Королева и лекарь

– Это я потерялась, – ответила она. – Но сомневаюсь, что меня кто-то ищет.

Уголки ее губ опустились, и Айзек мигом поник. Кель метнул в него сердитый взгляд. Его люди чересчур сблизились со служанкой. Это не к добру.

Они расстелили лежанки в пещере, оставив лошадей пастись у входа. Кель вызвался нести дозор первым. Ему требовалось уединение.

Разумеется, он его не получил. Стоило лагерю затихнуть, Саша пристроилась рядом и точно так же устремила взгляд в пустоту.

– Ты опять злишься, – начала она мягко.

Кель не стал этого отрицать, хотя «злость» казалась слишком сильным словом. Он был истощен. Обеспокоен. Расстроен. Заинтригован.

– Плохо, когда с отрядом солдат путешествует женщина.

– Почему?

Этот вопрос расстраивал его особенно.

– Потому что, начав заботиться о тебе, – а они все заботятся о тебе, – они перестают присматривать друг за другом. Это не твоя вина. И не их. Просто люди так устроены.

– Вот как, – прошептала Саша.

Кель не ответил, зная, что она не нарушит молчания первая.

Она оставалась с ним все время, пока луна карабкалась по небосклону, выпутываясь из тумана и заливая молочным светом дюны вокруг. Затем Саша свернулась калачиком на песке подле него, положила голову на платок и подтянула руки и ноги к груди. Кель вздохнул, зная, что предположат солдаты наутро, однако решил ее не будить.

Пока нет. Пусть отдохнет еще немного. Лошади дремали, его люди видели сны, а он нес дозор.

Они вступили в Инок через десять дней после того, как покинули Солем, – пыльные, грязные, страстно мечтающие о ванне, вине и кроватях, которые не кишели бы песчаными пауками. Несмотря на Сашино предостережение, остаток пути они прошли спокойно. Так и не пригодившаяся броня поблекла, натертая металлом кожа зудела, а лошадям явно недоставало зерна и заботы конюха.

Главной артерией Инока служила река Бейл, крупнейшая в королевстве. Она тянулась, петляя, на добрую сотню миль, от южных границ провинции до самой столицы. Благодаря ей Инок вел активную торговлю по всему Джеру, что выгодно отличало его от более бедного соседа Квандуна.

На одном берегу расположились прекрасные дома и респектабельные мастерские. По улицам прохаживались изящно одетые женщины, сновали пышущие здоровьем ребятишки, а над всем этим возвышался кафедральный собор, построенный еще первым лордом Иноком. Он отбрасывал неодобрительную тень на другой берег. Лишь полоса воды отделяла безопасный, живущий по строгим правилам мир от его темного собрата, который не гнушался пороков любого толка.

Этот квартал был столь же богат – если не богаче. Он привечал всех – достойных и почета, и презрения, – а потому здесь не иссякал звонкий поток монет. Игорные дома приманивали и алчных, и скучающих. Таверны и чайные принимали и голодных, и скрывающихся от правосудия. Затейливые общественные бани, где прачки стирали тряпье мужчин, да еще и развлекали их, в равной мере привлекали грязных и одиноких – и заставляли их возвращаться вновь. Роскошные гостиницы старались услужить гостю едой и веселой компанией, спиртное текло без остановки – под стать реке за окном.

Блеск монет успешно скрадывал неприглядную изнанку, но местные женщины все равно оставались наложницами, а вино превращало мужчин в дураков. Людям Келя не терпелось отвести душу, а потому, едва спешившись и найдя жилье, они рассеялись по улицам Инока – со строгим наказом быть готовыми к отъезду через два дня. Командир ушел за ними. Сашу оставили на постоялом дворе – в отдельной комнате, при горничной и с пожеланием развлекаться, как она только захочет.

И все же Келя не отпускало беспокойство. И раздражение.

Беспокойство вызывало злость, а раздражение – глухое отчаяние. Промаявшись несколько часов в утехах, которые обычно доставляли ему удовольствие, он бросился обратно в гостиницу, взлетел по ступеням к Сашиной комнате и забарабанил в дверь. Саша открыла, с усталыми глазами и свежевымытыми волосами, окутанная ароматом розовых лепестков. Кель едва сдержал вздох облегчения и, напомнив, что она может идти куда вздумается, вернулся в свои покои, которые располагались точно напротив ее.

Закрыв дверь, Кель прислонился к ней и несколько минут напряженно вслушивался. Уйдет или нет? Саша не ушла. Да и куда ей было идти? Неужто он всерьез думал, что она последовала за ним из Солема, только чтобы оставить в Иноке? Кель упал на огромную кровать и провалился в беспокойный сон, желая лишь одного, чтобы Саша сейчас свернулась калачиком у него под боком, и ненавидя себя за это желание.

Он отвезет ее в Джеру. Пристроит работать во дворце. И наконец от нее освободится.

На следующий день он вернулся в бани, намереваясь забыться так, как привык – в горячей воде, паре, запахах и ощущении чужих рук на коже. Но приставленная к нему мойщица чересчур напоминала Ариэль Фири. Именно этот тип женщин ему всегда нравился: смуглая кожа, полные губы, округлые бедра и тяжелый бюст. Ее густые черные волосы были собраны в несколько толстых кос, и Кель вдруг поймал себя на том, что хотел бы увидеть их расплетенными. Когда она подняла на него искусно накрашенные глаза, исполненные фальшивого жара, Кель не почувствовал ничего, кроме отвращения к самому себе, и немедленно отослал ее прочь.

Он самостоятельно домылся, сменил одежду на свежую и отправился куда глаза глядят – бесцельно переставляя ноги и погрузившись в мысли. Через некоторое время ему показалось, что он заметил в толпе недавнюю банщицу. Кель изумился, теряясь в догадках, зачем она его преследует, – и вдруг понял, что это вовсе не она.

Женщина прошла мимо, не сводя с него алчного взгляда, и Кель осознал свою ошибку. Она напомнила ему не банщицу. А Ариэль Фири. Неужели теперь в каждой женщине он будет видеть ее лицо, ее коварство? Он так и не перестал ее искать. Да, он больше ни разу не произносил ее имени и не говорил Тирасу о своих попытках, но и не прекращал их.

Задача казалась невыполнимой. Ариэль много лет обманывала его, разыгрывая преданность и клянясь в верности королевской власти, в то время как на самом деле пыталась подорвать ее. Рожденная женщиной, она могла принять облик любого зверя или птицы, перелетала с места на место и мгновенно меняла форму под стать окружению. Она становилась буквально невидимой – чтобы затем выскользнуть из тени, взять то, что хочет, и причинить вред противнику.

Ее никогда не устроила бы роль дочери лорда или почетного посла провинции. Она хотела большего, а потому увивалась вокруг Тираса и манипулировала Келем – в надежде сделать его королем и занять место рядом. Но Кель ненавидел власть, а Тирас внезапно назвал своей королевой совсем другую девушку – хрупкую птичку, чья мощь превосходила его собственную. Разоблаченная, леди Ариэль исчезла.

Кель не сомневался, что она еще даст о себе знать. И тогда он оставит роль Целителя. В каком бы облике она ни явилась, он встретит ее палачом – и не успокоится, пока не свершит правосудие.

Кель бродил до самых сумерек, а когда вернулся в гостиницу, голодный и недовольный, машинально замедлил шаги возле Сашиной комнаты. Он слышал, как она ходит за дверью, и уже думал постучаться, чтобы увидеть ее хоть на минуту, но вместо этого отправился к себе, в одиночестве съел ужин и повалился на кровать, не зная, как еще приблизить утро. Однако сон упорно не шел, и посреди ночи он вновь оказался в коридоре – как он себе объяснил, с естественным желанием проведать Сашу. Дверь почему-то была не заперта. Кель в тревоге толкнул ее и переступил темный порог. Ни свечей, ни остатков ужина, кровать пуста и аккуратно заправлена.

Саша стояла у окна, окутанная водопадом собственных волос. Занавеси были широко распахнуты навстречу лунному свету. Казалось, она чего-то ждет, хотя Кель не мог сказать, чего именно. Когда дверь захлопнулась, она вздрогнула, и Кель нахмурился.

– У тебя дверь нараспашку. Мы больше не в пустыне, Саша. Мы на берегах Инока, и здесь полно проходимцев, которые спят и видят, как бы тебя умыкнуть.