторожности навлекла на себя беду похуже разбитой коленки. Она поняла это по разгневанному взгляду отца. На следующий день на предплечье Энай красовался фиолетовый синяк.

Кестрель больше не спрашивала о богах и забыла почти все, что знала. В гэрранском пантеоне вполне мог найтись бог денег. Возможно, сейчас и впрямь его год. В любом случае Кестрель не знала, что Тринн имел в виду.

«Прошу вас, — сказал ей узник, — он должен знать». Капитан решил, что эти слова относились к нему. Может, так все и было. Но Кестрель вспомнила, как смотрели на нее серые глаза Тринна: он как будто узнал ее. Что ж, неудивительно, ведь он служил во дворце. Все слуги знали, кто она такая, а Кестрель почти не помнила их имен и лиц. Однако этот раб был гэррани.

Допустим, он недавно появился в столице и видел ее еще в Гэрране, когда генеральская дочка порхала по приемам и балам, беспокоясь лишь о желании отца видеть ее в рядах армии и его ненависти к музыке.

Или же Тринн заметил ее совсем недавно, уже после Зимнего восстания, когда гэррани захватили город и Арин объявил Кестрель своим трофеем.

«Он должен знать», — сказал Тринн.

Осторожно, будто пытаясь разобраться в деталях опасного механизма, Кестрель подставила в это предложение имя: «Арин должен знать». Но что именно?

У Кестрель осталось очень много вопросов к Тринну. Она попытается помочь ему и понять, что именно узник хотел сказать ей. Но для этого нужно прийти в тюрьму одной… А значит, сперва придется добиться разрешения императора.

— Мне стыдно, — призналась Кестрель, когда увиделась с ним на следующее утро в личной сокровищнице.

Просьбу о встрече правитель принял как будто благосклонно, однако теперь молчал. Стены сокровищницы были похожи на пчелиные соты: от пола до потолка тысячи выдвижных ящичков. Император внимательно разглядывал содержимое одного из них, но Кестрель не видела, что там лежит.