Симулякр

Это выглядело более чем странно – два идиота, оба при при сыскарских погонах, на деле оказались обычными полудурками среднестатистического разлива. Объяснения тому не было.

Далее мы пересекли двор и въехали под арку одного из примыкающих зданий. Внезапно раздался скрипящий звук, кажется, сзади. Его подхватил такой же, но уже спереди, и я увидел, как медленно опускаются толстенные металлические заслоны, огораживая арку с обеих сторон. Стало тихо, темно и немного страшно, как в детстве. Однако тут же включился свет, и вместе с Уазиком мы начали опускаться вниз. Место, на котором мы стояли, оказалось подвижной платформой, верхняя часть которой являлась асфальтовым прямоугольником, вписанным в поверхность двора. Стыков не было, поскольку вокруг нашего транспортного средства имелась огромная всесезонная лужа, и вода, как только началась разгерметизация, устремилась вниз, исчезая в специальном дренажном устройстве.

– Ловко у вас тут всё придумано! – искренне восхитился я, – тоже против танков?

Ондатра хмыкнул, отозвавшись с заднего сиденья:

– Не, это больше от врагов народа, Грузинов.

Барашковый, что поджимал меня спереди, уточнил:

– Сейчас выйдем на минус третьем. А после поглядим: если враг окажешься, поедешь ниже, на седьмой горизонт. А утвердят годным, то покамест на третьем покантуешься.

И оба синхронно заржали.

Специальные службы ВРИ, как и Администрация Верховного Правителя, в основном базировались там, на Старой. Это я уже узнал чуть позже, когда малость пообвык. А вообще лишь немногим в Возрождённой Империи дозволялось иметь информацию о местоположении властных структур того или иного направления. В новостях, по каждому из 4-х Имперских каналов – новостному, экономическому, художественному и образовательному – давалась картинка и комментарий, однако адресность изображения чаще утаивалась. Кому надо, был в курсе. Ну а кто не знал, путался, не умел догадаться, тому не обязательно. Сам же он, ВП Капутин К.В., начиная с даты перенаименования Российской Федерации в ВРИ, сел в Кремль. Народ одобрил – иначе нельзя. Любая империя обязана себя защищать от кривого глаза и двойной морали. Кремль – место намоленное, и потому вне козней, недомолвок, интриг. Кремль – сакрален. Верховному Правителю, Императору, Отцу нации – место лишь там. Если не считать других пунктов заочного намоления – «Ямки 9», что по Копеечному тракту, и оставшиеся 72 императорские резиденции уже не столь сакрального значения. Тогда я ещё не ведал, что и сам вскоре расположусь неподалёку, буквально через стенку от императорского крыла, откуда в ожидании любого приказа Империи, стану созерцать булыжник, каким вымощена закрытая от народа Ивановская площадь. Красная, в отличие от этой, нашей, своего булыжника давно лишилась, ещё при Мякишеве став асфальтовой и гладкой. Тогда, помню, прошёл слух, что сделали это, чтоб не спотыкаться в ходе народных гуляний. Однако кое-кто подсказал, что власть, опасаясь любых волнений, на всякий случай устранила возможность дарового доступа пролетариата к привычному ему орудию.

Сопроводителей своих я больше не видел. Пугалки, которыми они время от времени подзаряжали меня, являлись скорее плодом их же недокормленности по линии службы. И это я понял очень скоро.

Как только платформа замерла, остановившись на нужном горизонте, оба, как по команде, приняли окончательно служебный вид, вышли с непроницаемыми лицами и отдали честь встретившему нас военному.

– Полковник Упырёв! – чётким голосом представился тот и, так же чётко отдав честь, кивнул в мою сторону, – Прошу, товарищи.

Двое моих сопроводителей расписались в приёмо-сдаточном акте, после чего передали Упырёву папку с изъятыми фотографиями моей родни и забрались обратно в Уазик. Полковник едва заметно повёл подбородком, водитель понятливо склонил голову и закрыл двери. Потом где-то наверху противно пикнуло, включилась боковая подсветка, и платформа мягко поплыла в обратном направлении – к дневному свету, непрозрачной луже с круглосуточным подогревом и грязноватым снежным сугробам, в которых порой обнаруживаются одинокие, неприкаянные и часто нетрезвые люди наподобие меня.

– Сначала покушать, – чеканно произнёс полковник, на этот раз уже обращаясь непосредственно ко мне, – потом всё остальное.

– Включая расстрел? – попытался пошутить я, соорудив лицом намёк на вежливую улыбку. Я только начал потихоньку отходить от вчерашних событий, от неприятного головокружения и своего антипатичного во всех смыслах утреннего отёка, от боли в грудине, полученной в результате жёстко проведённого спецтычка и от этого по-идиотски раннего визита двух сыскарских, вернувшихся то ли добивать, то ли миловать. От всей этой непонятки и невезухи, столь легко читаемой на моей невыспавшейся морде, от малопонятных разговоров с этими хмурыми, совершенно чуждыми мне людьми. Единственное, что несколько притупляло исходящую от всего этого опасность, – я всё ещё был жив, более не бит и пребывал в явно потайном, государственной важности месте, никоим образом не походившем на тюрьму. Ну и, наконец, меня, кажется, собирались кормить.

Сначала мы миновали дугообразный коридор, по всей длине которого, пока шли, я обнаруживал следящие устройства. Затем повернули налево и упёрлись в стену с четырьмя не отличимыми друг от друга дверьми.

– Крайняя слева – ваше временное пристанище, – сообщил Упырёв, – а кормиться будете в крайней справа. Две посередине – центр подготовки и тестирования.

– Меня что, в космос пробуют? – не понял я, – о какой подготовке речь?

– Сначала мы проверим ваше здоровье, Гарри Львович, – вежливо отреагировал полковник, – а уж потом перейдём к прочим процедурам. Если только в них будет смысл.

– А если не будет? – я чуть вздрогнул телом и отдельно напрягся головой, – тогда меня что, в расход?

– Тогда вы просто вернётесь к обычной жизни, товарищ Грузинов, и потому вам не следует ни о чём беспокоиться. Что у вас там, кстати, с почками? Сильно беспокоят?

– Которой нет, та вообще не беспокоит, – пожал я плечами, – а какая имеется, той вот-вот на гемодиализ. Или же в печку, вместе со всем остальным организмом.

– Ну это мы, если что, подправим, – не согласился Упырёв, – я, конечно, в таких делах не спец, но поверьте, они у нас есть, причём на самом высоком уровне. Я бы даже сказал, на мировом. – В это время мы заходили в уготовленный для меня апартамент, где, как я сразу обнаружил, имелось всё необходимое для вполне приличной жизни. Функционально помещение напоминало несколько улучшенный номер в профсоюзном санатории, специализирующемся на заболеваниях нервной системы. В смысле, на избавлении от них. Я это понял, отметив однородный колер излишне мягких тонов, в который были закатаны гладко вышкуренные стены, а также несколько украшавших их вполне милых пасторалей более чем наивного письма. Плюс стаканы из неколкого пластика и отсутствие столовых приборов колюще-режущего характера.

– Располагайтесь, Гарри Львович, отдыхайте. Ближе к вечеру принесут снотворное, так что ложитесь сегодня пораньше и выспитесь как следует. А завтра начнём. Да, через час у вас обед, уже знаете где.

Всё получилось, как обещал Упырёв: отлично покормили – практически вся еда соответствовала напрочь забытой организмом гамме вкусовых переживаний. Потом принесли таблетку, дали запить. Вежливо пожелали крепкого отдыха. Всё! За исключением одного – этой же ночью, как только подействовало чудотворное снадобье и я совершенно вырубился под воздействием этого не известного официальной науке средства, они провели с моим телом все необходимые манипуляции: анализ крови из пальца и вены, отбор мочи, проба на кислотность пота, пункция спинно-мозговой жидкости, отсос спермы через специальный зонд, рентгенологический снимок черепа, а также прочие МРТ, КТ и ПЭТ. И главное – к утру уже был выявлен достоверный диагноз относительно моей единственной почки. К сожалению, малоприятный. Именно так доложил мне полковник на другой день. При этом был он на удивление мил, улыбчив и вообще, заметно расположен.