Борьба или бегство

Когда я видел унижения Серёжи, то был уверен, что такое уж точно стерпеть нельзя. Теперь всё было не так однозначно. Глеб был в несколько раз тяжелее, и я вряд ли смог бы хоть как-то навредить ему в честной драке. А нечестная пугала меня ещё больше: вдруг он разозлится и вовсе убьёт меня. Вернуть милость Глеба, перестать быть объектом его насмешек - вот чего мне хотелось больше всего на свете.

* * *

С того дня пребывание в школе превратилось в сплошной кошмар. Уроки даровали относительную безопасность, и Глеб мог только кидаться всякой дрянью и декламировать матерные стишки в мою честь. На переменах же он буквально открывал на меня охоту, и тут уже в ход шла вся его изобретательность. Он бил, пинал вещи, давал подзатыльники и пинки. Один раз он запихал мой рюкзак в мусорное ведро, и мне пришлось извлекать его оттуда, раздвигая руками оплёванные рваные листы бумаги и огрызки яблок.

Никита и Дима общались со мной по-прежнему. Но они общались и с Глебом - держали нейтралитет. Так же, как раньше весь класс держал нейтралитет по отношению к травле Серёжи.

До сих пор я не обращался за советом к родителям, стыдясь признаться в своей беспомощности, но теперь у меня не осталось других идей.

Мы засели на кухне. Рассказ дался мне нелегко: описывая перенесённые унижения вслух, я заново переживал их, а главное, окончательно и бесповоротно подтверждал их реальность. Под конец я совершенно измучился, но всё же изложил факты без утайки. Мама моя работала психологом, и я возлагал большие надежды на её профессиональные познания.

- В общем, не знаю, что делать, - я развёл руками и замолчал.

- Женя, что ты скажешь? - озабоченно спросила мама у отца.

- Я так понимаю, этот товарищ вообще любит шпынять людей?

- Да.

- Видимо, ждёт от тебя реакции. Ты обращаешь внимание на провокации, и ему интересно продолжать.

Я чуть не задохнулся от возмущения:

- Как я могу не обращать внимания, когда мне дают подзатыльник?! Это довольно заметно! А когда крадут мой портфель?

- Так, ты голос не повышай! - резко сказал отец. - Портфель вообще надо с собой носить, тогда его никто не отберёт. А по поводу остального... Наверно, изначально ты сам как-то спровоцировал этого Глеба? Иначе, почему он стал к тебе лезть?

- Не провоцировал.

- Ты же сам знаешь, что просто так ничего не бывает. Видимо, твоё поведение дало причину.

- А мне кажется, нам надо что-то сделать, - вновь заговорила мама. - Кто позволил одному ребёнку издеваться над другими? Давай я схожу в школу и поговорю с Ларисой Валерьевной.

Это была наша классная руководительница, по совместительству - учитель математики.

- Мам, ты что, думаешь, она этого не видит? Глеб не очень-то скрывается. И уроки Ларисы - не исключение.

- Если всё это делается перед учителями, а они не реагируют, может быть, ты преувеличиваешь серьёзность проблемы? - спросил отец.

- Вряд ли, - глухо ответил я.

- Надо искать разумные пути, - мягко сказала мама. - И самый разумный путь - это диалог. Мы можем собраться вместе с Ларисой Валерьевной, тобой и Глебом - и поговорить. Понять, откуда взялась неприязнь.

Здесь, на кухне, всё было привычным, настолько родным, что даже скучным. А главное - безопасным. Я знал: в этом доме меня никто не тронет. Сколько бы я ни ссорился с родителями, я был под их защитой.

Сейчас, сидя дома на кухне, я чувствовал себя в безопасности. Родители были рассудительны и спокойны, от них веяло уверенностью. В окружении привычных и скучных обоев, потёртой скатерти и стерильных манер, где самое серьёзное наказание - «мы с тобой не разговариваем», - было крайне трудно поверить, что в школе один человек избивает других. Идея не обращать внимания или устроить круглый стол с Ларисой - здесь исполнялась смысла. Я рассказал родителям всё - и теперь ход за ними. Не могут же они ошибаться в вопросе моей безопасности?

Факты говорили иное. Сейчас я и так старался быть невидимкой, не привлекать внимания, но это не останавливало поток издевательств. Подключение мамы скорее всего разозлило бы Глеба ещё сильнее, к тому же я выставил бы себя стукачом перед всем классом. Как ни заманчивы были эти пути, ступать на них было нельзя.

Раньше я всегда знал: каким бы скверным ни было моё положение, родители поругают, но помогут. Сегодня же мне впервые пришло в голову, что какие-то задачи могут оказаться им не под силу. Осознать, что помощи ждать неоткуда, было неожиданно тяжело.

- Не надо ничего говорить Ларисе. Будет только хуже. Я постараюсь сам как-то решить этот вопрос.

- Ты же говорил, что не знаешь, что делать, - сказала мама.

- Значит, подумаю ещё! Стучать - это точно плохая идея.

- Я предлагаю не стучать, а спокойно поговорить всем вместе.

- Хорошо, мам, я ещё подумаю над этим сам.

Ну, вот и всё. Возможности были исчерпаны. Оставалась лишь надежда: Глеб оставит меня в покое, и всё рассосётся само собой. За пределами этой надежды не было ничего, кроме обречённости.

Следующий день прошёл в обычном стиле: Глеб приставал, но обошлось без явных унижений. Перед уроком английского я вышел на минуту в туалет, а когда вернулся и открыл свой пенал, чтобы достать ручку, то обнаружил, что весь пенал внутри залит замазкой. Я невозмутимо закрыл его и выкинул в ведро.

Последним уроком шла история. На ней всегда творился полнейший бедлам, все орали и кидались чем попало. В меня несколько раз попадали бумажки и ластики, но я не обращал внимания, думая только о том, что учебный день совсем скоро закончится. За пять минут до конца урока в класс заглянула Лариса.

- А ну успокоились! Кадыков, сядь нормально! Сергей Павлович, они всегда у вас так себя ведут? Быстро достали ручки и начали писать!

Класс присмирел.

- После урока Кадыков и Савицкий - ко мне в кабинет.

Она вышла и закрыла за собой дверь.

Все снова начали орать, а я гадал, что же произошло. В том, что Лариса вызывала к себе Глеба, ничего странного не было - с его-то оценками. Ну а я тут при чём? Неужели она решила-таки провести беседу о нашем конфликте? Тогда я получу хоть какую-то поддержку, не став стукачом. Это было бы спасением.

Сориентироваться в ситуации нужно было раньше Глеба. Я собрал вещи заранее и сразу после звонка побежал на этаж ниже. Постучал в дверь кабинета Ларисы, вошёл. За двумя соседними партами сидели и разговаривали через проход Лариса и... моя мама.

- Мама?! Что ты здесь делаешь? - вскричал я. Ответ уже был мне известен.

- Спокойно, Миша! Присядь. Я пришла обсудить с Ларисой Валерьевной и вами вашу проблему.

- Но я же просил тебя не приходить!

- Знаю. Видишь, как получается: я пришла сама, ты меня не просил, так что никто не обвинит тебя в этом.

Я был совершенно оглушён. В класс вошёл Глеб. Он, как всегда, улыбался, но выглядел немного трусовато.

- А ты, должно быть, Глеб? - с улыбкой спросила мама.

- Да.

- Я мама Миши. Он рассказывал нам с мужем о том, что у вас возник конфликт, и я решила прийти, чтобы мы могли все вместе это обсудить. Садитесь.

Мы сели. Глеб смотрел невинным взглядом, я сохранял непроницаемое выражение лица.

- Давайте выслушаем всех по очереди, - сказала мама. - Расскажите, в чём у вас непонимание. Глеб?

- Да в общем-то нет никакого непонимания.

- Кадыков, отвечай нормально. Мы тут сидим не просто так, - вмешалась Лариса.

- Я не знаю, почему мы тут сидим.

- Ну хорошо. Миша? - спросила мама.

Я быстро пожал плечами.

- Миша, расскажи Ларисе Валерьевне то, что рассказывал нам с папой.

- Я не буду ничего рассказывать. Я просил тебя не вмешиваться в мои дела! - мой голос прозвучал неожиданно громко и плаксиво.

- Тише! Ты мой сын, и я не могу просто бросить тебя одного и не вмешиваться. Раз ты не хочешь, то я сама расскажу. Глеб, Миша говорит, что ты задеваешь его, толкаешь, воруешь вещи. Это правда?

- Может, такое было пару раз в шутку. Я не думал, что его это так обижает.