Страница 171 из 211
Кирилл грустно усмехнулся.
- Что ж, раскаянием, что ли? Раскаянием отвечать или как?
- Раскаяние перед собой - весьма похвально, пожалуй. Отчего же? Для самосовершенствования. Весьма. Но в смысле ответственности... Маловато, если перед одним собой.
- Так вот я и спрашиваю - что значит отвечать? - немного раздраженно сказал Кирилл.
- А это значит, чтобы кто-то с тебя спросил. Спросил, понимаешь ли, с тебя ответ - как и что, по чьей вине верный нам человек потерян... Ты отчитываться будешь в исполнении своего задания, вот тогда и скажи.
- Выходит, ты считаешь, вина на мне есть? - спросил Извеков, горячо всматриваясь в лицо Рагозина.
- А сам как считаешь?
Кирилл молча кивнул.
- По букве по военной, может, покойник больше виноват, - продолжал Рагозин. - Разве он смел оставить роту во время операции? Ведь командир, а? Дисциплинарно отвечает он. Да с мертвых не взыщешь. Поплатился. А ты, слава богу, живой. Отлучился Дибич с твоего согласия, да? А в партийном смысле ты ведь тоже командир. И получается, понимаешь ли... Хотя поголовному это можно было бы обойти, а по-душевному - надо сказать...
- Спасибо, я тоже так думал, - быстро проговорил Кирилл, торопясь освободиться от мешающей мысли. - У меня еще к тебе вопрос. Или уж просьба...
Но, быстро начав, он тут же остановился, потому что едва представил себе яснее, о чем хочет просить, как понял всю трудность задуманного. Он принудил себя улыбнуться.
- Но тогда тебе придется выслушать еще одну историю. Не измучил еще я тебя, нет? Я коротко.
Как только он заговорил о Мешкове, Рагозин стал ворочать головой на подушке, и вся свободная от бинтов часть тела - рука, и плечо, и ноги тоже нетерпеливо задвигалась под простыней, которой она была накрыта, и сделалось будто виднее, какой он громоздкий и как, наверное, ему неудобно на койке. Он не мог дослушать до конца рассказа о мешковском золоте:
- Ах, купецкая душонка! Обманул! Ведь как притворился! Хоть, говорит, матрас мой вспорите - ни одного золотого! Надо было его подушку вспороть, выходит дело, а?! Обвел меня, хитрец! И все ведь со смирением! Что будешь делать, а?
Он не мог остановить своих возгласов и то поднимал, то ронял на подушку голову.
- Деньги, которые мы конфисковали, доставлены в Саратов, - сказал Кирилл, - а сам Мешков - на барже!
- Там ему и место.
- Да, наверно, если суд найдет это место для него подходящим. А до суда... Я хотел с тобой посоветоваться, Петр Петрович. Меня просила дочь Мешкова, если возможно для старика что сделать...
Кирилл смолкнул. Рагозин перестал двигаться, затих и скошенным взглядом словно просматривал Извекова насквозь.
- Благодетелем заделаться вздумал? - сказал он после молчания.
- Похоже! - насмешливо тряхнул головой Кирилл.
- А что? Разве нет? Я этой святоше доверился, а он меня надул. И вышел я дураком. Ты его из ямы собираешься тянуть, а он, поди, думает, как бы тебя туда столкнуть.
- Да в яму-то он угодил не без моего содействия, верно?
- Сам посадил, сам пожалел...
- Я не по жалости. Он свою меру получит. Я хочу, чтобы не меньше и не больше меры.
- Боишься лишнего передать? Чтобы Соломон рассудил, да? А ты сам суди. За Дибича готов ответить - бери на себя ответ и за Мешкова.
- Я свое дело сделал.
- Чье же теперь собираешься делать?
Кирилл дернул плечами. Он не находил возражений, но и с возражениями Рагозина не чувствовал согласия.
- Ты не понял. Я не собираюсь вызволять Мешкова. Я обещал его дочери узнать, в каком положении дело и что с самим стариком.
- За дочь страдаешь?
- Она за отца страдает.
- А тебе она кто?
- Ну! И ты туда же! - досадливо отвернулся Кирилл и таким тоном, будто решил бросить бесплодный разговор, прибавил, скорее из упрямства: - Ты посоветуй, у кого можно справиться о деле, ты ведь лучше меня знаешь.
- Делай как хочешь. Тебе я не учитель, а обманщикам не пособник.
- Нет, видно, учитель, если поучаешь меня, как маленького. В чем я пособник Мешкову? Что я, не понимаю, что он коли не по злобе, так по природе своей - наш естественный враг?
- Умные речи отрадно слышать.
Кирилл посмотрел на Рагозина. Странная усмешка скользила под его спутанными усами. Но нет, это была не усмешка, а непонятная застенчиво-нежная и хитрая улыбка, какой никогда Кирилл не видал на его лице. Как будто Рагозину было совестно и вместе непреодолимо приятно так хитро улыбаться.
- Вот и кошелка для меня прибыла, - выговорил он таким же странным, как улыбка, голосом, силясь приподняться с подушки и глядя прямо перед собой.
Кирилл повел взглядом за его глазами.
В палату входил мальчик - длинноногий, поджарый, с большим лбом и вскинутыми к вискам углами бровей. Любопытство и внимание, которыми светились его выпяченные глаза, противоречили беспечности всего его выражения. Он был еще ребенком, но в нем уже чуть проступала та нескладность, какая отличает подростков. И вдруг эта нескладность длинных ног и рук напомнила Кириллу что-то очень знакомое.
- Поставь пока корзиночку в уголок, - сказал Рагозин, - и познакомься с Кириллом Николаевичем Извековым.
- Рагозин, - сказал мальчик, не кланяясь, а вызывающе вздергивая голову, и далеко вперед вытянул руку.
- Ваня, - мягко договорил за него отец.
- А-а, вижу, - сказал Извеков и опять обернулся к Петру Петровичу. Нашелся?
Улыбка Рагозина показалась Кириллу еще более неожиданной. К ее хитроватой нежности присоединилось нечто заискивающее, как у бабушки, которая не может досыта налюбоваться внучком. Это удивительно шло к лицу лысого, вдруг словно постаревшего человека и одновременно так не вязалось с установившимся обликом слегка сурового, ироничного Рагозина, что Кирилл захохотал. Петр Петрович, смутившись, тоже рассмеялся. Добродушный их смех наполнил палату гулом, и только Ваня сохранял серьезность, неодобрительно следя за отцом и новым своим знакомым.
- Садись, - сказал Рагозин, отодвинув под простыней ноги и показывая сыну на край койки. - Теперь, видно, моя очередь рассказывать истории, а?
- Да, как же это случилось? - воскликнул Извеков.
- У нас с Ваней вроде бы одно подшефное судно оказалось: канонерка "Рискованный". Я ее - помнишь? - перевооружал, а он на ней плавал...