Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 29

Сержантом может назначаться и не фактический лидер. В этом случае он не имеет такой власти над коллективом, как лидер фактический. Вернее, он имеет власть, но она придана ему не самим коллективом добровольно, а дана по линии официальной иерархии. Такой сержант является официальным лидером, поэтому его власть опирается на официальные институты, чуждые природе коллектива, такие как донос офицеру, прокачки и выматывающие приёмы. В результате доноса офицер может применить те же приёмы, либо посадить провинившегося на гауптвахту (последнее производится через донос уже командиру части). Уставного сержанта коллектив не только не признаёт за лидера, но ещё и презирает и ненавидит. Ещё бы! Его же навязали силой! А сам сержант готов в лепёшку расшибиться, лишь бы его не разжаловали, что автоматически отдаст его на растерзание коллектива. Такое широкое разрастание официальной иерархии с глубоким проникновением в коллектив позволяет очень эффективно ограничивать коммунальную стихию, делает коллектив более аморфным, не даёт формироваться дедовщине. Его роль в условиях того, что далее будет сказано о дедовщине, исключительно велика, – такой подход к назначению и использованию сержантов только и может её обуздать.

В базовом армейском коллективе существует не только иерархия, но и такое явление, как старшие и более опытные бойцы – это те, кто уже отслужил некоторое весьма продолжительное по армейским меркам время (деды и черпаки). В любом коллективе испокон века более опытный член коллектива уважался. Иногда уважались прожившие жизнь старики, которые даже могли уполномочиваться коллективом на принятие судьбоносных решений. Подобное явление сложилось и в вооружённых силах, причём, вполне естественным путём, согласно всё тем же социальным законам совместной жизни многих людей.

Старшие в воинском коллективе являются носителями всех его традиций и правил поведения; на них же лежит задача по воспитанию молодёжи в духе этих правил. Одновременно они занимают в коллективе привилегированное положение. Все вместе они образуют как бы коллектив второго уровня, стоящий над коллективом молодых. Этот надколлектив полностью подчиняет себе нижестоящий коллектив. Последний становится для первого поставщиком всех благ, живёт ради удовлетворения интересов членов первого. На нём лежит не только задача выполнять армейскую функцию коллектива, но ещё и обслуживать надколлектив, который сам по себе является глубоко паразитическим социальным существом. Надколлектив становится элементом социальной иерархии коллектива, занимая её высшие ступени. Но старшие пользуются уважением, и им не могут сказать ни слова против: на их стороне некий высший авторитет, фактический лидер и зачастую лидер официальный. Строго же говоря, их порождают внутриколлективные правила поведения и социальные законы коммунальности. Они, таким образом, вырастают из недр коллектива.

Для молодых старшие являются ещё и символом: глядя на них, молодые думают, что можно сейчас и потрудиться за десятерых, зато потом жить припеваючи.

Как видим, дедовщина имеет вполне реальные глубинные корни в воинском коллективе. Старшие обеспечивают защиту коллективу, символизируют коллектив, поддерживают монолитность коллектива и порядок в нём, а также отвечают за его воспроизводство. Но есть одно свойство, противопоставляющее дедовщину офицерству и командованию вообще. Деды выражают тенденцию коллектива к абсолютному доминированию законов коммунальности и изъятию из коллектива всего чужеродного – коллектив стремится жить только ради себя самого. Даже если ради этого придётся выделить нескольких человек, которые будут жить как короли, а все остальные при этом станут на время их рабами. Зато вскоре рабы тоже превратятся в королей. Старшие в данном отношении выступают своеобразной ударной силой коллектива по армейскому укладу – уставному порядку, иерархии, даже частично приказам. И как только хватка офицерского состава становится слабей, они наносят решающий удар, что порождает в части настоящий беспредел с точки зрения высшего командования. Дедовщина разворачивается во всей своей красе.

Особняком стоят требования приказов, к которым даже старшие прислушиваются и организуют коллектив на их исполнение, – потому что неисполнение приказа может не просто повлечь негативные последствия для офицеров, но ещё и привести к крайне негативным последствиям для самих старших, не говоря уже о сержантах. Но даже громадную роль старших командование старается использовать, если не может взять под контроль коллектив своими силами.

Так что в реальности возможны различные процентные соотношения дедовщины и уставщины как в масштабах всей армии, так и отдельной войсковой части, причём, разные для различных исторических этапов.





90-е годы ХХ века у нас, в России, дали потрясающий пример того, во что может превратиться дедовщина в отсутствие механизмов ответственности. Офицер ничего не мог сделать со старослужащими: до дисбата доводить нежелательно, а таких внешних инструментов давления, как прокуратура и политика командования не было. Последнее проявляло поразительное безволие. В какой-то момент даже гауптвахты были упразднены. Общество вообще на какое-то время было лишено нормального управления; оно и сейчас не до конца восстановлено, процесс ещё идёт, но уже по нужному руслу.

Этот период оголил механизмы действия социальных законов: именно благодаря столь сильному выделению дедовщины относительно легко выявить её социальную суть как проявления самоорганизации воинского коллектива. Теперь гайки командования с высот власти затягивают всё сильнее, механизмы ответственности становятся более реальными, дедовщина же снова уходит вглубь армейских коллективов, чтобы при малейшем ослаблении хватки государства показать свою социальную суть.

Донос

Государство изначально сформировалось с претензией на решение проблем людей, которые раньше решались родом или племенем. Чтобы обеспечить решение проблемы человека или отдельной коллективной ячейки в обществе, государству необходимо: а) иметь специализированное подразделение и волю (приказ или установку высшей власти) для возможности потенциального решения проблемы; б) узнать о наличии такой проблемы у конкретного социального индивида. В качестве воли к решению проблем людей государство развило особую внутреннюю структуру, систему внутренних приказов и установок, правовую сферу. В качестве конкретного органа, могущего решать проблему, создавалась либо судебная система, либо административные подразделения в структуре органов поддержания внутреннего порядка. Однако для реакции данных структур на проблему конкретного человека в любом случае необходим сигнал от него: такими сигналами и стали доносы – в форме ли судебного заявления, заявления в милицию или простого звонка или письма в органы правопорядка. Конечно, между этими категориями доносов есть различия, но лишь в рамках одного феномена, так как цель их одна: привлечь внимание и силы государства к решению личной проблемы – будь то несправедливость со стороны государства, другого человека или группы людей. Таким образом, донос представляет собой органически необходимый элемент обратной связи между государством, ячейкой общества и отдельным человеком.

Отличие заявления в суд от доноса в иной орган велико только на первый взгляд: в том и в другом случае мы получаем обращение за защитой в государственный орган, а результирующее решение обеспечивается государственным принуждением. При вынесении решения и в том и в другом случае учитываются свидетельства и доносчика, и жертвы доноса. Основное их отличие состоит в том, что заявление в суд опирается на нормы писаного права, отводя реальную подоплёку на второй план, а в случае с доносом иного рода он опирается на интересы коллектива как целого или даже всего общества (в нём так и указывается на нарушение жертвой доноса норм коллективной жизни или интересов общества и государства), выводя на первое место именно реальную социальную ситуацию. Как видно, разница только в характере органа, в который обращаются за защитой, и в том, апеллируют ли к правовой норме поведения либо к коллективной. При обращении в суд закон также ставит возможность такого обращения в зависимость от нарушения жертвой доноса прав и законных интересов обращающегося лица, то есть наличие откровенной заинтересованности, корыстного интереса. Донос в иной орган в этом смысле более морален и самоотвержен, так как подаётся ради соблюдения интересов всего общества, а не своекорыстных целей.