Страница 1 из 4

Холодная вода Венисаны

Горалик Линор

Линор Горалик

Все рассказанное ниже успевает увидеть за несколько секунд (а позже и записать) юный Ренард (названный так монахинями в честь святого Ренарда, покровителя ювелиров и обманщиков, в шестой год Светлой Реформы), когда габо по имени Гефест выдыхает эту историю ему в рот.

Сцена 1,

записанная в честь святого Алоизуса, покровителя влюбленных, учителей, справедливо осужденных, мужских портных и коробейников

Агата тихонько рычит – так, чтобы не услышала мистресс Джула, чьи вечно опухшие пальцы завязывают у Агаты на поясе толстый веревочный узел. Сама мистресс очень худая, с высохшим, как у змеи в Венисвирском музее, лицом, а пальцы у нее огромные; Торсон, который почти всегда и почти все понимает правильно, говорит, что это от бесконечного питья воды – мистресс Джула постоянно пьет воду и почти никогда не ест: она думает, что вода очищает душу, а кроме очищения души ее мало что интересует. Это рассказал Агате Торсон, а Торсон откуда-то знает про людей такое, чего не знает никто; как ему это удается – совершенно непонятно. Агата надувает живот, чтобы веревка легла послабее, но мистресс не обманешь, она все замечает, легонько хлопает Агату по животу и затягивает узел; тогда-то Агата и рычит, и мистресс Джула отлично ее слышит. За Агатой стоит уже обвязанная веревкой Мелисса, а мистресс переходит вперед – к Торсону. Торсон самый большой и потому всегда идет первым; на него еле хватает веревки, хвостик в руке у мистресс остается совсем короткий, поэтому каждый раз, когда команду куда-нибудь ведут, Торсон едва не тычется носом в затылок мистресс Джулы. Иногда Агата специально толкает его пальцем в спину, чуть-чуть, чтобы Торсон сбился с шага, налетел на мистресс и принялся извиняться своим медленным, густым голосом; он не обижается – это их с Агатой общая игра, – но за спиной у Агаты начинает ерзать Мелисса: ей невмоготу, когда что-нибудь происходит с Торсоном без нее, даже такая мелочь. Мелисса дергает за веревку, чтобы Агата обернулась – у них есть старый трюк, на который мистресс Джула, настаивающая на том, чтобы в связке все одиннадцать детей этой команды шли по росту и были хорошо видны замыкающей доктресс Эджении, давно закрывает глаза: как только возникает подходящий момент, Агата и Мелисса тихонько выпутываются из веревочных петель и меняются местами, чтобы Мелисса оказалась рядом со своим Торсоном. Тогда они берутся за руки и идут так: Торсон – чуть боком, выставив руку назад, Мелисса – стараясь держаться как можно ближе к любимому, так что петля вокруг Агаты иногда затягивается слишком туго, но Агата все понимает и не против. Через два года им всем будет четырнадцать, и тогда они смогут выходить наружу без веревки – правда, все еще под надзором мистресс и доктресс: «Опасней Венискайла только Венисвайт», – это повторяют каждому ребенку чуть ли не с рождения. Дома Венискайла, стоящие сплошной чередой и разделенные узкими темными проулочками, складываются в лабиринт: даже если забыть, что кругом вода (а это самое страшное), два шага не в ту сторону – и ты потерялся, можешь блуждать тут целыми днями и никогда не попасть обратно в свою колледжию; Мелисса рассказывала страшную историю про девочку, которая поспорила, что выпутается из веревки и вернется в колледжию раньше своей команды коротким путем, но свернула не туда и забрела в синий лес Венисфайн, и больше ее никто никогда не видел. Девочку звали Моранна, а про святую Моранну все знают, чем ее история кончилась; недаром говорят, что твой святой – твоя судьба. Агата тогда спросила, откуда Мелисса знает, что девочка забрела в Венисфайн, если девочку больше никто никогда не видел; Мелисса ужасно обиделась, и больше Агата не задавала таких вопросов – просто слушала Мелиссины страшные истории и думала о своем. Мелисса вечно рассказывала о том, как кто-то сбежал, или потерялся, или кинул камнем в габо, и габо утащили его, выдернули прямо из связки; каждый раз Агата слушает голос Мелиссы и строит невероятные планы: что, если и правда свернуть в пользующийся дурной славой темный переулок на ва’Поло, совсем недалеко от пья’Чентро – вот именно туда их команду и ведут прямо сейчас, так ведь? А если и правда кинуть камнем в огромного белоснежного габо – он тебя утащит? Это очень страшная мысль, кому угодно было бы страшно кинуть камнем в габо – другое дело, если бы с габо потом можно было объясниться человеческим языком, сказать, что Агате просто нужно было спастись из опостылевшей колледжии, что ей очень нравятся габо – да и кидать камень она будет очень-очень осторожно и совсем легонько. Все фантазии Агаты – всегда об одном и том же: как она сбегает из колледжии, от доктресс и от мистресс Джулы, никогда больше не ходит на веревочке, бегает, сколько хочет, по мостам, хотя бы одним глазком заглядывает в страшный синий лес Венисфайн, забирается на колокольню собора са’Марко и видит оттуда весь Венискайл, от стены до стены… Про эти ее фантазии отлично знают Мелисса и Торсон, они трое всё рассказывают друг другу – но у Агаты есть одна мечта, которой она не делится даже с друзьями. Вот и сейчас, когда до площади пья’Чентроосталось перейти всего один мост, Агата стоит, погруженная в запретные мысли, и не замечает, что Мелисса бешено дергает ее за веревку – хочет поменяться местами, пока их команда стоит, наткнувшись на толпу. Агата спохватывается, но уже поздно – мистресс Джула начинает приговаривать: «Полно, пропустим детей, ну полно, полно, пропустим детей», – и становится перед мостом, раскинув руки с опухшими пальцами, и за веревочку выводит свою команду на площадь. С каждым шагом настроение Агаты делается все хуже и хуже: она ненавидит весенние праздники ровно из-за этого момента, из-за похода на центральную площадь. Агата говорит себе, что уже через час худшее будет позади: потом их отведут на нуднейшую проповедь в са’Марко, но это уже не так страшно, а после проповеди начнутся три дня радости и обжорства. Агата пробует вернуться к своим фантазиям: например, как она взбирается по анкерным затяжкам, удерживающим вместе старые-старые стены домов Венискайла, на какую-нибудь крышу, отсиживается там, пока ее ищут внизу, – и все: можно жить на крышах, воровать еду на безумном рынке ма’Риалле, а за книжками бегать в лавку слепого Лорио, который всегда называет ее «мистресс Агата» и дает ей читать прямо в лавке то, чего нет в дозволенном списке колледжии для учеников младшей команды. Лорио не считает Агату маленькой дурочкой, она спросила его однажды, что значит «и наложивших руки на себя» в поэме про Донату и Амалию, и он ей объяснил, а вот мистресс Джула не стала бы. Правда, когда недели три назад Агата удивилась, куда вдруг делась из левого шкафа в глубине лавки очень красивая книжка про приключения дуче Кристиана – Великого Примирителя, впервые пригласившего ундов в Венискайл, – Лорио только спросил, не пора ли ей возвращаться назад в колледжию; Агата обиделась, но что поделать – взрослые есть взрослые, а самые красивые картинки – например, где дуче Кристиан в парадной одежде держит на руках своего огромного кота Мурано и смеется – Агата и так помнит. Но все-таки красть книжки у Лорио Агате не хочется, и она давно решила, что прочитанные книжки будет тайком возвращать обратно. Окно в лавке Лорио совсем маленькое и очень высокое, Агата так поглощена размышлениями о том, как пробираться в лавку, что не замечает больно впивающегося ей в бок веревочного узла: Мелисса все дергает и дергает за веревку и шипит на Агату, хотя разговоры в связке – дело опасное, мистресс Джула тут как тут. Бедная Мелисса, как же она ненавидит это стояние в первом ряду на площади пья’Чентро в День Очищения. Ей хуже всех: ровно в такой день ее родителей осудили за неуплату долгов и выслали в Венисальт. Мелиссе тогда едва исполнилось пять лет, она еще жила с родителями, а не в колледжии, все это было ужасно. Таких маленьких не водят на площадь, но Мелисса рассказывала Агате, что слышала все разговоры бабушек и соседей, а потом – перешептывания доктресс и мистресс в колледжии, и много еще чего после, и теперь каждый год уже на подходах к площади бедная Мелисса начинает плакать, ничего не может с собой поделать. Агата убеждается, что доктресс пошла стоять в строю своей гильдии, а мистресс Джула распекает слабого маленького Паоло на дальнем конце веревки за то, что онпрячется за чужие спины, – детей в день казней всегда ставят на первую линию, перед преступниками, для блага тех и других: дети должны запомнить, что бывает с людьми, которые нарушают законы, а преступники должны смотреть в невинные детские глаза и каяться. Некоторых детей Агата совсем бы не назвала невинными: например, хорошенького гладенького Берта с пушистыми ресницами, рядом с которым она окажется, как только поменяется местами с бедной Мелиссой. Агата отлично умеет развязывать узлы – раз-раз, надо только поддеть петлю длинным ключом от своего шкафчика; она быстро выпутывается из веревки, Мелисса тут же становится на ее место и крепко-крепко сжимает руку своего Торсона, а тот гладит ее огромной ладонью по голове и шепчет, что уже совсем скоро праздник, что послезавтра она будет играть героическую дюкку Марианну в спектакле про пятерых дуче, а Торсон будет ее пажом, что у нее будут самые красивые в мире золотые носилки и самый красивый в мире костюм, что осталось потерпеть совсем немножко. Агата ждет не дождется праздника – правда, всезнающий Берт говорит, что в этот раз на церемонии не появятся унды, но Агата ему не верит – какой День Очищения без ундов? Теперь Агате и Мелиссе надо снова надеть на себя веревку, но мистресс Джула уже бежит к ним, чтобы стать во главе своей команды, и Агате приходится надеяться, что лежащая на земле веревка останется незамеченной. Мелисса ужасно нервничает: она самая послушная и старательная девочка на свете, она смертельно боится любого упрека и замечания мистресс, но Агата подходит к ней сзади и обнимает изо всех сил, и Мелисса немножко успокаивается. Агата задирает голову, чтобы не видеть, как на помост перед са’Марко выводят восьмерых подсудимых. Над заполненной людьми площадью, над криками разносчиков кофе и торговцев праздничными пищалками, над флагами гильдий, над цветными палками букмекеров, принимающих ставки на приговор тому или иному подсудимому, над серыми коронами священников, проповедующих в толпе, кружатся огромные прекрасные габо, тени их крыльев скользят по лицам людей, и тогда Агате кажется, что этоотражение мрачных мыслей, сменяющихся любопытством, которое заставляет почти весь Венискайл приходить в День Очищения на площадь. Агата вспоминает одну из самых любимых страшных присказок Мелиссы: если все габо одновременно сядут на землю, Венискайл уйдет под воду. Агата представляет себе, как зеленая вода каналов дотрагивается до ее лица, и ей становится нехорошо.