Беззаботные годы

Чувствуя, что уже опаздывает, Эдвард влетел в дом, положил свой хомбург на столик в холле и заторопился вверх по лестнице в спальню, шагая через две ступеньки. В спальне он застал Луизу в каком-то маскарадном костюме и Вилли, причесывающуюся перед зеркалом.

– Алло, алло! – воскликнул он.

– Я Симпсон, – объявила Луиза.

– Привет, дорогой, – Вилли подставила ему лицо для поцелуя. Открытая баночка румян стояла на почти пустом туалетном столике.

Эдвард повернулся, чтобы обнять Луизу, но она чопорно закаменела и отступила.

– Папа, я же Симпсон!

Вилли добавила:

– И я никак не могу позволить тебе целовать мою камеристку.

Он встретился с ней взглядом в зеркале и подмигнул.

– Мои глубочайшие извинения, – произнес он. – Не знаю, что на меня нашло. Я еще успею принять ванну?

– Симпсон, вы не нальете мистеру Казалету ванну? А потом можете выложить мои гранаты.

– Да, мадам, – она двинулась было походкой Симпсон прочь из комнаты, но вдруг спохватилась: – Папа, ты даже не заметил!

– Не заметил чего?

Луиза указала на мать, жестом обвела одежду на собственном теле и одними губами выговорила что-то вроде «ты». Потом топнула ножкой и выпалила:

– Какой же ты глупый, папа!

– Довольно, Луиза.

– Мама, я же Симпсон.

– В таком случае немедленно налейте мистеру Казалету ванну, или гранаты я достану сама.

– О, будет сделано, мадам.

– Ну и что все это значит?

– У меня новое платье, – она поднялась, чтобы показаться ему. – Тебе нравится?

– Прелесть. И вправду очень мило. Тебе идет, – на самом деле платье показалось ему невзрачным. – Это Гермиона тебе сшила?

– О, нет, дорогой. Просто у нее была распродажа. Вообще-то я купила не одно, а три. И теперь мне совестно.

– Вздор, – на душе у него вдруг стало легко. – Ты же знаешь, я люблю, когда ты красиво одеваешься.

Когда он ушел к себе в гардеробную, Вилли встала перед большим зеркалом. Платье его отнюдь не воодушевило. С другой стороны, мужчины в этом ничего не понимают, а платье пригодится – оно идеально подходит для театра и сидит хорошо, а берта вокруг низкого выреза скрывает ее довольно маленькие и обвисшие груди. Видимо, ужасная мода двадцатых годов, когда все утягивались и сходили с ума по мальчишеским фигуркам, навредила их мышцам. Тайком от Эдварда она каждое утро делала упражнения в попытке восстановить их, но улучшений пока не замечала. А в остальном она в хорошей форме. Она снова присела к туалетному столику и аккуратно нанесла два маленьких мазка румян: мама вечно твердила ей, что макияж вульгарен, и Эдвард признавался, что недолюбливает его, но она заметила, что женщины, которыми он особенно интересуется, красятся довольно ярко. Например, Гермиона. Алая губная помада, яркий лак на ногтях, темно-синяя тушь для ресниц… Вилли вынула из ящичка губную помаду и слегка коснулась ею губ. Помада имела темно-карминовый оттенок, смотрелась немного странно, и Вилли сжала губы, чтобы распределить ее равномерно. Чуточку аромата Ormande от Coty’s за уши, и она готова.

Вернулась Луиза, гранаты были извлечены из плоского и довольно потрепанного кожаного футляра: гранаты восемнадцатого века, бриллиантовой огранки – ожерелье и длинные серьги к нему. Пока она вдевала в уши серьги, Симпсон сражалась с застежкой ожерелья.

– Можете выложить мою коричневую сумочку, тисненого бархата с бисером, пока я схожу пожелать доброй ночи мисс Лидии.

– Хорошо, мадам… Мадам, мама, а мне обязательно ужинать вместе с няней? Можно поужинать в моей комнате?

– Зачем тебе это понадобилось?

– За столом она ужасно нудная. Вернее, нудная она всегда, но за столом это особенно заметно.

– А ты не думаешь, что она может обидеться?

– Могу сказать, что у меня разболелась голова.

– Ну хорошо. Но только сегодня.

Лидия уже лежала в постели в детской спальне. Ее волосы были по-прежнему заплетены в короткие косички, из которых над ушами выбились влажные короткие прядки. Она была одета в голубую фланелевую ночную рубашку. Новый редингот висел на стуле возле постели. Шторы были задернуты, но вечерний свет пробивался между кольцами и ложился полоской в просвете между полотнищами штор. При виде Вилли Лидия сразу села в постели и воскликнула:

– «Элегантно на вид!»

Вилли растрогалась.

– Но спеть тебе так нежно и сладко, как Кошка, я не смогу[8].

– Ты сама нежная и сладкая. Луиза сказала, что вы идете в театр. А когда мне будет можно?

– Когда подрастешь. Может быть, на Рождество.

– Луиза сказала, если вдруг в театре начнется пожар, люди не выберутся. В вашем театре не будет пожара?

– Конечно, нет! И люди смогут выбраться.

– Но ты можешь попасть в аварию.

– Дорогая, я не попаду. А почему ты так беспокоишься?

– Просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Никогда.

– Дорогая, ничего не случится, – заверила Вилли, не понимая, почему при этих словах ее охватила такая печаль.

– Мой редингот мне так нравится! Мама, пожалуйста, расплети мне косички! Они слишком тугие, спать будет жестко. Няня всегда делает все как надо, но думает про завтра, а не про то, что будет сейчас. Они так натянуты! Из-за них все волосы тянутся и становятся длиннее.

Вилли сняла резинки и расплела тугие косички. Лидия замотала головой.

– Так гораздо лучше, мама. Будь осторожна и обязательно возвращайся. Ты ведь уже старая, а старым людям надо быть осторожными. На старушку ты не похожа, – лояльно добавила она, – но я-то знаю, кто ты. Я же тебя всю свою жизнь знаю.

У Вилли дрогнули губы, но она ответила:

– Понятно. А теперь мне пора, мой утеночек, – она наклонилась. Лидия обняла ее, изо всех сил затаив дыхание, так что объятия получились не очень продолжительными.

– Только ты скажи няне, пожалуйста, что это ты расплела мне косички.

– Скажу. Спи крепко. Утром увидимся.

К тому времени, как она поговорила с няней и спустилась с верхнего этажа, из своей гардеробной как раз вышел Эдвард, пахнущий лавандовой водой и на редкость внушительный в смокинге. Луиза стояла на пороге своей спальни, попинывая плинтус.

– Ты ей сказала? – встрепенулась она.

– Няне? Да-да, конечно. Где мое пальто, Симпсон?

– У тебя на постели. И я уже не Симпсон – видишь, я без фартука. А ты ведь еще не видела моего нового сомика, мама, – добавила она, входя за ней в спальню.

– Завтра посмотрю.

– Нет, посмотри прямо сейчас. Завтра он будет уже не новым.

– Луиза, нам правда уже пора…

Эдвард, спустившийся в холл, позвал:

– Вилли, хоп-хоп! Скорее, мы опаздываем.

– Ох, мама, так нечестно! Ты даже на секунду не задержалась бы!

– Не приставай, Луиза. – Проходя мимо комнаты Луизы по пути вниз, она добавила: – У тебя чудовищный беспорядок. Сколько раз тебе повторять, что устраивать такое в комнате некрасиво по отношению к горничным?

Луиза хмуро плелась за ней, бормоча:

– Не знаю…

У подножия лестницы Вилли обернулась:

– Так убери в комнате, дорогая, будь умницей. Ну, доброй ночи, – она наклонилась, чтобы поцеловать дочь, которая состроила гримасу безмолвной мученицы.

– Доброй ночи, Лу, – сказал Эдвард. Хлопнула входная дверь, оба ушли. Всего-то три вещи валялись на полу! Как будто это беспорядок! Когда вещи лежат на полу, их видно, а значит, сразу ясно, где их искать. Иногда взрослые такие ограниченные. А страдают от этого дети. Хорошо еще, завтра приезжает Тедди – будет хоть с кем поговорить. Когда-нибудь она будет играть в лондонской пьесе, а ее родители, к тому моменту уже совсем старые, придут посмотреть на нее, а потом начнут зазывать ее к себе на ужин, но она с Джоном Гилгудом уже приглашена на ужасно шикарную вечеринку. «Боюсь, вы уже слишком стары, – скажет она им. – Вам давным-давно пора жевать грейпнатс в постели». Воспрянув духом, она забрела в гостиную, достала из запертого шкафа «Узорный покров» Сомерсета Моэма и унесла к себе наверх. В родительской спальне она попробовала накраситься мамиными румянами, тут ее и застала Эдна, явившаяся перестилать постели.

8

Из стихотворения Э.Лира «Кошка и филин».