Страница 5 из 6
С этими словами мой собеседник внимательно посмотрел мне в глаза долгим, изучающим взглядом и спросил:
– Вы верите в Бога?
– Конечно, – не задумываясь, ответил я, – Бог есть.
– Вот и я так всегда думал, особенно тогда. А сейчас лишь могу допускать это, – продолжил Полковник. – Как вы помните, я говорил, что нам в монастыре не разрешали иметь сотовые телефоны. У нас не должно было быть искушения для общения на фривольные темы, особенно с женщинами. Но как-то вечером я задержался в церкви. Внутри уже никого не было, кроме старшего монаха. Он, не видя меня, рассматривал документы, положив рядом, на стул, телефон. Мне неудобно было мешать, и я затаился. Затем настоятеля неожиданно позвали, и он, поспешно прихватив молитвенник, ушел, забыв телефон у алтаря. И тут, словно черный смерч пронесся надо мною, меня пронзила неотвязная мысль схватить телефон и позвонить. Как свет далекой звезды идет к нам из невидимой галактики, так и я услышал из другого, уже почти забытого мира единственную фразу, произнесенную Анной:
«Я вас слушаю». Этого было достаточно. Я понял, что здесь мне больше делать нечего.
Через неделю я в шикарном дорогом костюме, с букетом алых роз подходил к ее дому. Весь в волнительном ожидании какого-то светлого праздника, встречи с любимой женщиной, я не сразу понял услышанные пьяные выкрики: «Сука, я тебе уже наливал! Оставь мне!»
Я остановился, глядя на знакомый пятачок перед подъездом. Там, под деревьями, долговязый алкаш пытался ухватить своими длинными руками растрепанную пьяную женщину. Та зло хохотала, держа банку с какой-то мутной жидкостью, не давая ее и дразня собутыльника. И о, Боже, я узнал в этой женщине Анну! Сердце мое внезапно словно умерло… Как ночь наступает после заката солнца, так и ко мне пришел мрак. Розы рассыпались по земле, я развернулся и, потрясенный, побрел прочь… Другой на моем месте покончил бы с собой, но я в своем подавленном состоянии не мог сделать этого. Медленно идя в неизвестном направлении, машинально, словно в бреду, оказался на железнодорожном вокзале и уехал в самую далекую точку страны, на Дальний Восток. Так я оказался здесь.
С этими словами мой собеседник замолчал, взгляд его потух, руки безжизненно замерли на столе. Видя его состояние, я боялся что-то промолвить, а потому неподвижно смотрел в пустую чашку.
За это долгое, как мне показалось, молчание я успел подумать о фатальности судьбы, когда человек, как телега, попав в колею рядом с дорогой, никак не может вырулить обратно на нее, порой не в состоянии пойти другим путем. А жизнь несется к своему завершению, и заложенные природой возможности человека не реализуются…
Внезапно порыв океанского ветра шумно ударил по окну, и Полковник, вяло подняв голову, произнес:
– Вам пора. Спасибо, что выслушали меня. Никогда не любите кого-то больше, чем себя.
…Спустя час я уже был на готовящемся к отплытию нашем небольшом корабле. Прибрежная волна раскачивала его, чайки настойчиво кричали – все говорило о незаконченности истории, словно меня ждало ее продолжение. Из машинного отделения загудело, и меня обдало неприятным выхлопом от работающих двигателей.
Вдруг я услышал:
– Стойте! Стойте! – к кораблю подбегал весь взмыленный, запыхавшийся Полковник.
– Этот полоумный джентльмен опять будет проситься на судно, – заметил рыжеусый капитан. – Ребята, – крикнул он матросам, – убирайте трап, без него пойдем!
Но мой новый знакомый, сделав рывок вперед, большим прыжком настиг палубу. Тяжело дыша, грозно сверкая глазами, отодвинув матроса, он обратился ко мне:
– Вы должны мне помочь! Мне нужны деньги на проезд! Я верну, только дайте адрес!
Наше судно уже отчалило, стало набирать ход. Капитан выругался и ушел в рулевую рубку. Всю дорогу незваный спутник молчал, а на берегу, взяв у меня взаймы деньги, исчез…
…Прошло несколько месяцев. Я вышел на работу и уже стал забывать эту историю, как вдруг пришел денежный перевод. На бланке было сообщение: «Приезжайте на концерт Анны», указывалось время и место. Я уже говорил вам, уважаемый читатель, что почувствовал какую-то недосказанность, незавершенность этой истории, и я с некоторой тревогой поехал в назначенный день на концерт.
На дверях небольшого двухэтажного, еще советской постройки шестидесятых годов, желтого с колоннами дома культуры висела афиша о предстоящем концерте. Народ собирался и проходил в небольшой камерный зал. Я сел с правого края и огляделся. Зал был человек на двести вместимостью. Внимательно окинув его взглядом, можно было всех рассмотреть. Я сразу узнал Полковника. Он сидел на другой стороне в черном костюме и такого же цвета лакированных туфлях. Все черное, в том числе и очки, делали его каким-то зловещим. Я почувствовал неладное. Словно свинцовая туча медленно надвигается на синеву открытого неба, готовая вот-вот ударить молнией, так и этот человек нес тревогу. Я стал часто поглядывать в его сторону.
Зал зааплодировал, и на сцену вышла Анна в коричневом, длинном, до туфель, платье, в таких обычно исполняют классические произведения в сопровождении рояля. Она действительно была привлекательной женщиной. Не зная ее жизненную историю, я бы и не обратил внимания на немного перепудренное лицо и излишне наложенный макияж, для сокрытия отечности век и припухлости скул. Анна мило и открыто улыбалась, что располагало к ней публику. Концертмейстер за роялем заиграл, и Анна запела. Если вы, уважаемый читатель, ходили когда-нибудь в оперу, то и там очень редко можно встретить такой красоты голос. Тембр ее сопрано был в удивительном созвучии с тем, что мечтает слушать наше ухо. И я, забыв о тревоге, погрузился в блаженство звуков.
Ведущая концерта объявила: «Романс „Под дугой колокольчик поет“». Что-то меня вдруг насторожило, где-то я ведь слышал об этом романсе? И вдруг меня кольнуло: «Точно! Об этом романсе рассказывал седой смотритель маяка!» Вдруг шевельнулась оконная портьера за спинами зрителей, резкий порыв ветра всколыхнул платье певицы. Забыв о концерте, я перевел взгляд туда, где должен был сидеть Он. Там подобно ягуару, замирающему перед решительным прыжком, приподнявшийся с кресла черный человек застыл в дьявольском напряжении. Я почувствовал его решимость вот-вот броситься, совершить непоправимое. Правая рука мужчины потянулась внутрь пиджака. «Пистолет!» – мелькнула мысль. Ни секунды не медля, я бросился к безумцу, не давая вытащить руку из-под полы пиджака…
Слава Богу, на концерте никто ничего не понял. Когда я буквально выталкивал из зала этого ненормального, зрители лишь ненадолго отвлеклись, неодобрительно шепчась.
…Спустя час я успокаивал рыдающего, с багровым лицом и воспаленными глазами бывшего смотрителя маяка. Сюда, в свой гостиничный номер, мне пришлось чуть ли не силой доставить его на машине.
– Прошу вас! Умоляю, скажите ей, что я здесь! Ей ничего не грозит! Пусть придет! – просил бедняга. – Ее телефон не отвечает! Без Анны я не смогу жить! – вдруг добавил Полковник решительно.
А потом как-то сразу обмяк, повалился на кровать и замер. Все, чем он жил, словно сгорело в нем в этот миг, покрылось траурным пеплом. В глазах исчезла боль, и теперь уже невидящий взгляд страшил своим мертвенным тупым безразличием.
Я быстро собрался и пошел по указанному им адресу. Стоял нестерпимо знойный вечер. Вдруг деревья тихонько закачались, наклоняясь друг к другу. Затем вдоль улицы понеслись клубы пыли. Что-то большое, грозное где-то проснулось и надвигалось на город. Я побежал, дрожа от волнения, представляя, как с первым ударом молнии Полковник нажимает на спусковой крючок у своего лба. «Почему я оставил пистолет у него?» – гнали меня предчувствия…
…Невидимая рука продолжала затягивать небо. Все ниже нависали свинцовые тучи…
Спустя какое-то время я торопливо возвращался в гостиницу, держа под руку перепуганную Анну.
Когда я повернул ключ, а затем тихонько приоткрыл дверь номера, зловещая тишина окутала пугающим покрывалом неизвестности. Лампы были потушены, и темнота обрушилась на нас. Вдруг за окном мелькнула молния – комната осветилась грозной синевой.