Страница 5 из 34
2. Структурализм и мир информации
Обсуждая взаимоотношения системно-структурных функциональных и вещно-событийных, субстратных методов в науке, важно избежать малодушного сглаживания остроты существующих между ними противоречий. Надо признать принципиальный антисубстративизм системно-структурной методологии. Она не субстратна по определению. Представлять мир через связи и отношения, когда любой объект, вещь, любое явление, событие – не первичная, монолитная и самостоятельная единица ( «субстанция», «тело», «элемент», «квант»), а нечто сложное, производное, некая совокупность или компонент системы – ее differentia specifica. В этом сила системно-структурной методологии, обусловленная тесной ее связью со специальными научными исследованиями. По признаниям физиков, если описания твердых тел в классической физике носили феноменологический характер, то современная теория твердого тела, основанная на концептуальном и математическом аппарате квантовой механики, все свойства веществ, материалов объясняет структурой ( «конфигурацией») атомов. Подобный подход, по мнению некоторых методологов, является одним из главных измерений «нетрадиционной» науки второй половины XX века, имеющей дело с «такими системными проблемами, в которых преобладают информационные, реляционные или структурные аспекты, в то время как сущности, формирующие систему, являются для них гораздо менее важными».[9]
Эффективность, распространенность системно-структурной методологии привела, как часто бывает, к сознательной или бессознательной абсолютизации ее значения. Сознательная абсолютизация выливается в различные концепции структурализма в духе неорационалистического философствования и в 70 – 80-е годы ХХ века привела к возникновению многочисленных вариантов «системной философии» (Э. Ласло, М. Бунге, А. Бам, А. Уемов и др.). При всем различии этих подходов общим для них является то, что на философию неправомерно переносятся особенности специального научного знания, что диалектические процессы взаимодействия теоретического и эмпирического уровней исследования заменяются абстрактными схемами логического порождения одних структур другими. Бессознательная абсолютизация не проявляется столь четко и концептуально, следовательно, анализировать ее труднее. Между тем во многих аспектах она носит глобальный характер. Вообще, мы видимо, слишком привыкли иметь дело с «готовыми направлениями», с концептуально оформленными односторонностями, а вот рассматривать тенденции самой реальности, различая среди них положительные и отрицательные, помогать формированию сознательного, то есть избирательного отношения к ним, способны далеко не всегда.
В чем же конкретно выражается абсолютизация структур и функций, приобретшая; в науке да и во всей современной культуре довольно широкие масштабы, и к чему ведет недооценка предметной, вещно-событийной компоненты в жизнедеятельности людей? Что означает и как проявляется это отрицание диалектики вещей и отношений, когда структурно-функциональные (в принципе – формализуемые, количественные) подходы считаются единственно научными, универсальными, обладающими монополией на постижение истины?
Если сначала квалифицировать, а потом доказывать, то кратко надо ответить, что односторонне функциональное воспроизведение реальности, без последующего учета роли ее субстратных элементов, специфики человеческого восприятия и человеческой меры вообще, есть, в широком смысле этого слова, сциентизм. Отрицание вещей, нужности дополнительного подхода, который бы начинал с эмпирических фактов, с «атомов», а не с целостности, означает отказ от признания существования чего бы то ни было самого по себе. Все и всегда берется через отношения, как функция, знак или манифестация другого. Отрицается самость, самостоятельность элементов, событий, ибо они, будучи включенными в систему, функционируют в ней ради целого и «для организации». Начиная с М. Фуко, Л. Альтуссера, провозгласивших «смерть человека», «теоретический антигуманизм», растворение истории в ее структурах, структурализм и системная философия опираются на предварительную дискредитацию значения явлений, роли чувственного восприятия мира как совокупности тел и вещей, на дискредитацию, в последнем счете, всей феноменологической предметной реальности нашего жизненного мира.
Структурно-функциональное снятие вещей, их превращение в точку пересечения отношений мировоззренчески означает снятие человека как эмпирического, телесного, чувствующего индивида, обладающего определенными природно-антропологическими константами. Растворяя вещи в функциях, мы растворяем необходимую основу для признания его первичности и идентичности, значения его собственного индивидуального бытия. Он становится элементом системы, который, в силу положения, всегда вторичен. Субстанциальная рациональность, предполагающая наличие непосредственных, неинструментальных связей между людьми, целиком вытесняется утилитарной, технической. Хотя признание чего-либо субстратом, телом не гарантирует существования у него человеческих качеств, отрицание подобного состояния разрушает почву для их формирования, ибо ясно, что безвещный и бестелесный предметный мир – это и бестелесный, безжизненный человек. (Лучше, пожалуй, слово «человек» писать тогда в кавычках, ибо на самом деле это будет уже только некий чистый, пустой, или чужой, разум).
К чему ведет абсолютизация методологического коллективизма, системных, в конечном счете формально-дедуктивных направлений рассмотрения человека, остроумно показал польский фантаст-философ Ст. Лем. Получается «антисолипсизм», симметрично солипсизму противостоящий, но столь же абсурдный: мир есть, меня нет, но я рассуждаю. «Солипсизм утверждает, что существую только «Я» – следует заявить, что существуют только другие. Эту доктрину, – иронически продолжает он, – можно отлично обосновать. Если бы другие люди не обращались ко мне, не отвечали на мои вопросы, захотели бы проходить сквозь меня, словом, если бы я ни для кого не существовал, разве не следовало бы мне признать, что меня в действительности не существует?.. Да если б и впрямь существовали только «другие», то среди бихевиористов, физикалистов воцарилась бы атмосфера всеобщего облегчения, успокоения, блаженства, исчезли бы миллионы забот, короче, возник бы сущий эпистемологический рай. Не придавая лично особого значения вышеизложенной абсолютно оригинальной концепции, я готов уступить ее заинтересованным лицам».[10] Действительно, если существование человека целиком обуславливается отношением и связью с другими, а другие, в свою очередь, тоже существуют как совокупность отношений, то его реальное телесное бытие, бытие «здесь и теперь» трансформируется в возможное. В бытие взаимодействующих сознаний. Снимая субстратное начало, отрицая вещи, структурализм предельно рационализирует человека, сужает его мир до мира информационных связей, а жизненную активность сводит к деятельности, цели которой заданы извне, системой. Человек предстает как продукт сложившейся ситуации, а все разговоры о какой-то его самодеятельности и субъективности, о выборе и свободе – беллетристика. Не он действует, а им действуют. Он исчерпывается своей социальной или еще у́же – коммуникативной ролью. Парадокс здесь также в том, что за любым явлением признается определенная качественная специфика, влияющая на индивида, а сам он берется без каких-либо собственных потребностей, импульсов и желаний, только в качестве результата влияния других. И шире: все здесь считается аргументом, все имеет самостоятельное значение, кроме того, что изучается. Последнее всегда следствие, функция, знак. Так жизнь заменяется знанием, вещи и события – информацией о них.
В рамках системно-структурной методологии довольно долго спорили о том, включать ли в структуру элементы или считать ее системой чистых отношений. Как более последовательная, победила вторая точка зрения, что еще раз подтверждает принципиальный антисубстративизм структурных методов. Ведь через элементы в структуру врываются вещественно-энергетические характеристики бытия, нарушающие ее выделенность, грозящие растворить в окружающей среде. Стремясь к строгости и точности познания, структурализм их как бы локализует, заключает в капсулу, лишая значения и рассматривая не более чем точки пересечения отношений. Этим достигается логическая однородность и целостность метода, его принципиальная формализуемость. Подобная тенденция прослеживается с истоков познания. Хорошо известно, что мышление, первоначально непосредственно включенное в предметную деятельность людей, постепенно эмансипировались от нее, теория отделилась от практики. Меньше внимания обращается на дальнейший процесс освобождения формы от содержания в самом мышлении, на происшедшее разделение абстрактных и эмпирических, структурных и субстратных методов, на образование единого языка науки (логики, математики), все более независимого от ее предметных областей. Этапным на этом пути стало образование понятия информации как самостоятельной общенаучной категории. Несмотря на различие взглядов на информацию, с ее первичной сущностной основой, которая нам именно и важна, согласны практически все: информация – это бытие, взятое со стороны его формы или, говоря современным языком, со стороны структуры. В силу того, что она является системой чистых отношений (той или иной их мерой), количеством без качества, формой без «содержания» (материи), она допускает неопределенно большое число конкретизации – может быть информацией о чем угодно, о любых предметах и явлениях. Ограничения на систему накладываются компонентами, субстратная природа которых задает ее определенную реализацию и тем самым позволяет интерпретировать теоретический формализм.
9
Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник. М., 1983. С. 61.
10
Лем Ст. Сумма технологии. М.: Мир, 1968. С. 25.