Досье 'Одесса'

- А что тут напишешь? "В один прекрасный день я нашел папку, где какой-то старик-самоубийца описывает пережитое во время войны"? Думаешь, мой редактор это примет? Признаюсь, на меня дневник Таубера произвел жуткое впечатление, но лишь на меня. О войне написаны уже сотни мемуаров. Они начинают надоедать. Посему одним лишь дневником никого в прессе не заинтересуешь.

- К чему ты клонишь? - спросил Брандт.

- А вот к чему. Если на основе дневника организовать розыск Рошманна по всей стране, из этого можно будет сделать хороший очерк.

Брандт не спеша стряхнул пепел с сигареты в пепельницу на приборной доске "ягуара".

- Никто его разыскивать не станет. Послушай, Петер, ты: полицию я знаю лучше. Мы освобождаем город от сегодняшних преступников. И никто не станет отвлекать перегруженных сыщиков на поиски человека из-за содеянного в Риге двадцать лет назад

- Но можешь ты хотя бы поднять этот вопрос у себя в полиции?

- Нет, - покачал головой Брандт. - Не могу.

- Почему? В чем дело?

- Потому что не желаю с этим связываться. Тебе легко говорить - ты холост, ничем не обременен. А у меня жена двое детей, посему я не хочу ставить под удар карьеру.

- Но разве это ей повредит? Разве Рошманн не преступник?

Брандт раздавил окурок.

-Не так-то легко объяснить. Просто в полиции существует этому особое отношение, некий неписаный закон. И заключается он в том, что, если начать копаться в преступлениях эсэсовцев, карьера только пострадает. Да и толку все равно не будет. Запрос положат под сукно, и точка. Так что, если хочешь раздуть это дело, на меня не рассчитывай.

Миллер помолчал, глядя в ветровое стекло, потом сказал:

- Раз так, ладно, оставлю тебя в покое. Но надо же мне с чего-то начать... Завещание Таубер оставил?

- Только краткую записку, где говорится, что он завещает все другу, некоему господину Марксу. Я подшил ее в дело.

- Хоть какая-то зацепка. Где найти этого Маркса?

- Откуда мне знать? - пожал плечами Брандт.

- Разве в записке не было адреса?

- Нет, - ответил Карл. - Только имя.

- Думаю, Маркс живет где-то рядом. Ты его не искал?

- Да пойми наконец, - вздохнул Брандт. - У нас в полиции ни одной свободной минуты нет. А знаешь, сколько в Гамбурге Марксов? Сотни только в телефонном справочнике. Я не могу тратить недели на поиски одного из них. Тем более что наследство Таубера не стоит ломаного гроша.

- Значит, все? - спросил Миллер. - Ничего больше?

- Ничего. Если хочешь разыскать Маркса - ищи на здоровье.

- Спасибо. Попробую.

Они пожали друг другу руки, и Брандт вернулся к семье и завтраку.

Другое утро Миллер начал с того, что зашел в дом, где жил Таубер. Дверь открыл небритый пожилой мужчина в засаленных брюках, подвязанных веревочкой, и расстегнутой на груди рубашке без ворота.

- Доброе утро. Вы хозяин дома?

Мужчина оглядел Миллера и кивнул. От него пахло капустой.

- Несколько дней назад здесь отравился газом один старик, - начал Миллер.

- Вы из полиции?

- Нет, я журналист. - Миллер протянул мужчине свою пресс-карточку.

- Мне нечего вам рассказать.

Без особого труда вложив в руку хозяина дома банкноту в десять марок, Миллер попросил:

- Нельзя ли взглянуть на его комнату?

- Я ее уже сдал.

- A где его пожитки?

- На заднем дворе. Они никуда не годятся.

Под мелким дождем мокла куча хлама. От нее все еще пахло газом. В ней валялись побитая пишущая машинка, две пары поношенных башмаков, старая одежда, связка книг и обветшавший шарф из белого шелка, который, решил Миллер, был связан, видимо, с иудаизмом. Миллер перерыл все, но ни записной книжки, ни писем от Маркса с его адресом не нашел.

- Это все? - спросил он.

- Да, - угрюмо ответил хозяин дома, стоявший у двери под навесом.

- Некий Маркс у вас не живет?

- Нет.

- И вы никакого Маркса не знаете?

- Нет.

- Таубер дружил с кем-нибудь?

- По-моему, нет. Вечно был один. Приходил и уходил, когда ему вздумается. Наверно, он был чокнутый. Но за квартиру платил исправно. И не скандалил никогда.

- Вы видели его в компании? На улице с кем-нибудь?

- Никогда. По-моему, у него не было друзей. И неудивительно - он вечно что-нибудь бормотал. Словом, чокнутый.

Миллер стал расспрашивать жителей близлежащих домов. Многие признавались, что встречали старика, который брел, повесив голову, укутанный в длинное пальто, шерстяную шапку и старые дырявые перчатки.

Три дня блуждал Миллер у дома Таубера, побеседовал с молочником, бакалейщиком, мясником и почтальоном, заглянул в бар, табачную и скобяную лавку - все напрасно. Лишь в среду он наткнулся на ватагу мальчишек, игравших в футбол у стены сарая.

- Значит, вас интересует тот старый еврей? Безумец Солли? - переспросил вожак.

Мальчишки окружили Миллера.

- Да, да. Вы его с кем-нибудь видели? С каким-нибудь другим стариком?

- А зачем вам это знать? - подозрительно спросил старший. - Мы его не обижали.

Миллер повертел в руке монету в пять марок. Восемь пар глаз зачарованно впились в нее.

- Мистер, - набрался смелости, самый младший из ватаги. Однажды я видел его с другим. Они разговаривали. Сидели и разговаривали.

- Где?

- У реки. На набережной. Там скамейки стоят. Вот на скамейке они и сидели, разговаривали.

- А собеседник Таубера был старик?

- Да. У него длинные седые волосы.

Миллер бросил мальчишке монету, убежденный, что сделал это зря. Но все же прогулялся к реке, оглядел набережную. Там стояло полдесятка скамеек, теперь пустых. Хотя летом, наверно, многие приходили сюда посидеть, посмотреть, как ходят по Эльбе пароходы.

Слева от Миллера на ближнем берегу располагался рыбацкий порт - у причала стояло несколько траулеров. Одни пришли из Северного моря с уловом сельди и макрели и теперь разгружались, другие готовились к отплытию.

Петер вернулся в разрушенный Гамбург из деревни, куда они с матерью переехали, спасаясь от бомбежек, еще мальчишкой; он вырос среди камней и развалин. Его излюбленным местом для игр был рыбацкий порт в Альтоне. Ему нравились рыбаки - грубоватые, но добрые, пропахшие смолой, солью и крепким табаком.

Миллер вернулся мыслями к Тауберу. Где Саломон мог познакомиться с Марксом? Журналист понимал, что упускает какую-то деталь, но не мог понять, что именно. Ответ пришел лишь тогда, когда он уселся в машину и доехал до заправочной станции у вокзала. Как нередко бывает, на мысль навела случайно сказанная фраза. Заправщик объявил, что высокооктановый бензин подорожал, и добавил, пытаясь завязать разговор, что деньги все больше обесцениваются. Потом ушел за сдачей, а Миллер уставился на раскрытый кошелек.