Проклятие победителя

Во всем городе личная стража была только у генерала Траяна.

Кестрель вспомнила, как распорядитель встретился с ней взглядом в тот день. В какой восторг он пришел, когда она сделала ставку, и как переменился в лице, когда к ней присоединились другие. Теперь она поняла, что он вовсе не обрадовался растущей цене. Он испугался, как будто изначально собирался продать Арина именно ей.

Земля затряслась от стука копыт. Аукционист еще шире заулыбался, когда Арин остановил коня рядом с ними. Распорядитель подал знак рукой. Из тени деревьев появились вооруженные гэррани. Они навели оружие на Кестрель.

Арин спешился. Аукционист подошел к нему и положил руку ему на щеку. Арин ответил тем же. Они замерли, являя собой картину, которую Кестрель встречала лишь на старых гэрранских рисунках. Так приветствовали только самых близких друзей и родных.

Арин взглянул на нее.

— Ты и есть бог лжи, — прошипела она.

27

Кестрель повели к дому. Камни и ветки впивались в ее босые ноги. Она молча терпела. Когда аукционист толкнул ее на крыльцо, на мраморной плитке остались кровавые следы.

Но от боли ее отвлекла ужасная картина. Тело Хармана, управляющего, лежало в фонтане лицом вниз. Вода покачивала его светлые волосы, точно водоросли.

Рабы генерала столпились в коридоре за фонтаном, засыпая вопросами вооруженных гэррани. Те снова и снова повторяли одни и те же ответы: «Мы захватили город», «Губернатор мертв» и «Вы свободны».

— Где экономка? — спросил аукционист.

Рабы засуетились. Вместо того чтобы вытолкнуть пожилую валорианку вперед, они просто расступились. Аукционист схватил ее за плечи, придавил рукой к стене и достал нож.

Женщина начала всхлипывать.

— Стойте! — закричала Кестрель. Она повернулась к рабам. — Нельзя так. Она хорошо с вами обращалась.

Рабы не пошевелились.

— Хорошо обращалась? — усмехнулся распорядитель. — Когда это? Когда заставляла вас чистить уборную? Когда била вас за разбитую тарелку?

— Неправда, она никому не причиняла вреда! — Голос Кестрель задрожал от страха, справляться с которым больше не было сил, и она совершила роковую ошибку, добавив: — Я бы не позволила.

— Ты здесь больше не командуешь, — бросил аукционист и перерезал экономке горло.

Та сползла по расписанной цветами стене, захлебываясь собственной кровью, прижимая руки к шее, как будто надеялась закрыть рану. Аукционист не сдвинулся с места, хотя на него брызгала кровь, пока женщина не упала на пол.

— Но она ведь ничего не сделала, — не сдержавшись, воскликнула Кестрель, хотя понимала, что ей лучше всего молчать. — Она делала только то, за что я ей платила.

— Кестрель, — резко одернул ее Арин.

Аукционист повернулся к ней. Он снова занес нож. Кестрель успела вспомнить стук молота по наковальне и подумать о том, сколько оружия выковал Арин. Он ведь легко мог наделать еще клинков без ведома управляющего.

Распорядитель шагнул к ней.

— Нет, — произнес Арин. — Она моя.

Аукционист замер.

— Что?

Арин подошел к ним, прошагав через лужу крови. Он остановился рядом со своим предводителем, спокойный и безразличный.

— Она моя. Мой приз. Плата за мою помощь. Трофей. — Он пожал плечами. — Как хочешь, так и назови. Хоть моей рабыней.

Кестрель охватил стыд, ядовитый, как вино, которое подали на балу ее друзьям. Аукционист, помедлив, ответил:

— Я начинаю беспокоиться на твой счет, Арин. Мне кажется, ты не совсем ясно понимаешь суть происходящего.

— Я хочу, чтобы она испытала, каково это — оказаться на моем месте. Что в этом плохого?

— Ничего, но…

— Валорианская армия еще вернется. Это дочь генерала. Ее нельзя лишиться.

Распорядитель убрал нож, но страх не оставлял Кестрель. Ей была уготована судьба намного хуже смерти.

— Не забывай, что случилось с твоими родителями, — сказал аукционист. — Как валорианские солдаты поступили с твоей сестрой.

Арин посмотрел на Кестрель.

— Я помню.

— Неужели? И где же ты был во время захвата поместья? Ты — моя правая рука. Я рассчитывал увидеть тебя здесь. А ты пошел на бал.

— Потому что узнал, что там будет раб начальника порта. Он передал мне ценные сведения. Плут, нам еще нужно разобраться с купеческими кораблями. Отправь меня туда. Я справлюсь. — Лицо Арина выдавало жгучее желание добиться одобрения предводителя.

Плут тоже это заметил и вздохнул.

— Ладно, возьми небольшой отряд. В гавани будут еще бойцы. Корабли нужно захватить или сжечь. Если хоть один успеет выйти из залива, в столице узнают, что мы захватили город, и наша революция закончится так же быстро, как началась.

— Я все сделаю. Из гавани никто не выйдет.

— Возможно, это уже произошло. Матросы наверняка услышали взрывы.

— Тем больше у них причин дожидаться товарищей, которые остались на берегу.

Плут кивнул. Его лицо выражало смесь оптимизма и настороженности.

— Ну, ступай. Я подчищу все в доме губернатора.

Кестрель подумала о своих друзьях, уставившись на кровь на полу. Она не заметила, как Арин подошел к ней. Потом аукционист произнес:

— Руки.

Она подняла взгляд. Арин посмотрел на ее сжатые кулаки.

— Верно, — согласился он, и Кестрель поняла, что они обсуждают, как лучше ее устрашить.

Она не сопротивлялась, когда Арин схватил ее за руку. В памяти снова всплыл летний день на арене. «Парнишка умеет петь», — сказал тогда аукционист. Кестрель вспомнила, как он надавил ботинком на ее пальцы. Весь город знал о ее любви к музыке. «Вот что больнее всего», — решила она, послушно следуя за Арином.

То, что она любила, использовали против нее.

Она пообещала себе, что не станет ничего говорить Арину, но он первым обратился к ней:

— Ты поедешь со мной в гавань.

От изумления она не сдержалась:

— Зачем? Не проще ли запереть меня в казарме? Твоему трофею там самое место.

Арин ответил, продолжая идти вперед по коридору:

— Плут может и передумать.

Кестрель с ужасом представила, как распорядитель открывает дверь ее темницы.

— Полагаю, живая я вам нужнее.

— Я бы не позволил убить тебя.

— Какая трогательная забота о жизни валорианки. Это странно, учитывая, что ты спокойно смотрел, как убивают бедную женщину. Учитывая, что ты в ответе за смерть моих друзей.

Они остановились у дверей в покои Кестрель. Арин повернулся к ней лицом.

— Да пусть хоть все валорианцы в городе умрут. Лишь бы ты жила.

— Даже Джесс? — Ее глаза внезапно наполнились слезами. — И Ронан?

Арин отвел взгляд. У него над бровью начал расцветать синяк — след от удара каблуком.

— Я десять лет прожил в рабстве. Я больше не мог терпеть. То, о чем мы говорили в карете, — как ты себе это представляла? Ты хотела, чтоб я так и жил, боясь к тебе прикоснуться?

— Это здесь ни при чем. Не держи меня за дуру. Ты с самого начала собирался меня предать.

— Но я тогда не знал тебя. Я не знал, что ты…

— Ты прав. Ты и сейчас меня не знаешь. Ты мне никто.

Он ударил ладонью по двери.

— А дети валорианцев? — продолжила она. — С ними вы что сделали? Тоже отравили?

— Нет! Конечно нет, Кестрель. О них позаботятся. Они в безопасности, с ними няньки. Никто не собирался их убивать. По-твоему, мы звери?

— Да, вы звери.

Арин сжал руку в кулак и толкнул дверь, потом отвел Кестрель в будуар, открыл шкаф и начал перебирать вещи. Наконец он достал черную рубашку, штаны, куртку и вручил ей.

— Это парадный боевой костюм, — холодно бросила она. — Мы едем в гавань на дуэль?

— Тебя легко заметить. — Его голос звучал странно. — В темноте. Ты… Ты похожа на пламя. — Он нашел вторую черную рубашку и разорвал ее. — Вот. Повяжи на голову.

Кестрель застыла, держа в руках ворох черной ткани. Она вспомнила, когда на ней в последний раз был боевой костюм.

— Переодевайся, — велел ей Арин.