Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 16



Когда Берлинская стена рушится, наша школьная преподавательница религии говорит, что это сделал Бог, но мои родители объясняют мне это по-другому. Еще какое-то время я буду слушать все эти объяснения и, только перейдя в пятый класс, откажусь от уроков по религии. И никто не должен говорить, будто я не дал Богу ни одного шанса…

Возвращение Бога

«…и даже ни к чему особенно всматриваться, – говорит человек, стоящий за кафедрой, и делает взмах руками, – чтобы убедиться, что мы, люди, эволюционировали в рамках тех же процессов, что и все прочие живые существа на Земле и что, следовательно, мы не только культурные, но и природные существа!» Он немного успокаивается и поправляет свою седую шевелюру. – «В следующие недели мы будем обсуждать именно этот вопрос: кто или что определяет наше существование?»

«Я же сказал, что он заговорит именно об этом! – шепчу я на ухо своему лучшему однокашнику Беньмину. – Да и тема захватывающая!»

«Сорри, – он показывает на свой напиток. – После двух голубцов с гарниром из картошки и салата и пудинга на десерт мне необходимо что-то выпить, а то я сейчас же засну!»

«Вот-вот, фрапучино – в самый раз! – говорю я, потягивая из своего стаканчика. – Но давай-ка определимся: по-моему, это классный парень, и это его последнее мероприятие перед пенсией!»

Мы находимся в задней части аудитории «Rost-und Silberlaube»[21], как называется наш кампус Свободного университета Берлина, и глядим сверху вниз в огромный зал. За время первого тура мы, студенты-первокурсники, узнали, что в этой аудитории – почти четыреста мест, из которых сегодня занято от силы три четверти. Беньямин указывает на пару свободных мест вблизи, и мы спешим поскорее их занять.

Мы с Беньямином знакомы с первого семестра, вместе участвовали во многих событиях, избрали одно и то же направление в педагогике – «формирование взрослого человека» – и давно уже сделались большими приятелями – не в последнюю очередь из-за нашей склонности проводить ночи в клубах. В прошлом семестре мы оба защитили преддипломные работы и как следует отпраздновали этот факт с подружками в каникулы, а на последней неделе, когда вывесили план занятий, мы наткнулись на семинар, текст объявления которого что-то пробудил в нас, что-то такое, чего всегда недоставало во время учебы: искренний интерес.

Помимо суперкрутой журналистки-путешественницы Софии де ла Роза, которая сердцем и разумом ведает прагматическими сторонами формирования взрослого человека, никто еще не ставил здесь таких волнующих вопросов, как профессор Петерсен:

«Собственно, из чего состоит природа человека? Как – и где – возникают желания, предпочтения, склонности и надежды отдельного индивида? – Он выходит из-за кафедры с портативным микрофоном, прикрепленном к пиджаку, и направляется к карьеристам, занявшим первый ряд. – Какую роль в этом играет наша социализация и какую – наша наследственность? Какие процессы происходят в том органе, в котором коренится вся наша личность, то есть в мозгу? Что мы сейчас знаем о гормонах и их значимости для наших действий и ощущений?»

«Гормоны – это просто круто, они такие сексуальные![22]» – говорит какой-то тип позади меня, и они с соседом хихикают.

«Ребята, – я оборачиваюсь, – а не пойти ли вам с вашим юмором в какую-нибудь пивную?» «Сначала опоздали, а теперь придираетесь?»

«Тсс!» – шикает пожилая дама лет тридцати пяти, сидящая перед нами, мы замолкаем и слушаем профессора, которого снова охватывает эмоциональность.

«Как, собственно, в течение десятилетий, а то и столетий, могла сложиться социологическая традиция, в которой научный подход к человеку систематически недооценивается, а то и прямо отрицается – вплоть до нынешнего дня? Какие существуют предубеждения против социобиологии, эволюционной психологии или против нейробиологии – и насколько обоснованными являются подобные предубеждения? Насколько полным может быть человеческий образ, который вырван из контекста миллиардов лет и все еще продолжающегося процесса, в результате которого мы произошли?! – вопрошает он и продолжает чуть спокойнее: – То есть процесса эволюции? Насколько прочным может быть мировоззрение, которое не учитывает результатов естествознания? И последнее, но не менее важное: какие следствия мы можем извлечь из эволюционистского понимания человека – как в научном, так и в социальном плане? – Он откашливается и смотрит, прищурившись, на первые ряды. – А если вы мне не верите, что общественные науки в этой сфере безнадежно отстают, – он улыбается, – то сходите в наш институт социологии, здесь – в Свободном берлинском университете, и расскажите им, что человеческое поведение детерминируется не только нашей культурой, но и нашей природой… – Теперь он смеется, взмахивает руками и кричит: – И они попросту выставят вас за дверь!»



Профессор Петерсен поправляет свою вязаную безрукавку, раскладывает свои бумаги на кафедре, затем смотрит в лекционный зал. Я совершенно ошеломлен, потому что для меня и для многих моих сокурсниц и сокурсников более актуальными были раньше такие вопросы: какая разница между инструментальным и оперантным обусловливанием? Почему собака пускает слюну, когда звенит звонок? Что общего или различного у Павлова, Пиаже и Песталоцци и зачем нам запоминать весь этот хлам наизусть, если всегда под рукой интернет? Почему, собственно, всем девушкам так нравятся теории Пьера Бурдьё – только потому, что он был француз? Студенты лучше всего учатся, когда они на занятиях а) записывают каждое слово, или б) подчеркивают отдельные места в тексте шестью различными цветами с помощью линейки, или в) внимательно слушают и стараются следить за содержанием лекции, или г) опаздывают на лекцию, а потом мешают. Разве это вообще нормально, если я говорю «студенты», а потом меня линчуют те, кто изучает гендерную теорию? И разве нельзя уберечься от всех этих дебатов о политкорректных терминах, если вместо «преподавательница» и «преподаватель» или «сокурсница» и «сокурсник» просто говорить «проф» и «штуди»[23]? И как я, «штуди», осуществлю какой-нибудь многофакторный дисперсионный анализ, не сойдя при этом с ума? Относится ли этот многозадачный анализ к экзаменационным темам или я могу про него сразу забыть? Какие семинары и лекции мне действительно надо посещать, а какие я могу спокойно вписать себе в зачетку? Актуальна ли сейчас эта обязанность – присутствовать на занятиях – и что произойдет, если студент украдет список посещаемости? И почему все курят в коридорах и сбрасывают пепел в пустые кофейные чашки, хотя повсюду наклеены вывески «курить запрещается»? В какой студенческой столовой предлагают самые дешевые углеводы? В каком университетском кафе лучший капучино и самые красивые студентки? И не в последнюю очередь – что ответить позднее, когда спросят: о, ты дипломированный педагог – а какой предмет ты преподаешь? Я до сих пор отвечаю: да никакого…

«Отстойный проф, отстойная тема, – говорит Беньямин и отхлебывает фрапучино. – Надеюсь, тут не придется делать доклады».

«Итак, досточтимые дамы и господа, – говорит профессор Петерсен, – зачитываться будут только доклады, проверять домашние задания у меня больше нет желания, увы… Добровольцы есть?»

«Черт!» – говорит Беньямин.

«Никого? – Пожилой господин обводит взглядом аудиторию. – Вон там, наверху, как вас зовут?»

«Мёллер, – говорю я, и когда около трехсот студентов поворачиваются ко мне, возникает странный шум. У меня перехватывает дыхание. – Филипп Мёллер».

21

«Ржаво-серебряная галерея» (нем.); комплекс зданий в Свободном университете Берлина.

22

Нем. словечко «geil» имеет значения: «похотливый; сладострастный; сексуальный; крутой; офигенный».

23

«Преподаватель» и «студент» (независимо от пола) на нем. университетском жаргоне.