Давай сыграем… в любовь…

Екатерина Каблукова

Давай сыграем в любовь

Пролог

— Мои дорогие, кронпринц Леопольд удостоил нас особой чести… — эрцгерцогиня выдержала паузу и внимательно посмотрела на своих дочерей. Фрау Марта, бессменная гувернантка герцогской семьи, на чьи плечи выпала тяжелая обязанность растить дочерей эрцгерцога, хорошо воспитала их. Обе девушки сидели напротив матери с совершенно прямыми спинами и делали вид, что внимательно слушают. Вернее, внимательно слушала лишь одна, младшая, любимица эрцгерцогини, красавица Лиззи. Её старшая сестра, Амалия, украдкой поглядывала в окно, где конюх прохаживал ее новую лошадь.

Эрцгерцогиня заметила это и вздохнула: в свете последних событий с лошадьми предстояло закончить. Как, впрочем, и с увлечением Амалии сыном их соседей. Она с сожалением еще раз посмотрела на обеих дочерей и решительно закончила:

— Леопольд попросил руки Амалии.

— Конечно, мама… — машинально произнесла Лиззи, затем ее большие голубые глаза округлились, и она взвизгнула, — Чтоооо?

Эрцгерцогиня вздохнула. Амалия, старшая из сестёр, напротив, нахмурилась:

— Здесь, должно быть, какая— то ошибка, мама! Ведь на последнем балу Леопольд не отходил от Лиззи. Они даже протанцевали два танца, а ведь это равносильно признанию в любви! Возможно, секретарь кронпринца просто перепутал наши имена?

— Предложение поступило напрямую от императора Франца, а он всегда отличался великолепной памятью, — отозвалась эрцгерцогиня, с сочувствием посматривая на младшую и оттого — самую любимую дочь, в ярости кусавшую губы. Она была вылитой копией своего отца, белокурого красавца, посла Северного королевства, так вскружившего когда— то голову еще молодой эрцгерцогине, уставшей от пренебрежения собственного мужа.

Роман был слишком бурный, и она забыла об осторожности. Эрцгерцог Норрик был в ярости, скандал едва удалось замять, и белокурый красавец— посол вынужден был отбыть на родину. А потом родилась Лиззи.

Эрцгерцог, скрипя зубами, признал девочку своей дочерью, но он так и не смирился с её существованием, слишком уж явно напоминавшем ему об измене жены. Рождение Лиззи пошатнуло и так напряженные отношения эрцгерцогства с Северным королевством, раз и навсегда определив предпочтения соседей. Возможно, со временем все бы и изменилось, но Лиззи была слишком похожа на своего настоящего отца.

Именно это сходство, как полагала женщина, и сыграло роль, что выбор кронпринца Леопольда, наследника великой Империи, еще одного могущественного соседа герцогства Норрик, пал на старшую дочь эрцгерцога, чье происхождение не вызывало толков.

Амалия сидела, словно пораженная молнией. Удивительно, но на ее породистом, но отнюдь не таком красивом, как у сестры, лице было написано отчаяние.

— Я отказываюсь понимать, — решительно произнесла она, внимательно смотря на мать своими серыми глазами, — на зимнем балу Леопольд не отходил от Лиззи, и потом, вы сами утверждали, что эта помолвка — почти решенное дело!

— Я ошибалась, — эрцгерцогиня ответила очень резко, слышать о своих промахах от дочери было очень неприятно. Амалия нахмурилась:

— Не думаю, мама, что ошиблись именно вы.

Вопреки всему, она встала и прошлась по огромной столовой, которую использовали по назначению лишь когда эрцгерцогиня давала ежегодный летний бал. Странно, что мать выбрала именно эту комнату, чтобы сообщить дочерям о выборе императора. Приезд эрцгерцогини был так внезапен, что слуги даже не успели растопить камин, и в комнате было достаточно прохладно.

Аккуратно обойдя стулья, все еще покрытые белыми пыльными чехлами, Амалия подошла к окну и с огромным сожалением приказала конюху увести лошадь. Закрыв раму и решительно задвинув щеколду, она вздохнула: похоже, что Клаус сегодня её не дождется.

Клаус был младшим сыном соседа, графа Тревизской марки. Помешанный на лошадях даже похлеще самой Амалии, он являлся верным спутником во всех её верховых прогулках. Надо бы послать ему весточку. Девушка украдкой оглянулась на мать, успокаивавшую свою младшую дочь. Та самозабвенно рыдала на плече эрцгерцогини:

— Как он мог, мама, как он мог так поступить, — даже рыдая, Лиззи была очаровательна, сама Амалия обычно покрывалась некрасивыми красными пятнами, и у нее опухали глаза, — Он ведь дал мне свое слово!

— О, моя дорогая, если бы выбирал сам Леопольд, — вздохнула та, нежно поглаживая дочь по спине. Сейчас она уже сожалела и о том романе, что случился у нее за спиной мужа, и о том, что, вопреки всему, она сохранила память об этом романе. Надо было, как и все, отдать ребенка на воспитание в какую-нибудь семью. Эрцгерцогиня подняла голову, встретилась глазами с проницательным взглядом старшей дочери и невольно вздрогнула, понимая, что та знает. Знает и о прекрасном белокуром офицере, так украсившем жизнь тогда уже одинокой женщины, и о пагубной, иного слово и не подобрать, страсти, охватившей тогда их, и о том, чья действительно дочь Лили.

Амалия смотрела слегка насмешливо, или же это просто казалось из-за ее слегка раскосых, точно у кошки, глаз. Такие же глаза были и у эрцгерцога. От этого казалось, что взгляд проникает прямо в душу. Впрочем, женщина знала, что ни Амалия, ни её отец не умели читать мысли. Эрцгерцогиня решительно отстранилась и расправила оборки платья.

— Элизабет, хватит рыдать, — почти приказала она, умышленно скрывая за резкостью любовь к дочери, — Выбор сделан, и твоя сестра выйдет замуж за кронпринца Леопольда. Ваш отец уже дал согласие на этот брак.

— Было бы удивительно, если бы он его не дал, — пробормотала Амалия и потупилась под строгим материнским взглядом.

— Предложение императорского дома — большая честь для нашей семьи, — очень четко произнесла эрцгерцогиня, — И я надеюсь, моя милая, ты с полной ответственностью отнесешься к нему, как и достойно старшей дочери эрцгерцога Норрика.

— Положим, одной из средних, — возразила Амалия, невольно вспомнив двух старших сестер, выданных замуж одна за другой два года назад по политическим соображениям. Теперь она жалела об их свадьбе. Возможно, кто— то из них привлек бы императора больше, чем она сама, — Кстати, могу я поинтересоваться, что отец дает за мной в качестве приданого?

Её вопрос вновь вызвал волну негодования эрцгерцогини. Тоном, не терпящим возражений, она отчитала дочь, напомнив ей, что любопытство — греховный порок, а юной девушке пристали лишь добродетель и подчинение родительской воле. Амалия непочтительно хмыкнула, поняв, что отец не стал посвящать свою жену в политические интриги, чем вызвала очередную отповедь и обещание эти три месяца уделить особое внимание манерам и воспитанию дочери, чтобы та не опозорила их перед императорской четой.

Не сомневаясь, что мать так и сделает, полностью лишив ее последних месяцев свободы, Амалия поспешила принести извинения, которые были приняты со строгой снисходительностью. После чего эрцгерцогиня величественно вышла из комнаты, оставив сестер одних.

Насупившись, Лиззи смотрела на старшую сестру, которая отобрала у нее все: почет, уважение и красавца— кронпринца, с которым так приятно было кружить в вальсе на зимнем балу.

Амалия ответила ей не менее неприязненным взглядом. Они никогда не любили друг друга. Амалия считала Элизабет слишком глупой и жеманной, та полагала, что старшая сестра резка, иронична, не слишком красива и не думает ни о чем, кроме своих лошадей.

— Ненавижу тебя, — наконец произнесла младшая, — Как же я тебя ненавижу.

Амалия пожала плечами:

— Можешь ненавидеть сколько тебе угодно, это ничего не изменит…

— Интересно, чем ты его так зацепила?

— Ты сейчас о кронпринце или о его отце? — зачем— то уточнила Амалия, совершенно случайно вспомнив мимолетную беседу, которую имела на зимнем балу с императором и императрицей, тогда мать, невзирая на шушуканье за спиной, представляла младшую дочь как дебютантку. Тогда их императорские величества почему— то предпочли побеседовать именно с Амалией, усадив на небольшой стульчик рядом с их золочеными креслами. Вернее, беседовал император, его супруга смотрела на девушку с ледяным снисхождением, как смотрят на таракана, гнушаясь раздавить. Из этой беседы сама Амалия смутно помнила лишь то, что сам император Франц был весьма любезен и пожелал ей приятного вечера.