Страница 31 из 34
Экспансия реляционного интеллектуализма, его чистоты и абстрактности шла не только вширь, но и вглубь, внутри самого логоса. Сначала язык представал как некое оформление реальности ( «границы моего мира суть границы моего языка» – Л. Витгенштейн), или нечто первичное, субстанциальное ( «не реальность строит язык, а язык строит реальность» – С. Уорф), но не был универсальным. Постепенно, однако, он стал отождествляться с реальностью как таковой ( «системное целое, охватывающее всю протяжённость мыслимого» – Г. Гийом). Сначала он представлялся как живой – слово, речь, пароле, потом в виде системы знаков, воспроизводящей любое поведение человека, а в конце концов превратился в текст, который генетически больше не связан со своим телом – «не фонит» и ничего не отражает по определению. В этом качестве он стал «Всем». Пантекстуализм – высшая стадия лингвистического моделирования мира, завершающий этап эпохи логоса. Выявление структуры, особенно применительно к обществу и человеку, долго квалифицировалось как методологический приём ради большей эффективности познания (Луи Альтуссер). Потом она приобрела онтологический статус совокупности объективных отношений, инвариантных при внешних и внутренних преобразованиях, а в конце концов, оказалось, что это «деятельность по упорядочиванию последовательности определенного числа мыслительных операций» (Р. Барт). Что касается отказа от субъекта, то у данной операции так много авторитетных авторов, это настолько известный факт, что трудно сказать в какой очерёдности по ипостасям она проходила. Сначала как будто исчез автор, превратившись в скриптора (клиническая смерть), потом остался читатель, который, в конце концов, тоже оказался лишним. Текст не нуждается ни в поваре, ни в обедающем, он сам готовит (создает) и читает (ест) себя. Субъект или, вернее то, что вместо него – это самоинтерпретирующийся текст в ситуации интертекстуальности. Очевидно одно, что отказ от субъекта сопровождался, неизбежно привёл и завершился отказом от человека. В том же направлении менялись представления о деятельности. Сначала она была «предметной» (аналог труда, ибо деятельностный подход долго развивался под эгидой марксизма), потом стала просто «деятельностью», а в итоге все кончилось мыследеятельностью. Притом, упаси Боже, не в голове человека. Заблуждается тот, кто считает, что после отказа от человека от него осталась его мысль. От него не остается ни-че-го. Отсутствие. Мышление есть «функция места». Его элементы – пустая клетка или узел отношений как складка, складка складки (карман), точка мутации, сингулярность и т. п. Происходит этот процесс где угодно, только «не между ушами» (так теперь квалифицируют голову думающего человека, дабы этой дискредитацией подчеркнуть всю непристойность его присутствия в теоретических текстах и исключить всякий намёк на различие людей по природным способностям и личностным свойствам).
Разумеется, устранение из теоретизирования бытия и субъекта не было заказным убийством с хладнокровно поставленной целью. Полифония, противоречия, временные несоответствия, возвраты и непоследовательность вплоть до плюрализма в одной голове. Гениальными творцами, считавшими подобное дезорганизованное мышление не недостатком, а достоинством и возведшими его в норму, можно считать Ж. Делёза и Ж. Деррида. Провозглашая «презумпцию непонимания», они могли утверждать и отрицать утверждаемое в одном и том же предложении, в худшем случае – фразе, создав специфический стиль философствования, больше предназначенный для сокрытия, чем раскрытия смысла, на что у них были веские причины. Судя по их последователям, им это прекрасно удалось. Перед кончиной, оценивая содержание мировой горы публикаций о своём творчестве, Ж. Деррида сказал, что его ещё не начали читать. Уничтожая категориальный аппарат метафизики, «классики деконструкции» как правило вуалировали это оговорками, в которых частичное ослабление и как бы самокритика отрицания производится с позиции более глубокого, «второго» отрицания. «Структурализм вовсе не является мыслью, уничтожающей субъекта, но такой, которая крошит и систематически его распределяет, которая оспаривает тождество субъекта, рассеивает его и заставляет переходить с места на место: его субъект всегда кочующий, он сделан из индивидуальностей, но внеперсональных, или из единичностей, но доиндивидуальных».[72] Что же надо сделать с субъектом, чтобы считать его исключённым из структурной парадигмы: истолочь в ступе? Сжечь? В дальнейшем, в других пассажах элиминация субъекта спокойно признается как обязательное условие полной замены бытия структурой и логосом с будущим выходом за их границы, о чём мы дальше намерены вести речь. Однако прежде всего эти границы надо хотя бы обозначить: начало, этапы и… конец (уже? не успели…? – Да!) структурно-лингвистического поворота в движении человечества по пути прогресса.
Если принцип реляционности определяет суть постметафизической эпохи на всём ее протяжении, то другой её важнейший принцип – синхронии, принадлежит структурализму в узком, буквальном смысле данного слова. Будучи инвариантной к любым преобразованиям системы, структура синхронична как вода мокрая, а камень твердый – суждения аналитические. В ней выражаются законы функционирования и в развёрнутом виде, за пределами лингвистики, особенно в социальной сфере, структурный подход известен как структурно-функциональный. Его возникновение происходило в прямой борьбе с «аргументами»: причинностью, генетизмом и историзмом, то есть всем, что связано с диахронией. Если структура изменяется, сменяется, то под воздействием из вне, мутационно. Источника и механизма внутреннего развития, в том числе деятельностного, структура не знает. Его диалектическое описание расценивается как спекулятивное, ибо точность и научность несовместимы со становлением и процессуальностью. Борьба со временем – вот пафос времени господства структурализма.
Этап «чистого структурализма» завершается с появлением синергетики, теории самоорганизации нелинейных неравновесных сред, которая включает время в своё концептуальное видение. Синергетика сохраняет установку на отказ от бытия, углубляя её до охвата его динамических форм. Девиз «From being to becoming» (И. Пригожин), от бытия к становлению означает преодоление субстанциализма в любой, в том числе временной, процессуальной форме. Это не отказ от реляционизма, а его распространение на все мыслимые явления. Синергетика есть постструктурализм, однако не в плане отрицания его базисной основы – отношений, а снятие его синхронической ограниченности. С точки зрения реляционизма как главного признака постметафизической парадигмы, постструктурализм правомерно считать гипер-ульта-сверхструктурализмом. Вобрав в себя достижения структурализма, синергетика пошла дальше, решая проблему преодоления бытия как такового. Отказа от самого его принципа. Теория неравновесных нелинейных сред исходит из небытия=хаоса=пустоты=вакуума=пробела=0 – из Ничто. Это не просто «организационная теория природы, общества и мышления», а теория их самоорганизации. Всего из ничего. Таков принцип творчества как объективно развертывающегося процесса, радикального конструктивизма, из-мышляемого и из-обретаемого искусственного мира. Став парадигмальным, «эпистемой», он включает в орбиту своего объяснения не только искусственную, но и естественную реальность. Универсализируется и абсолютизируется. Постструктурализм – высшая стадия развития постметафизической парадигмы, после возникновения которого структурно-лингвистический поворот остаётся за поворотом – другим, новым, но с тем же антиметафизическим вектором и ещё более крутым. Вираж, на котором произошла ужасная
Структурно-лингвистическая катастрофа: смерть языка и индивида
Как выросшие дети отрицают необходимость дальнейшего существования родителей, но терпят, иногда даже заботятся о них, так структурно-лингво-синергетическая парадигма, дезавуируя метафизику, воздвигала собственное миро-здание рядом, почти без разрушения построенного ранее. Иногда даже кое-что используя. Произошло как бы территориальное размежевание соперников, разъезд. Жители старого дома продолжали обсуждать свой «основной вопрос», будто свежий ветер перемен к ним не относится, тем более, что источник угрозы действительно зародился в другом месте. «Коснели в традиции». Историческую миссию новационной о/за/чистки собственно философской сферы человеческого духа взяла на себя деконструкция, в сущности тот же структурализм-постструктурализм, но применённый к философии. Или постмодернизм, говоря применительно к культурно-исторической эпохе. Если, например, Г. П. Щедровицкий, считая, что философия свою роль сыграла, больше не хотел её знать: «вы можете, конечно, закинуть удочку и вытащить рыбу, но будете, в основном, вынимать калоши, старые и рваные» и что от естествознания тоже осталась одна скорлупа, которую грызут «научники», то Ж. Делёз, Ж. Деррида, Р. Рорти переосмыслили практически весь категориальный аппарат метафизики. Если не отвлекаться на оговорки – у-ничто-жили его. Чтобы не повторять сказанное, только напомним: отвергли тождество, вытеснив его повторением и различием; Бытие, предварительно опустив (так, по крайней мере, получается в русских переводах) до наличия=присутствия, не более, заменили отсутствием, превратив тем самым онтологию в нигитологию; человека, вырвав у него природные корни и обрезав божественные помочи, сначала освободили, а потом, лишив статуса субъекта, личности, редуцировали к актору и агенту как точке пересечения социально-культурных отношений; с ног на голову перевернули «платонизм», но не в плане перехода на позиции феноменологического материализма (предположение настолько отсталое, что вызывает краску стыда у предполагающего), а ради отказа от самого принципа «оригинал-копия» – никаких оригиналов! и т. д. Отрицание Тео-онто-этно-фалло-фоноцентризма, если декодировать символы в понятия, это отрицание Бога, природы и культуры, телесности, предметного существования человеческого мира вообще. Ради другого, рационального мира отношений и структур, языка и знаков. Грязная работа, проделанная ради торжества чистого Логоса. Или, что тоже самое, ради победы дискурса, в том числе над слишком тесно связанным с бытиём эмпирическим, интуитивным, созерцательным мышлением. Деконструктивизм – принципиальный, непримиримый враг метафизики, истребляющий её на её территории. Пленных не брали.
72
Делез Ж. По каким критериям узнают структурализм?// Метафизические исследования. Выпуск 6. Сознание. СПб., 1998. С. 232.