Страница 3 из 29
Когда начало светать, Мария Ивановна готова было вскочить и мчаться в баню, чтобы проверить – не пострадал ли любимый племянник. Но на этот раз ее остановил уже не страх, а чувство неловкости. Люди молодые, парятся они всегда с большим количеством спиртного. Их теперь не добудишься. Но есть в компании и разумный человек. Инка, конечно, дрянь, но она никогда не оставит дверь нараспашку.
Глава 3
Предлагаемые читателю события развертывались жарким летом в небольшом поселении, раскинувшемся на высоком берегу чистой и полноводной реки. Я употребляю термин поселение, поскольку затрудняюсь назвать этот населенный пункт дачным поселком, равно как и деревней. Это именно поселение – симбиоз, естественное слияние города с деревней.
На высоком берегу реки Угры произошло то, о чем мечтали большевики. А произошло это потому, что деревня к описываемому времени совершенно умерла. Остались только развалины когда-то гордого собора, обширное кладбище, которое неуклонно пополнялось новыми могилами, покойников сюда везли со всей округи, и пять домов бывших колхозников. Вот к этим кривым, косым, щелявым домам и приткнулись горожане-москвичи.
Место это, называемое Верхним Станом, отличалось удивительной живописностью. Берег, который спускался к реке пологими уступами, зарос пахучими травами и удивительной крупности ромашками. Подножье угора с одной стороны окаймлялось ручьем. Вдоль ручья раскинулись совершеннейшие джунгли, а выше, там, где обнажились рыжие валуны известняка, в каменистую почву вцепились корнями вековые сосны. В бору и по сию пору не вытоптаны разноцветные мхи, а маслят по хорошей погоде столько, что ногу негде поставить, на вырубках тьма земляники. Рай, одним словом.
Обычно деревенские называют горожан, купивших у них жилье, дачниками, хоть те зачастую живут в крестьянских избах, держат кур и сажают огороды. В Стане горожан называли «художниками» – по профессиональной принадлежности двух домов.
Лет пятнадцать назад, сплавляясь по Угре на байдарке, Флор Журавский, сейчас известный в Москве художник, а тогда недавний выпускник «Суриковки», заприметил старый собор и окрестную красоту. Флор и вбил здесь первый кол будущего поселка. Но опять же – какой поселок? Всего пять домов дачного типа, из которого пятый и вовсе был баней.
Однако вернемся в ту сумасшедшую ночь, с которой мы начали наше повествование. Гроза не утратила силы, но отошла от Верхнего Стана, однако совершенно нельзя было понять – в какую сторону. Молнии вспыхивали и справа, и слева, и лишь южная часть неба (та, где по вечерам зависал над кладбищенской сиренью кровавый Марс) была глуха и темна. А север так и бесновался! Иной раз и яркого очерка молний не угадывалось, небо словно вспыхивало апельсиновым заревом – и сразу возникал злобный, басовитый грохот грома. Зарницы высвечивали пойму реки, густые заросли Черного ручья, сосновый бор на том берегу и развалины церкви, конечно. Церковь парила здесь над всей округой.
Двое мужчин стояли на останках паперти, а потом, не сговариваясь, вошли под своды разрушенного храма. Можно описать их со стороны, но только описать, потому речь их, злобная и выразительная, заглушалась раскатами грома. Они были примерно одного роста, но один был худым, масластым, и все сутулился, словно пытался принять боксерскую стойку, а второй – широкоплечий крепыш, по-бычьи наклонял голову. Круглая голова его была столь основательна, что вовсе не нуждалась в шее и держалась на могучем тулове исключительно под собственной тяжестью. Оба размахивали руками, били себя в грудь, что-то доказывая, словом, ругань шла на грани отчаяния. Мужчины уже вымокли до нитки, что, однако, никак не остужало их страстности.
Крича, круглоголовый наступал, а сутулый пятился в глубь церкви. Отдаленный гром заворчал и смолк, и тут же затеяли перекличку собаки. Оба скандалиста смолкли на минуту, озираясь и прислушиваясь, а потом с новым жаром возобновили спор. Речь сутулого выдавала в нем культурного человека, круглоголовый разнообразил свою речь ядреным матерком. Хотя не исключено, что диплом о высшем образовании у него тоже имелся. Как говорится, высшее без среднего, кто их теперь разберет?
– А я тебе говорю, что согласен, – твердил круглоголовый. – Нет у тебя всех денег, отдай те, которые есть.
– Да никаких у меня нет! Ты понимаешь человеческую речь? – отмахивался сутулый. – Я тебе внятно говорю, что все сделаю сам.
– Уговор был? Был!
– Не нашел я этих денег. Я тебе предлагал меньшую сумму, ты отказался.
– А теперь согласен. Только поторгуемся.
– Нет!
– Кусок!
– Пошел к черту! – возопил сутулый.
– Но, но!.. В храме не сквернословить.
– Ты себя послушай!
– Я ЕГО не поминаю. Давай так, девять сотен и по рукам.
– Нет у меня таких денег. Пустой я!
– Не ври. Я сам у тебя видел пачку зеленых.
– Истратил. Я покупку сделал. Важную.
– Что же это за покупка такая?
– Не твоего ума дело!
Пятясь назад, сутулый то и дело спотыкался. Когда-то мощеный церковный пол пришел в полную негодность. Да и вся начинка храма рождала в голове опасные мысли. Идеальное место для убийства! Оконные проемы напоминали пробитые снарядами дыры, кое-где сохранились косо висевшие решетки, и трудно было представить, какой мощностью обладал человек, выламывающий их и завязывающий прутья в узлы. В пределах сохранились фрагменты фресок, свет молний выхватывал из темноты лики святых. Роспись была поздней, для искусствоведов она не представляла ценности, и некому было защитить во времена оны несчастный храм. Удивительно, что сохранилась лестница, ведущая на хоры. Она была металлической. Деревянную лестницу окрестные пейзане давно бы растащили на дрова, а с металлической возни не оберешься. Несколько ступенек, правда, удалось вырвать из своих гнезд, зачем-то они понадобились в хозяйстве.
Ругаясь, мужчины успели протопать через весь храм, не миновали и алтарь, из которого сутулый, сделав зигзаг, благополучно вышел. Разговор зашел в тупик, и единственным желанием последнего было в этот момент допятиться до двери и дать стрекоча. Но в запальчивости он потерял бдительность и ступил на нижнюю металлическую ступеньку лестницы. Может быть, им двигало желание возвыситься над круглоголовым, кто знает. Во всяком случае, этот шаг был ошибочным, сутулый попался, как в капкан. Теперь у него был только один путь – карабкаться вверх, пытаясь поймать рукой несуществующие перила. Не нащупав ногой очередную ступеньку, сутулый сел и взвыл плаксиво:
– Что ты ко мне привязался? Мы же обо всем договорились. Не сошлись в цене, а потому разбегаемся. Так поступают деловые люди.
– Скажите, какой бизнесмен! Ты из себя Гагарина не строй. Я уже на месте! Понял? И при оружии! Не отдашь деньги, так я тебя самого здесь прибью, бесплатно, – круглоголовый схватил сутулого за грудки.
– Пусти, идиот. Пока ты еще никакого дела не сделал. А за обещание деньги не платят.
Сутулый неведомо как вырвался из крепких лап и довольно ловко побежал наверх. Круглоголовый загромыхал за ним.
– Дело сделать, что плюнуть, ты поклянись, что деньги сразу отдашь…
Их фигуры растворились в совершенной темноте второго этажа. Голосов тоже не было слышно, только скрипела, раскачиваемая ветром, висевшая на одном гвозде ржавая ставня.
Глава 4
Мария Ивановна так и просидела на кровати, не заснув до утра. На коленях ее прикорнул беззаботный Ворсик. Он спал, а пенсионерка внимательно следила, как светлеет окно, и прикидывала, в какой час будет не стыдно и уместно разбудить Левушку, чтоб сообщить ему о ночном происшествии. Девять – рано, двенадцать – поздно, десять – самое то.
Однако до десяти часов утра Мария Ивановна столкнулась еще с одной неожиданностью. Оказывается, ночь в доме она провела не одна. В спальне на втором этаже поперек кровати лежала Лидия – жена Константина. Длинные, еще влажные волосы ее свисали до пола. Она была завернута в банную, перепачканную зелеными травяными разводами простыню (понятное дело, вчера газон стригли). Из этого кулька торчали напедикюренные ноги с розовыми пятками.