Наступление

– Возьми кого-нибудь из своих людей. Того же Багирова.

– Он возглавит КГБ. Мне нужен тот, кто будет работать в КГБ – сказал Алиев и, предвосхищая возможные возражения, продолжил – передо мной заслуженный работник юстиции СССР, член партии с шестьдесят восьмого года, Депутат Верховного совета СССР трех созывов. Такому человеку как вы, Ахмад-кади, должность начальника Первого главного управления КГБ СССР будет в самый раз – уважаемый человек на уважаемой должности.

Впервые за все время разговора судья позволил себе улыбку – та мелькнула у него на губах и снова пропала

– Я не гезель-кызы[44], дорогой, а ты не добрый молодец-храбрый аскер, чтобы сладкими словами строить прочную клетку для моего сердца. Если в КГБ такие ограши развелись – там надо что-то вроде товарища Сталина – в самый раз им будет.

– Ограши – моя забота. Разберемся со всеми. С кем уже не разобрались. Твоя – та работа, какую назвал.

– А не опасаешься?

А вот теперь улыбнулся Алиев

– Нет, Ахмад-кади. Не опасаюсь. И умения у вас хватит – недаром в школе милиции учились и в уголовном розыске начинали. Что вам еще надо от жизни, Ахмад-кади? Мудрые люди говорят, что для того, чтобы был добрым молодцем, надо посадить дерево, вырастить сына и построить дом. А чтобы быть храбрым аскером – надо убить своих врагов, и всех врагов своего рода, и тогда ты будешь пользоваться уважением и доживешь до старости, потому что некому будет убить тебя. А вам, Ахмад-кади и радости в жизни не осталось. Дерево вы посадили, да не дерево, целый лимонный сад, да не только здесь, и в Бейруте к примеру, плодоносят его деревья. Сыновей вы вырастили, да не одного, а трех, и двое из них, раз я запретил им быть судьями в Азербайджане – работают судьями в Москве. И дом вы построили. На весь Азербайджан легла тень от его крыши. А про врагов ваших – уж и не слыхать давно. И неужели вам не будет в радость, Ахмад-кади, что когда Аллах решит призвать вас к себе – соберутся люди и скажут: вот ушел от нас человек, который победил американскую разведку. Ведь каждый художник мечтает нарисовать в конце жизни последнюю картину для души.

– А знаешь, почему на вас работают шавки? – спросил судья.

– Так почему же?

– Врете много. Врете и сами не верите в то что говорите. Говорите, громыхаете словами с трибун – а веры то и нету. А волки, Гейдар-эфенди, они чуют, каждую секунду внюхиваются – как в ветер с дымком. Вот они и не верят вам. Ты и сейчас врешь. Думаешь, что если что – так меня и в снос по «вновь открывшимся обстоятельствам». И не предам я тебя – потому что знаем много друг про друга. До чего же страну довели, что на такую работу – как Абвер[45] вербуешь.

Алиев молча ждал ответа – хотя сейчас он его знал. Не для того, он отработал столько в КГБ – чувствовал людей, не хуже сидящего перед ним старика.

Судья поднялся, опираясь на палку, пошел к двери. Перед дверью остановился, бросил, не оборачиваясь

– Через несколько дней. Найдешь меня.

– Нескольких дней может не быть.

– Найдутся. Мне тоже надо кое-какие деревья в своем саду лимонном пересадить. Хотя бы то, что растет в Бейруте….

Вальяжный ЗИЛ вкатился в Боровицкие ворота, сбавляя ход, повернул направо, к главному корпусу. Там, на втором этаже, рядом со сталинским кабинетом свил себе гнездо «Михаил Сергеевич Второй», как его уже успела окрестить злоязыкая людская молва. Оставалась надежда только на то, что он не кончит, как второй Николай – анекдоты ходили уже и про это…

Предъявив, как и положено пропуск и партийный билет, Алиев поднялся на второй этаж на лифте, который был построен тут еще несколько лет назад, но пользовался им раньше только Брежнев. Теперь – новый Генсек открыл его для общего пользования, и подниматься стало не то что удобнее – быстрее как-то.

В приемной пришлось немного подождать, все-таки у генсека ждали все, хоть немного. А он всего лишь член Политбюро… и без предварительной записи. Все как обычно – вот только теперь в приемной постоянно торчал безликий, в сером костюме человек, чего раньше было не принято. Так же как и у Горбачева – у Соломенцева было два секретаря, одну он оставил с горбачевских времен, другую поменял, и референт которого сейчас на месте не было.

Соломенцев был не один. Слева от него за приставным столом сидел Громыко и что-то читал, справа – Воротников, этот просто видел. Алиев отметил про себя – что похоже застал какую-то тайную вечерю, вот и делает сейчас Михаил Сергеевич два постное, монашеское лицо, да не слишком то это у него получается.

– Не помешал? – с порога спросил он

– Проходи, товарищ Алиев, дорогой ты наш… – своим слабым, спокойным голосом проговорил Громыко – мы как раз о тебе говорили.

– Доброе или не очень… – спросил Алиев, присаживаясь рядом с Воротниковым и напротив Громыко

– Да как сказать… – вступил в разговор новый генсек – преступность в стране выросла. Маньяки какие то… чем дальше тем больше. Профессия новая в стране появилась – профессиональный убийца. Нехорошо…

– Ну…эти авгиевы конюшни давно пора чистить – неопределенно выразился Гейдар Реза-оглы, все таки не понимая, к чему идет разговор.

– Пора. Пора, да только некому…

Промелькнула мысль – уж не мне ли, и от этого бросило в жар. Алиев, контрразведчик и бывший председатель КГБ одной из союзных республик отлично понимал, как его встретят в здании на Житной. Если его собираются бросить туда – это значит, Соломенцев прорвался к власти и теперь его сжирает.

– Что значит – некому? – подбавив возмущения в голос сказал Алиев – вон сколько генералов там наплодили, целое здание!

– Некому… Вот я у них был сегодня (Алиев отметил, что про это он ничего не знал), и все жалуются на нехватку людей.

– Лучше бы работать научились. Как следует. Как говорится – плохому танцору всегда что-нибудь да мешает.

– Надо людей, надо – снова заговорил Громыко – надо Гейдар. Прошлый раз Андропов большую ошибку сделал – комсомольский набор объявил. Пришли – ни в зуб ногой, учить некому и некогда, а работа не ждет. А у тебя во Втором главном управлении – что люди делают?

– Работы хватает. Диссида, антисоветчики, иноки… – привычно начал перечислять своим боли и горечи Алиев, с которым он сам когда то имел дело.

– Это пятое управление – улыбаясь, поправил Воротников – пятое, а не второе. Диссидентами и антисоветчиками у нас пятое управление занимается. Или не занимается. Расплодили, дальше некуда. А второй управление занимается шпионами – от шпионов уже не продохнуть, где их только нет. Наверстали людей целый штат, на каждом заводе первый отдел, да не по одному человеку, а по несколько, живого шпиона в глаза не видели, а зарплату получают. Поэтому, есть мнение, Гейдар и ты, как коммунист должен его понять. Простому советскому человеку работа сотрудников КГБ не видна, он ее не ощущает. Зато если у простого советского человека обнесли квартиру, или… как в Казани началось – вот тут недовольство и проявляется. А допустить сейчас проявления недовольства мы не имеем права. Поэтому – извини, Гейдар – но люди на усиление МВД как ни крути с тебя. Больше взять неоткуда.

Алиев лихорадочно думал. Если бы это произошло через год – он бы успел выставить достаточно людей, чтобы потом и перевести в МВД и взять под контроль и это министерство. Но сейчас – у него никого там не было. Почти никого…

– Сколько людей надо?

– Тысяч тридцать.

– Много. Кто будет выполнять работу по профилактированию? Пусть эта работа не видна – но ее надо делать, и делать изо дня в день. Знаете, когда работа сотрудника КГБ выполнена наилучшим образом? Когда ничего не произошло. Это милиция раскрывает. Мы – предотвращаем.

– Пусть так. По штату еще посчитаем, на Житной тоже рот широко раскрыли, им дай волю, так они еще под сотню тысяч попросят. Но люди нужны Гейдар.

– Да я понимаю…

44

Сложно перевести. Точнее всего будет «женщина-красавица».

45

Абвер – в данном контексте оперчасть колонии