Страница 1 из 4

Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Дренда Ольга

Ольга Дренда

Серия «Новая антропология» под редакцией профессора Алексея Юрчака, Калифорнийский университет – Беркли

Olga Drenda

Duchologia polska

Rzeczy i ludzie w latach transformacji

Karakter

Хонтология – это нечеткая, призрачная, мутировавшая память, деформированная давлением наложенных на нее слоев информации… Отрывки воспоминаний вылетали, как клубы пыли из старой портьеры, прикрывающей вход в магазин WPHW. Когда я завела в интернете сайт Хонтология, оказалось, что сочетание причуд, абсурда, ностальгии и тревоги знакомо многим людям, пережившим момент небольшого конца света, энтропии на руинах утопии, или тем, кто в силах это вообразить. Слово «хонтологический» прекрасно подошло для корявых любительских обложек книг, для нескладных, слишком ярких и «снежных» кадров программы «Образовательное телевидение», наполовину забытых «Спокойной ночи, малыши!», грез на видеокассетах, блекнущих граффити, кафе, облицованного искусственным мрамором, солнца над асбестовым микрорайоном или массивом типа Липска, из которого вдруг вырастает спутниковая антенна. Оно начало жить своей жизнью.

Дренда показывает разрыв, заполнен-ный фантазиями и мечтаниями поляков. Она не оценивает, не ведет книгу жалоб и претензий, не иронизирует, хотя сами по себе рассказанные ей истории напрашиваются на такое восприятие.

Введение

Богуслав Дух

ЧИСТЫЙ

Дыхание бесклассового общества

Праздничный огромный леденец

тающий на солнце. Воскресенье

в деревне по щиколотку в бульоне.

Сенсация для идущих из костела девок.

Эпоха кожаных курток, «полонезов»

и статей о реинкарнации в «Пшиячулке».

Не видел, но знаю…

15.02.92

(bruLion, № 4/93, цена 39 000 зл)

Польская хонтология началась с магического заклятия, которое звучало так: ПАНРАМАО. Мне о нем сказала одна из сокурсниц, делясь – во время студенческих выездных исследований – детским воспоминанием о страхе перед заставкой вечерней «Панорамы», справиться с которым можно было только колдовством: перестановкой букв в названии программы. От нескольких человек я слышала о продолжавшейся долгое время боязни атомного катаклизма, возросшей в результате аварии в Чернобыле, протестах против строительства АЭС в Жарновце, слухах о таинственных арсеналах СССР. Кто-то пытался привыкнуть к зловещей фигуре генерала Ярузельского. Когда тот появлялся на экране телевизора, испуганный ребенок повторял: «Это пан Мышь».

Таких случаев было гораздо больше, они крутились в моей голове. Я осознала, что воспоминания восьмидесятых – девяностых годов путанны. Такова их природа, склонная к обманам и ошибкам, – но почему в памяти поколений столько ужаса перед техникой? Не потому ли, что наши воспоминания полны «призраков», остаточных изображений, раздвоений, как во взрывоопасном телевизоре «Рубин»?

В это время я узнала о хонтологии – философской концепции, которую охотно применяли к различным явлениям культуры. Само понятие весьма серьезного происхождения, оно выводится из работ Жака Деррида, который писал о современности, «одержимой» историей. Хонтология – это еще и термин, который в то же время начал появляться в разных закоулках рефлексии по поводу культуры, повсюду, где проявлялись какие-либо изломы памяти, неосуществление будущего, слабо различимые призраки и видения. Его использовал один из моих любимых теоретиков, Марк Фишер, а склонный систематизировать новые жанры музыки Саймон Рейнольдс (который в конечном счете напишет целую книгу о вечном возвращении ретростилистики) связал идею хонтологии с музыкой таких исполнителей, как Boards of Canada, Broadcast, или авторов британского рекорд-лейбла Ghost Box. Последние сделались синонимом целого направления – с конвертами пластинок, стилизованными под обложки книг издательства Penguin, отсылающими к британским фантастическим сериалам для детей и фильмам, которые предупреждали об опасностях у воды или на дороге; чарующим эзотеричным фольклором, существующим в Великобритании с шестидесятых годов, – они ловко подхватывали то, что появлялось на стыке страха и идиллии, в условиях государства-опекуна и холодной войны.

Разумеется, пристыковка философского багажа к эфемерному жанру музыки моментально порождала обязанности, придавала веса и несколько затрудняла выяснение того, о чем, собственно, идет речь. Только позже в одном из интервью Джулиан Хаус признал, что ключ к хонтологии – это нечеткая, призрачная, мутировавшая память, деформированная давлением наложенных на нее слоев информации. То есть слегка как ПАНРАМАО. Другой интересный автор, Адам Харпер, объясняет весь феномен с помощью убедительного примера. Вот идилличная почтовая открытка, на которой в траве и одуванчиках играют мальчик и ежик. Картинка мгновенно вызывает улыбку, но контекст запускает машинерию призраков: открытка родом из ГДР (прелестная картинка из деспотичной страны!), напечатанная в 1989 году, то есть накануне уничтожения той действительности, которая ее породила. Это открытка из умирающей утопии, воплощенной в характерной насыщенной колористике ORWOCOLOR. Когда-то, описывая это явление, я стала вслух размышлять, как бы это выглядело на польской почве. Отрывки воспоминаний вылетали, как клубы пыли из старой портьеры, прикрывающей вход в магазин WPHW.[1] Тогда я завела в интернете сайт Хонтология, и оказалось, что сочетание причуд, абсурда, ностальгии и тревоги знакомо многим людям, пережившим момент небольшого конца света, энтропии на руинах утопии, или тем, кто в силах это вообразить. Слово «хонтологический» прекрасно подошло для корявых любительских обложек книг, для нескладных, слишком ярких и «снежных» кадров программы «Образовательное телевидение», наполовину забытых «Спокойной ночи, малыши!», грез на видеокассетах, блекнущих граффити, кафе, облицованного искусственным мрамором, солнца над асбестовым микрорайоном или массивом типа Липска, из которого вдруг вырастает спутниковая антенна. Оно начало жить своей жизнью.

Если бы мне пришлось решать, какой образ представляет собой квинтэссенцию хонтологии, то, скорее всего, я выбрала бы фотографию, сделанную в 1988 году в Кракове Дэвидом Хлинским, фотографом, приехавшим по студенческому обмену из Канады и параллельно с учебой собравшим огромный уникальный архив фотографий объектов, которые в то время никому не казались достойными того, чтобы их запечатлеть. В основном это виды улиц, витрины магазинов, предприятия. На снимке девушка в джинсовых куртке и брюках везет коляску с ребенком по Кармелитской улице, по неровному, растрескавшемуся тротуару. Она останавливается перед музыкальным магазином Pop Magic (которым заведовал Анджей Пудель из группы «Пуделсы»), представленным небольшой витриной с несколькими пластинками, среди которых можно различить Przeboje San Remo – Dusan Intershow. Pop Magic! И в таком печальном окружении: дырки в стенах, отваливающаяся штукатурка, стертые пороги, упадок и разложение!

Воеводское предприятие внутренней торговли. (Здесь и далее, кроме указ. случаев – Примеч. пер.)