Вечная жизнь

Потом доктор сделал УЗИ брюшной полости, водя по животу ледяной липкой штукой. Его внешность портила только лысина – череп просвечивал через редкие волосы, зато улыбка была лукавая, наверное, из-за раздвинутых передних зубов. Если у врача, сулящего вам долголетие, «зубы счастья», это внушает доверие. На мониторе были «отсмотрены» желудок, желчный пузырь, поджелудочная железа и простата: они напоминали волнистые черно-белые облака с картины Сулажа[127]. Все мои органы функционировали нормально. Все, за исключением одного, издававшего странное бурчание.

– Печень у тебя жирновата.

– Я все время ем печенку.

– Лучше утиную, а не собственную. Печень фильтрует отбросы, а твоя напоминает засорившийся дуршлаг.

Сальдманн продемонстрировал мне на снимке кусок старого, гнилого желто-зеленого мяса. Это напоминало жуткие больные органы, которые Минздрав помещает на пачке сигарет для устрашения последователей Хамфри Богарта (устаревшая отсылка).

– Мало того что внешность у тебя… странноватая, внутри кое-что выглядит еще хуже.

Тут я начинаю сердиться. Одно из самых раздражающих последствий моей профессии «дерзкого ведущего» заключается в том, что окружающие полагают, будто могут вести себя так же.

– Не делай страдальческое лицо, – сказал он. – Печень обновляется за пятьсот дней, нужно только изменить продуктовые пристрастия. Будешь выполнять мои предписания, обретешь печень безбородого юнца, вспоенного минеральной водой Evian в стеклянных бутылках. Теперь сделаем тест с нагрузкой.

Я сел на велотренажер, и уже через минуту мой пульс вмещал 180 ударов.

– На помощь, он решил повторить номер Рене Госинни![128] Слезай немедленно! – приказал доктор.

– Все нормально, я никогда не бегаю.

– Я не переживу, если у тебя случится инфаркт на моем рабочем месте.

Смерть автора «Астерикса» на велотренажере прямо во время теста – кошмар всех кардиологов с 1977 года. Ему, кстати, был пятьдесят один год – как мне сейчас.

– Ладно, сделаем полный осмотр. Со сканированием сердца. Хочу увидеть твои коронарные сосуды.

Я вышел от врача в подавленном настроении. На следующее утро отправился натощак в лабораторию на анализ крови, неся с собой анализ мочи и… «стула». Вскоре я почувствовал некоторую сердечную склонность к лаборантке, которой ежедневно вручал флакон помета со своим именем на этикетке. В этом унижении, называемом старостью, есть что-то от особо извращенного сексуального расстройства: никогда не думал, что мне покажется эротичным какать каждое утро в пластиковую коробку, чтобы узнать ответ на главный вопрос: «Сколько мне осталось жить?» Мы с лаборанткой не философствовали, но я чувствовал, что между нами возникло что-то вроде скатологического сговора.

Мне сделали коронарографию в Институте Лабруста: ввели йодированное контрастное вещество, чтобы увидеть изображение грудной клетки в 3D. Я замер в круге радиоактивных лучей и читал табличку, призывающую меня не смотреть на лазер, искал глазами меч Дарта Вейдера. Четверть часа спустя я увидел на жидкокристаллических экранах свое сердце с аортой и артериями.

– Я часто думал, какое лицо у смерти… – Мои слова адресовались технику. – Теперь знаю. Ваше.

– Разочарованы?

И вот от этого «барахла», похожего на говяжью печень, которое висело сейчас передо мной в 3D-проекции… зависит моя жизнь. Хорошая тема для ток-шоу: «Покажи свои внутренности». Можно провести передачу из Института Лабруста и показать в прямом эфире бьющиеся сердца и закупоренные артерии всех присутствующих гостей. Ударным стал бы момент объявления прогноза продолжительности жизни каждого на камеру. Не забыть использовать эту идею на будущий год.

На следующей неделе застекленные поверхности госпиталя имени Помпиду стали казаться не межгалактическим кораблем, а пирамидой Лувра. Я начал понимать, где нахожусь: в прозрачной гробнице типа саркофага Франсуа Миттерана. У меня изменилось настроение – я стал чуточку меньше пыжиться. Медосмотр окорачивает тщеславие. Доктор Сальдманн назначил встречу, чтобы подбить бабки. Он просматривал мои анализы с садистской медлительностью судьи, дожидающегося тишины в зале, прежде чем объявить приговор. Можете взглянуть на мое сердце.

Вы знаете многих романистов, готовых пустить читателей внутрь собственного тела? Селин говорил, что писатель должен «положить свою шкуру на стол». Этот этап пройден – благодаря УЗИ коронарных сосудов. (Примечание автора, готового на все.)

– У тебя жировое перерождение печени, и ты гипернапряжен. Ничего удивительного, учитывая, чем ты набиваешь брюхо. Но сердце работает без сбоев, и артерии чистые. Очень странно! Риск инфаркта равен нулю. Ты что, таскался в Лурд? Или в другое святое место? Атеросклерозом и не пахнет, сосуды как у новорожденного! Желудок, легкие, яички – все функционируют нормально. Размеры простаты как у тридцатилетнего. Я готов сесть на героиновую «диету», если тяжелые наркотики так успешно предохраняют от болячек.

Я возблагодарил Небо за второй шанс. Сальдманн тоже испытывал облегчение, ведь он боялся встречи с самым обветшалым организмом на свете.

Выдохнув, как помилованный в последнюю минуту преступник, я сказал:

– Удивительно, что моя печенка взбунтовалась только через пятьдесят лет. Ты можешь продлить такое положение дел до бесконечности?

– О чем ты, не понимаю…

– Хочу отодвинуть смерть так далеко, чтобы она сдохла вместо меня. Моя установка – дожить с ожиревшей печенью до четырехсот лет.

– Будем реалистами – наметим четыре месяца. – Врач издал невеселый смешок. – Дорогой мой, средняя продолжительность жизни француза – семьдесят восемь лет; женщины умнее и потому дотягивают до восьмидесяти четырех. То есть у тебя впереди тридцать чудесных лет, если будешь соблюдать назначенный мной облегченный режим. Сахар у тебя 1,33, мочевая кислота – 91, триглицериды – 2,36. Слишком много жирной еды, алкоголя и сахара. Ты должен научиться получать удовольствие не только от обжорства и пьянства: путешествуй, люби женщин (с презервативом), читай, ходи в кино и театр, короче – развлекайся по-стариковски! И – главное – сорок минут физических нагрузок в день, чтобы на 40 процентов снизить риск заболевания раком в связи с активизацией 1004 естественных клеток-киллеров, клеток-защитников. Не убивайся на работе. У твоих передач по-прежнему высокий рейтинг?

– От трех до пяти миллионов просмотров в неделю.

– Не кот начихал.

– Когда я зажигаю в студии, результат бывает еще лучше.

– А ты обязан глотать те же пилюли, что и гости? Медицинский факультет не одобряет… химических излишеств.

– Не беспокойся, я их употребляю только в прямом эфире, а потом готовлю следующую передачу и неделю пью минералку. Мне вовсе не хочется убивать себя, понимаешь, доктор? Ни работа, ни спорт того не стоят. Я прислушиваюсь к шагам Смерти, как олень, поднятый с лежки на псовой охоте.

– Ты – единственный ипохондрик, жрущий препараты, не зная даже названий.

– Не такой уж я болван: замечаю каждый симптом, отслеживаю подозрительные боли. Купил тонометр, чтобы мерить давление три раза в день. «Консультируюсь» в Интернете. Знаю лучших специалистов по каждому органу. Аптеки мне привычнее баров. Аптекарь с улицы Сены каждый день приветствует меня, как когда-то Алан, бармен ночного клуба Castel в квартале Сен-Жермен-де-Пре! Деньги, которые я раньше тратил на водку и «снежок», теперь инвестируются в витамины – зеленые овощи.

«Всехзвездный» врач явно принимал меня за психа, судя по тому, как медленно он качал головой, смотрел в никуда и повторял нараспев: «О-ла-ла-ла-ла». И «Сезар» за лучшую искусственную эмоцию присуждается… доктору Фредерику Сальдманну.

Он прослушал легкие ледяным стетоскопом, проверил уши и горло, светя специальным фонариком.

127

Сулаж, Пьер (р. 1919) – французский художник-абстракционист. В 1946 г. приехал в Париж, до этого был сельскохозяйственным рабочим.

128

Госинни, Рене (1926–1977) – французский писатель и издатель, автор цикла рассказов про маленького Николя и один из авторов комиксов про Астерикса. Госинни умер в возрасте 51 года от сердечного приступа, именно на это намекает Сальдманн.