Страница 21 из 74
– Э… Вообще-то, Данил здесь ни причем. Я о нем и не вспомнила, пока ты мне не напомнила, что он вообще был.
– Ты почаще себе это говори и он действительно забудется.
Виктория вздохнула. Как можно общаться с людьми, если они тебя не слышат? Тебя не хотят слышать.
– Да, наверное, ты права… – Вика вспомнила о Хароне. – Может мне действительно стоит отпустить его.
– Конечно! Он не нужен тебе! У него уже все хорошо, а ты все киснешь. Вик, так же нельзя. Я знаю, что значит любить и как тяжело, когда не любят тебя…
«Если бы ты знала… этого разговора сейчас бы не было», горько усмехнулась Виктория.
– Ничего, я справлюсь. Но я еще не все попробовала…
– Что это значит? – Васька удивленно посмотрела на подругу.
Только в тот момент Вика поняла, что ляпнула лишнее.
– Ничего. Как твоя новая пассия? – сменить тему – единственное, что пришло на ум Вике.
К ее счастью, Василиса была очень забывчивая, даже скорее невнимательная, поэтому довольно быстро переключилась на свои чувства, совершено забыв о подруге.
Виктория не слушала Ваську, ее вызывающие междометия и выкрикивания. Она думала лишь об одном: почему Люцифер не пришел? Все ведь было правильно: договор в любой форме, кровь, печать, текст… Что не так?
В очередной раз Вика начала сомневаться в своей нормальности. Может, просто никакого Люцифера и вовсе не существует? Все, что с ней произошло, девушка придумала сама?
Вечером, поделившись с мамой прекрасным враньем, создав бесподобную иллюзию, Виктория отправилась в свою комнату. Замок щелкнул и все понеслось снова: пентакли, свечи, заклинания.
Виктория перерыла все книги, интернет и сделала все, как написано. Но ничего. Никто не появлялся. Ну как же так? Как такое возможно?! Харон-то явился сразу же, даже, когда его не ждали, влез в сердце и сидит теперь и рвет его изнутри. Почему не приходит Люцифер?
2 сентября 2013 (понедельник)
Шли дни, недели, месяцы. Виктория на отлично защитила свой проект и совсем сникла, потеряв себя в поисках Люцифера. Она совсем плохо выглядела, практически ничего не ела, в основном пила, в большинстве случаев – кофе, очень крепкий. У нее уже практически выступали глазницы, выкрашенные слабостью в черный цвет. Рыжие волосы, веснушки, некогда отражающие собой солнце и дарящие окружающим тепло и радость, померкли и потускнели.
Уже очень давно Виктория не спала нормальным сном. Почти все ночи она тратила на поиски путей к Люциферу. Она пыталась достать его любым доступным способом, а это было возможно лишь ночью, как твердили все заклинания в один голос.
Днем же Вика должна была строить из себя нормального, здравомыслящего человека. Ее мать была строгих нравов и если бы она заметила, что дочь не уверенна в своем душевном здоровье, то она бы вылечила ее.
Конечно, в то время, когда мама была на работе, Вика спала как убитая, восстанавливая силы, но их все равно было недостаточно.
К тому же ей надо было искать работу, делать видимость, что она ищет ее. Ей вообще приходилось делать видимость, что она живет и непросто живет, а очень радуется этому факту. На самом деле, когда в душе и сердце поселяется любовь и страсть, желание жить становится практически невозможным. Все, что не делается или делается, слышится и видится, все превращается в одно сплошное страдание.
– Вик, привет. Давно встала? – звонок мамы порой хуже пожара.
– Час назад. Сижу ем. Что за имерджанси? – жуя несчастный огурец, спросил Вика.
– Я забыла документы на столе. Видишь? Могу я попросить тебя привезти их мне на работу? Они мне очень нужны.
– Мам… – Вздохнула Виктория.
У нее были планы, совсем другие. Она собиралась осмотреть еще пару книжных развалов в районах МКАДа. Носиться по больницам времени у нее не было.
– Что «мам»? – тут же прозвучал строгий голос. – У тебя все равно нет никаких собеседований сегодня. Мне правда нужны они.
– Хорошо. Хорошо. Через полтора часа буду.
– В реанимации. Сегодня дежурю.
– Хорошо. Поняла. Пропуск закажи мне.
– Уже. Давай. Жду.
Ненавидя весь мир и большего всего забывчивость матери, Виктория отправилась в больницу.
Вика терпеть не могла больницы и никогда не понимала, как можно там работать. Место, заполненное болью и отчаянием. Там всегда плачут и умоляют. Рождается вера в сверхъестественное, забываются помощь простых врачей. Слишком много страданий и переживаний. Слишком сильно болит сердце, глядя на все, что там творится.
Виктория шла по отделению реанимации, ей оставалось еще метров десять-пятнадцать до ординаторской, когда она услышала слабый звук, голос, неразборчиво просящий о чем-то.
Девушка завернула в открытую палату и с первой же кровати что-то сильное схватило ее за руку. То была старушка с хваткой здоровенного мужика. Виктория занервничала, пытаясь вырвать руку, но женщина крепко держала ее. Ее белесые глаза, не имеющие жизни, впились в лицо девушки.
– Ты заберешь его. Я выбираю тебя. – Прохрипела могильным шепотом старуха и стиснула руку еще сильнее, хотя сильнее казалось уже невозможно.
– О чем Вы? Отпустите! – Виктория почти уже боролось со «слабой и больной» бабушкой.
Старуха ничего не ответила. Она легла на подушки, закрыла глаза, продолжая держать руку.
– Ты заберешь его… – снова повторила она и, наконец, отпустила онемевшую руку.
Старушка выглядела умиротворенно, словно спала и ей снился прекрасный сон.
«Сумасшедшая дура», Виктория выскочила из палаты и сделав, еще пару-тройку шагов, уже оказалась в ординаторской.
– Быстро ты, – мама выглянула из-за шкафа. – Викусь, прости, пожалуйста, у меня сейчас плановая операция, мне надо бежать. Оставь документы на столе, ладно?
– Ладно. – Девушка вздохнула в ответ.
– Ты не обижаешься? – женщина остановилась в дверях и посмотрела на дочь. – Вика, что с тобой? Ты приболела?
– Нет, нет, все в порядке. Я устала…немного.
– Черт! Самый страшный звук для реаниматолога!
Они обе услышали пронзительную линию звука, режущего уши. Ольга Владимировна выскочила из ординаторской, Виктория за ней.
В той комнате, у умиротворенно спящей старушки остановилось сердце, о чем аппаратура трезвонила на все отделение, призывая врачей вернуть жизнь.
– Дефибрилляторы, адреналин… – кричали врачи, медсестры носились рядом, исполняя все указания.
Виктория, облокотившись у стены, смотрела и переживала за бедную старушку.
– Время смерти 18:07…– услышала она приговор, после которого отчетливо начинаешь понимать глубочайший и, наверное, бессердечный смысл слова «все».
Женщину отключили от аппаратов, писали данные, врачи были расстроены.
– Свет, звони родным, пусть с патологичкой свяжутся… – мать Виктории давала приказ медсестре.
– Ольга Владимировна, у нее никого нет.
– Вообще? – удивилась врач.
– Вообще. Все как обычно?
– Тогда да. – Ольга Владимировна посмотрела на дочь, – тебя тут не должно быть. Давай, иди домой. Я завтра после обеда буду. Спасибо, что привезла документы.
Девушка вздохнула, развернулась и ушла. Ей было немного обидно, потому что мать всю жизнь делала карьеру врача и продолжала ее делать. Понятное дело, что делала она это успешно и к своим годам зарекомендовала себя врачом от Бога. Жаль лишь одно, когда люди делают карьеру, они не могу одновременно делать семью.
Виктория вернулась домой и завалилась спать…
Ночью она внезапно открыла глаза и совсем непонятно зачем, начала шептать что-то на абсолютно незнакомом языке:
Ebenus, opprobrium, conticinium, lacrimose, venetum, abominamentum, reflabriventi, basiator, zodium, horripilato, perfluus, flammosus, universus, gloria, tabifluus, damnatio, martyrium, infidelitas, securitas, necrosis.
На последнем слове наступила убивающая тишина. Стало настолько тихо, что Виктория слышала, как внутри мчится кровяной поток. Совсем легкий ветер, такой же безмолвной, как и все вокруг. Девушке было так страшно, что дыхание почти остановилось. Не нужно было быть мудрецом, чтобы понять, что что-то не так. Когда все, что двигалось в привычном русле, внезапно застывает в паралитическом ужасе – по меньшей мере, странно.