Проклятие победителя

— Почему тебя обучили кузнечному делу?

На секунду ей показалось, что он откажется отвечать — так напряглись его скулы. Потом Арин сказал:

— Меня выбрали потому, что я меньше всех подходил для этого ремесла. Я был тощим девятилетним мальчишкой. Вечно витал в облаках и всего боялся. Вы видели, какие в кузнице инструменты? Молот, например? Кому попало их не доверишь. Мой первый владелец посмотрел на меня и решил, что я не из тех, кто поднимет руку на господина. Поэтому он выбрал меня. — Арин холодно улыбнулся. — Ну что, понравился вам мой ответ?

Кестрель не могла произнести ни звука.

Арин отодвинул от себя костяшки.

— Я хочу сходить в город.

Кестрель сама ему обещала, да и в желании раба повидаться с возлюбленной не было ничего предосудительного. Но почему-то ей не хотелось отпускать Арина.

— Так скоро? — пробормотала она.

— Месяц прошел.

— Ох, — выдохнула Кестрель. Наверное, тяжело прожить месяц без любимого человека. — Конечно, ступай.

— Я выковал около тридцати клинков, — доложил Арин распорядителю торгов. — В основном кинжалы, сгодятся для ближнего боя. Есть несколько мечей. Я упаковал все в мешок. Сегодня ночью, за четыре часа до рассвета, я сброшу их с юго-западной стены поместья. Пусть твои люди ждут там.

— Отлично, — ответил Плут.

— Я продолжу работу. Что с пороховыми бочками?

— Они в надежном месте.

— Не попытаться ли мне завербовать кого-то из рабов генерала? Они могут нам пригодиться.

Плут покачал головой.

— Слишком опасно.

— Если бы у нас не было шпионов в доме Андракса, мы бы никогда не добрались до пороха. Но наш человек сумел незаметно выкрасть ключ и так же аккуратно вернуть его на место. Что, если и в поместье генерала подвернется похожая возможность?

— Говорю тебе, нет.

Сердце Арина гулко стучало от злости, едва не вырываясь из груди. Но он понимал, что неправ. В том, что Арин не в духе, не виноват никто, кроме него самого. И девчонки. Он сам не знал, что бесит его больше: то, что он подыграл ей, или то, что она поддавалась ему.

— А что генеральская дочка? — спросил Плут.

Арин предпочел бы услышать любой вопрос, кроме этого. Помедлив, он ответил:

— Слухи о боевой подготовке леди Кестрель сильно преувеличены. С ней проблем не будет.

— Держи. — Кестрель протянула старой няне глиняную чашку. — Это сироп от кашля.

Энай тяжело вздохнула и тут же закашлялась. Она откинулась на подушки, которые Кестрель подложила ей под голову, и уставилась в потолок.

— Проклятая осень. И бог здоровья, будь он неладен.

Кестрель присела на краешек кровати.

— Бедная амма, — прошептала она, называя няню гэрранским словом «мать». — Рассказать тебе сказку? Ты всегда так делала, когда я болела.

— Не надо. Вы, валорианцы, плохие рассказчики. Знаю я ваши сказки: «Мы сражались. Мы победили. Конец».

— Ты меня недооцениваешь.

Энай покачала головой.

— Есть вещи, которые нельзя изменить, дитя мое. Лучше не пытайся.

— Ладно. В таком случае, когда поправишься, приходи на виллу, и я для тебя сыграю.

— Да. Мне нравится тебя слушать.

Кестрель пошла в другую комнату, чтобы разобрать принесенную корзинку с едой и немного прибраться.

— Я встретила Коваля, — крикнула Энай из спальни.

Кестрель замерла и вернулась к постели няни.

— Где?

— А ты как думаешь? В бараке, разумеется.

— Я думала, ты там не бываешь, — удивилась Кестрель. — И вообще тебе лучше посидеть дома, пока не поправишься.

— Без тебя знаю. Я туда ходила несколько дней назад, когда еще не заболела.

— И что скажешь?

Энай пожала плечами.

— Мы обменялись всего парой слов. Но, по-моему, его хорошо приняли. У него есть друзья.

— Это кто же?

— С новым конюхом — все забываю, как его зовут, — они вроде ладят. А за обедом он сидит с Лирой.

Кестрель сосредоточила свое внимание на краешке одеяла. Как можно аккуратнее она расправила его на груди няни, вспоминая хорошенькое овальное лицо Лиры и ее приятный голос.

— Лира — добрая девушка. Хорошо, что он с ней подружился.

Энай взяла Кестрель за руку.

— Я знаю, ты не рада, что купила его. Но Коваль мог попасть и в худшее место.

В это мгновение Кестрель осознала, что давно не жалеет о покупке, и нахмурилась. Когда она успела так измениться?

— Я разрешила ему ходить в дом, — призналась она. Голос прозвучал так неуверенно, будто Кестрель оправдывалась. — И он часто сопровождает меня в поездках в город.

Энай сделала глоток сиропа и скривилась.

— Да, я слышала. И как на это смотрит общество?

— На что?

— На свиту. Они не обсуждают твой выбор сопровождающего?

— Я ничего не слышала. Поначалу ходили сплетни о том, сколько я за него заплатила, но все давно забыли об этом.

— Об этом, может, и забыли, но, боюсь, он все равно привлекает внимание.

Кестрель всмотрелась в лицо няни.

— Энай, к чему ты клонишь? С чего кому-то обсуждать Коваля?

Гэррани покрутила в руках чашку с сиропом. Наконец она ответила:

— С того, что выглядит он необычно.

— Ах, это! — с облегчением выдохнула Кестрель. — В одежде домашнего раба он выглядит совсем иначе, да и держится подобающе. — Эти слова натолкнули ее на другие мысли, но она прогнала их и покачала головой. — Нет, сомневаюсь, что кого-нибудь может смутить его вид.

— Тебе виднее.

Видно было, что Энай волновал и другой вопрос, но она решила не поднимать тему.

15

Слова Энай встревожили Кестрель, но не настолько, чтобы заставить изменить положение дел. Она продолжила брать Арина с собой, когда выходила в свет. Кестрель нравился его живой ум, пусть даже к нему прилагался острый язык. Однако она понимала, что на самом деле их беседы на гэрранском создают лишь иллюзию дружеского общения. Скорее всего, дело было в самом языке. Кестрель всегда казалось, что гэрранский лучше, чем валорианский, подходит для обсуждения личных тем. Возможно, такое впечатление сложилось у нее потому, что после смерти матери отцу было не до нее, и тогда Энай помогла заполнить оставшуюся пустоту. Чтобы отвлечь Кестрель от горя, няня стала учить ее гэрранским словам.

Кестрель то и дело приходилось напоминать себе о том, что Арин знает валорианский не хуже, чем она — гэрранский. Иногда она замечала, что он прислушивается к глупой болтовне на приемах, и удивлялась тому, как хорошо он освоил валорианский. Обычно рабам это не удавалось.

Вскоре после того, как они с Арином во второй раз сыграли в «Зуб и жало», Кестрель отправилась в гости к Джесс.

— Кестрель! — подруга заключила ее в объятия. — Ты нас совсем забросила.

Джесс явно ждала объяснений, но Кестрель, перебрав в уме все свои дела за последние недели — уроки стратегии, игру на фортепиано и две партии в «Зуб и жало», которые надолго заняли ее мысли, но не отняли много времени, — смогла ответить лишь:

— Ну, теперь-то я пришла.

— С извинениями, я надеюсь? Если нет, то я тебе жестоко отомщу.

— Вот как? — Кестрель прошла в гостиную. Шаги Арина у нее за спиной стихли, когда он ступил на мягкий ковер. — Мне уже страшно.

— И правильно! Если я сейчас же не услышу мольбы о пощаде, я не пойду с тобой к портному заказывать платье на Зимний губернаторский бал!

Кестрель рассмеялась.

— Зимы еще лет сто ждать.

— Как и твоих извинений, судя по всему.

— Прости меня, Джесс, мне очень-очень стыдно.

— Ладно, так и быть. — В карих глазах Джесс блеснули задорные искорки. — Я дарую тебе прощение при условии, что позволишь мне выбрать для тебя платье.

Кестрель беспомощно посмотрела на подругу, а потом взглянула на Арина, стоявшего у стены. Его лицо, как всегда, ничего не выражало, но Кестрель была убеждена, что он над ней посмеивается.

— Ты слишком скромно одеваешься. — Не слушая протестов, Джесс сжала руку Кестрель в своих, словно скрепляя договор. — Значит, решено. Так и сделаем. Валорианка не станет отступаться от своего слова.